Матушка Анна Журавлева: «Развод стал для нас с мужем горьким лекарством»

Еще каких-то 10 лет назад, согласно статистике, распадался каждый третий брак, а сегодня — уже каждый второй. Участились разводы людей, состоящих в венчанном браке. Трагедия может произойти  в любой семье, независимо от количества прожитых вместе лет и возраста супругов.

Порой кажется, что проще все окончательно бросить и навсегда прекратить утомительные споры, чем подстраиваться и менять свои привычки в угоду другому человеку. А бывает, отношения резко меняют свою природу под влиянием  непредвиденных обстоятельств извне, и свободный выбор превращается в скорбную тесноту зависимости.

Какие бы причины ни приводили супругов к разводу, в результате — обманутые надежды, израненное сердце и долгий путь выздоровления.

Но бывает и так: пожив отдельно, муж или жена приходят к пониманию того, что решение, в правильности которого они были так уверены, перестало казаться таким уж очевидным и единственно возможным. Да и точка невозврата оказывается вовсе не точкой, а многоточием…

Можно ли исправить что-то после того, как «больной уже умер»? Забыть обиды, предательство, вернуть утраченное счастье, второй раз войти в одну и ту же реку? Авторы и ведущие социального проекта «Между нами» Наталья Кручинина и Виктория Могильная задали эти вопросы человеку, который знает о разводе не понаслышке, — своей историей с нами поделилась Анна Журавлева, жена протоиерея Александра Журавлева. Анна и Александр встречались три с половиной года до свадьбы, а через год после венчания семья распалась — супруги официально развелись.

К семье священника, как правило, относятся очень предвзято. С одной стороны, она закрыта и окружена ореолом сакральности, а с другой — «они ведь тоже люди»! Люди, от которых ждут святости и безгрешности уже здесь и сейчас. Поэтому готовность открывать свою личную жизнь может восприниматься читателями по-разному, и мы очень благодарны вам за готовность говорить откровенно. Наш первый вопрос: насколько развод — окончательный приговор?

Я думаю, что развод становится окончательным приговором тогда, когда оба супруга его таковым воспринимают, если они оба подводят под ним окончательную черту. Если же остается хотя бы один, который верит в то, что они связали себя узами брака, перед Богом пообещав друг другу всегда быть вместе, в то, что таинство брака — это навечно, если остается эта внутренняя вера хотя бы в одном супруге, то все возможно. Через молитву, через  веру. Не сразу, конечно, но приходит понимание того, кто и в чем был не прав и можно ли еще как-то исправить свои ошибки.

Тогда получается, что развод становится решением не жить так, как жили прежде?

В тот момент развод для меня был скорее толчком что-то пересмотреть, понять, что именно требует изменений… Мне было очень страшно — почему беда обрушилась, как снег на голову? Ко всему, я еще и на шестом месяце беременности была…

Несмотря на то что я росла в неверующей семье, вера в нерушимость брака у меня была безоговорочной. Во все, о чем говорилось в молитвах таинства венчания, я свято верила. То, что муж должен быть единственным и на всю жизнь, я воспринимала как абсолютную норму. Поэтому развод, который случился вот так вдруг, да еще не с простым человеком, а со священником, брак с которым вроде бы гарантировал, что мы никуда уже друг от друга  не денемся, был неожиданным и страшным для меня.

Кто принял судьбоносное решение?

Чье было решение разводиться? Это было решение мужа. Но я не переставала чувствовать, что этот человек мне близок, что я его люблю. У нас вообще отношения всегда так развивались — как бы мы ни ссорились, ни спорили, все, что происходило на словах, не касалось и не повреждало того огромного чувства, которое было и есть между нами. Мы могли не сходиться во мнениях, но все равно оставаться родными людьми. И это было главное, что у меня оставалось в тот момент. Конечно, была и обида, и разочарование, но вместе с тем всегда оставалась любовь и надежда на то, что мы будем вместе. Я даже думала тогда, что, возможно, это случится, когда мы уже состаримся, когда будет пройден некий путь и вдруг он поймет — какая я была…

Но все произошло очень быстро. Относительно, конечно. Мы встречались три с половиной года до свадьбы, потом поженились и развелись через девять месяцев. После развода два года мы не жили вместе, а потом так же неожиданно для меня помирились…

Возможно, всему виной была молодость?

Да, пожалуй. Мы совершенно не могли притереться друг ко другу. Кроме того, жили с моими родителями. Да и свекровь видела карьеру сына иначе — не думала, что он станет священником. Плюс огромную роль сыграло то, что муж стал батюшкой через три месяца после того, как мы поженились. Само таинство рукоположения — это непростое испытание в жизни любого священника, мне кажется. Вдруг из простого человека он превращается в того, кому целуют руки в прямом смысле слова. Молоденький семинарист в 23 года приезжает на приход, где все люди, пусть даже это сельские бабушки, вдруг устремляют на него все свои взгляды, мысли и чувства. И батюшка, естественно, становится особо важной персоной… А дома его ждет жена, которая еще не успела вместить и осмыслить, что же произошло с ее молодым мужем и как по-новому строить отношения.

Руки не целует, однако может указать в ультимативной форме, куда класть носки…

Да, и это воспринимается как неуважение, укор, придирка. А сейчас, бывает, муж мне говорит: «Вот как хорошо, что у меня есть ты! Потому что ты говоришь то, чего мне никто не может сказать. Даже себе я иногда в этом не признаюсь. А ты скажешь, и я понимаю, что с этим надо что-то делать…».

Сколько лет, на ваш взгляд, нужно прожить в браке, чтобы достичь такого понимания?

Мы живем вместе  20 лет. И понимание не через девять месяцев после венчания пришло. Как говорил архимандрит Иоанн Крестьянкин: «С кем бы человек ни начинал строить семейную жизнь, он пройдет периоды искуса. Ведь готового счастья не бывает… Счастье надо тоже выращивать терпеливо и многими трудами с обеих сторон».

Три с половиной года вы встречались, и, наверное, оба понимали, что брак — это раз и навсегда?

Честно говоря, мы не до конца понимали. Такое ощущение, что свадьбой все закончилось только потому, что должны были уже как-то закончиться эти три с половиной года. У нас уже не было, так сказать, чувств «на подъеме», и, может быть, поэтому нам не хватило запала влюбленности потом…

Что, на ваш взгляд, лучше: долго встречаться и жениться потому, что пришла пора, или все-таки нужны яркие чувства, влюбленность?

Все сугубо индивидуально, но я абсолютно уверена, что без испытаний не выживет ни один брак. И неважно, когда человек оказывается перед выбором — в период влюбленности, через девять месяцев после венчания или через 20 лет. Господь каждому посылает его в нужный момент. Для того чтобы произошла переоценка ценностей, чтобы мы вышли на новый уровень отношений и понимания того, что живем вместе не потому, что делать нечего и некуда деваться, а потому что — любим!

И, может быть, любим теперь еще больше, а то, что было, уже не так волнует, потому что между нами появилось что-то новое, за что я люблю этого человека и почему хочу быть с ним рядом.

Кто-нибудь из близких вас поддерживал в трудные минуты после развода?

Конечно. Прежде всего, мама. Она терпела мои переживания, трепетно относилась к моей беременности, молилась в родах, а после рождения Феодосия стала самой лучшей бабушкой. В то время мама была замдеканом педагогического факультета Киевского пединститута. Самым большим испытанием для нее стали утренние расставания с маленьким внучком. Мой родной семнадцатилетний брат, который стал крестным Феодосия, помогал гладить пеленки и на старом запорожце возил новорожденного крестника на причастие в Кирилловскую церковь.

У меня была бабушка, которая созерцала все это со стороны, понимаете? Она была неверующей, но очень порядочным и культурным человеком, «голубых кровей», как говорится. Бабушка имела разговор с ректором Киевской духовной академии и семинарии. Конечно, она спрашивала о том, как видит ситуацию отец ректор. После бабушкиных разговоров с ректором мужу пришлось не раз отвечать перед начальствующими о мотивах своих поступков. Но отношения между нами не улучшились. Я к чему это говорю? Никакие формы принуждения, даже от самого высшего начальства, в подобных ситуациях не работают, пока человек сам все не переосмыслит.

Был такой удивительный случай. Подходит ко мне в храме один священник и говорит: «Поезжай сейчас в Лавру». Чего вдруг я должна ехать в Лавру? Но знаете, когда все так болит внутри, тогда прислушиваешься уже к любому знаку от Бога, ты готов смириться с любым обстоятельством, лишь бы вновь почувствовать надежду. И мы с малышом поехали в Лавру, где в саду возле митрополии встретили  блаженнейшего  Владимира (Сабодана). Я подошла к нему: «Доброе утро, владыко, вот такая ситуация, я одна осталась с ребенком, муж священник, так тяжело, что нет сил».  И владыка так спокойно ответил: «Ничего, ничего, потерпи, потерпи». И все. Потом батюшка рассказывал, что владыка его вызывал к себе, и это был единственный человек, кто не обличал, не ругал его, не говорил, мол, если не вернешься, тебе кандидатской не видать. Он просто сказал — ты подумай. И молитва владыки о нас, думаю, сыграла важную роль во всей этой истории.

А как вы помирились?

Внезапно. Одна знакомая  матушка сказала мне, что надо молиться, надо очень сильно молиться. Чем может помочь молитва? Я в своей жизни увидела это воочию, своими глазами. Думаю, сценарий нашего примирения мог растянуться лет на двадцать, а молитва… она ускоряет события. Мы как бы сжимаем время, и все вокруг начинает двигаться быстрее.

Я молилась Божьей Матери, и накануне официального развода был такой момент. Я зажгла наши венчальные свечи и с большим трепетом читала акафист Покрову Божьей Матери. Молюсь и думаю: «А что если он просто меня не любит? Такое же может быть? Почему он должен через себя переступить и жить с человеком, которого не любит? И кто может его заставить любить?». И вдруг такая отчаянная мысль: «Господи, он же мой муж! Я больше ничего у Тебя не прошу, только это — сделай так, чтобы он меня любил! Потому что я его люблю как мужа, и я бы хотела, чтобы и он меня любил так же!».

И я уверена, что Он тогда меня услышал. Помню, унывала от одного воспоминания о том, как муж тогда смотрел на меня — это взгляд человека, который в тебе уже сомневается. Это страшно, когда ты это чувствуешь, тут даже не надо говорить, что тебя не любят. Ты просто смотришь в глаза, и ты понимаешь это. А сегодня, каждый день я смотрю в глаза, которые не сомневаются и покрывают своей любовью даже то, в чем я объективно виновата… Значит, эта любовь пришла, и она не могла прийти сразу — просто так.

Тяжело было простить?

Да. Хотя мы сразу договорились, что забываем все, что было до этого и подводим черту.  Потому что всегда ведь остается осадок… После разрыва отношения строились  с чистого листа. Для того чтобы как-то наладить между собой взаимосвязь, взаимопонимание, мы условились, что строим наши отношения только вдвоем. Хотя бы какое-то определенное время не учитываем мнение со стороны. Даже родителей.

Сейчас я говорю об этом спокойно, у меня нет никакой обиды, я понимаю, что те отношения, которые мы построили после развода, намного ценнее и лучше. Я даже не знаю, стали бы они качественно другими, если бы мы не претерпели скитания по кругу всего этого кошмара.

А кто сделал первый шаг?

Батюшка. Он приехал на второй день рождения сына, зашел с огромной игрушечной собакой и просто, без каких-либо объяснений спросил: «Вы были с Феодосием в этом году у мощей святителя Феодосия Черниговского?». Я отвечаю: «Нет, мы никогда не были». И он говорит: «Ну вот, значит, в пятницу мы можем поехать к святителю, если ты согласна». И уже когда мы были у Феодосия Черниговского, он предложил мне переехать к нему и жить вместе. Все.

И тут началось самое сложное. На меня ополчились все. Мама, родственники, все, кто наблюдал мои страдания со стороны. Они мне сказали, что я потеряла всякий стыд, гордость, меня растоптали, а я…

А вы?

Мне в тот момент было все равно. Главное — он меня позвал. Единственный, кто меня поддержал, это мой папа, который тогда работал в Ханты-Мансийске, и когда я позвонила, он сказал: «Аня, сейчас все тебе скажут, что так нельзя, но ты должна поступить так, как чувствует твое сердце. Если ты его любишь — бросай все, уходи. Не любишь — тогда слушай бабушку и маму». Папа не знал тогда всей ситуации, но он предвидел, что я окажусь перед выбором.  Слава Богу, потом  все переменилось.

Сколько лет прошло, прежде чем наступил мир в семье? Полный, настоящий?

Ну, у нас очень порядочная семья. У нас все равно никогда не переходило на выяснения отношений, всегда остается недосказанность (смеется).Чтобы сказать человеку в лицо, что ты подлец — такого не бывает у нас никогда. Просто поведение батюшки стало настолько меняться, что со временем родственники стали говорить моей маме: «Мы до сих пор не можем поверить, что это тот человек». Сегодня батюшка для всей нашей семьи образец — и мужа, и отца, и священника.

А можно ли сказать, что все-таки семья и родственники часто дают не очень корректные советы, которые впоследствии могут негативно влиять на отношения молодых?

Конечно. Я даже по себе иногда замечаю, что иначе веду себя с мужем в присутствии моей мамы. Когда рядом с женщиной мама, то это придает ей  уверенности, в том, что ты не одна, тебя есть кому защитить.

Чувствуется поддержка?

Да, да. Хотя на самом деле это ухудшает отношения, потому что муж тут же чувствует какое-то охлаждение — она как бы уже не моя жена, она дочь. А, во-вторых, все-таки, будучи христианами, мы говорим, что муж и жена — это одна плоть. И если они одна плоть, то интуитивно чувствуют друг друга без слов. По жестам ли, по мимике его понимаешь, что необходимо сейчас сказать, ваши перемигивания имеют интимный характер, у вас есть контакт, есть взаимопонимание. А когда мама рядом, такого контакта не будет. Ты этим не пользуешься, ты просто напрямую говоришь и действуешь. И весь флер испаряется, остаются одни сухие ответы.

И поэтому вы стали жить отдельно?

Да, я переехала с сыном в последнее село Киевской области на границе с Черниговской. У нас был домик, туалет на улице, колодец… И у батюшки приход.

Напоминает путешествие жен декабристов…

На самом деле, это был аванс счастья. Очень хотелось навести уют, построить свой семейный очаг. Все было ново, в этом раю не хватало только фортепиано. В таких  условиях у нас родился второй сын Георгий. Первый наш ремонт в той хатке самый памятный. Мы просто ободрали все, потом «поштукатурили» сверху кострицей (я теперь знаю, что такое кострица — это такие льняные опилочки, которые с глиной смешиваются). Поклеили по шесть рублей обои, светлые — ни одного пятна, покрасили старые кухонные шкафчики в белый цвет, прибили полочки для глиняных глечиков и крючочки для свежих полотенец… Это было  ощущение счастья! Это был наш самый первый и самый запоминающийся ремонт. Уже после этого ремонтов было много, но такого счастья в процессе этого занятия мы больше никогда не испытывали.

Дети знают, что вы расставались?

Да, дети знают. Я не могу сказать, что мы сразу им все рассказали, в этом не было необходимости. Феодосий, слава Богу, ничего не помнил и не заметил, как папа в два года появился в его жизни. Он его сразу принял, как будто он не исчезал. Хотя моего папу сын называл «папа-дед», потому что я ведь своего папу называю «папа». Попозже, когда родились и подросли наши Георгий, Фрося и Илюша, мы говорили детям о том, что наши отношения  прошли через испытания, но, опять-таки, между нами не осталось чувства обиды, это для нас скорее позитивный и поучительный пример преодоления трудностей.

Можно ли тогда сказать, что если в жизни произошел  подобный опыт, то лучше воздерживаться в некоторых словах, чтобы не вспоминать, не копать прошлое?

Тут только одно нужно — безоговорочно простить.

Каким образом, если очень больно? Или это особый талант — прощать?

Тут особых талантов не нужно. Когда вы идете на исповедь и получаете прощение, вы  знаете, чувствуете Его милость. Как же не простить человеку его ошибки, если тебе самому сейчас все со счетов списали? Проще простить и жить дальше.

Кому из вас тяжелее было простить?

Тяжелее было мне, потому что меня оставили, да еще и беременную. Но его раскаяние, его осознание  вины, по-моему, покрыло всю мою обиду. И, видя мою готовность не помнить плохого, муж, в свою очередь, простил меня. Знаете, как говорят единственный способ получить добро — это начать первым добро делать. Только так его получают.  Единственный способ добиться, чтобы муж не обижался, это не обижаться на него самой.

То есть, всегда молчать?

Почему же? Бывают такие ситуации, когда не озвучить все сразу — преступление. Иначе раз промолчал, другой раз промолчал, носишь недовольство внутри, носишь, и вдруг наступает момент, когда тебя спрашивают о какой-то мелочи, например, хочешь ли ты кофе, а ты взрываешься: «Ничего я уже не хочу!» И получается, что возмущение все равно выйдет наружу, даже не будешь прогнозировать ситуацию, а вот оно — раз и все.

Накопленные обиды никуда не уходят. Другое дело, на что мы обижаемся. Ведь признать инаковость другого человека и не перекраивать его под свои мерки — сложнее всего. Мы, наверное, лет пять учились проговаривать правильно, без крика, то, что нас волнует.

Учились слушать и слышать друг друга. Мужу казалось, что для сохранения хороших отношений лучше не говорить вслух о своих претензиях, о том, что тебя волнует, лучше промолчать. На то, чтобы научиться говорить о том, о чем тебе хочется «помолчать», у нас ушло лет пять. Мне в этом помогала исповедь, потому что высказать мужу в лицо, средь бела дня свои терзания у меня не получалось. Могла обидеть.

В церковной этике существует такое негласное правило: матушка батюшке не исповедуется, иначе может «занести на опасном повороте». Разве не так?

Мы с этим вопросом обращались к нескольким авторитетным батюшкам, даже Оптину пустынь посетили, и мне четко сказали: исповедуйся своему мужу. Возможно, это было сказано именно для нашей семьи.

Чем мне помогала исповедь? Я своей искренностью — а на исповеди человек не может утаивать даже мысли — показывала, что у меня нет никакой предвзятости, у меня нет  желания насолить мужу, обидеть, подколоть, у меня есть только одно стремление — наладить нормальные отношения. Чтобы было доверие, чтобы было взаимопонимание. Поэтому мои исповеди мужу-священнику — это поднятые вверх руки. То есть, я безоружна. Все, мимо чего нельзя было пройти равнодушно, мы проговаривали. Остальное покрывали снисхождением, тем самым научаясь великодушию.

Можно ли сказать, что в вашем случае развод был горьким лекарством?

Да, на сегодняшний день я это признаю. Но в тот момент, когда я была одна, было больно. Очень больно. Разочарование выжигало все внутри. Я была уверена, что брак с семинаристом — это 100-процентная гарантия, и можно расслабиться и сесть, свесив ноги. Наверное, тут надо девочкам, которые мечтают о почетном звании матушки, напомнить: работать придется  над любыми отношениями, причем до гробовой доски. А священник — это не небожитель, а живой человек.

Матушка, мы знаем, что ваша с батюшкой семья просто фонтанирует различными церковными и социальными проектами…

Я не терплю равнодушия никогда и ни в чем. Я считаю так: либо не делай, либо делай с огромной внутренней отдачей. Если мы что-то вместе делаем, а мы фактически все делаем вместе с батюшкой, мы очень требовательны друг к другу. Это касается всех проектов у нас на приходе. Ему одному было бы очень нелегко, а так мое педагогическое образование пригодилось.

Мы сидим ночами и вкладываемся в каждый детский праздник или расписываем план работ в детском лагере. Все до мельчайших подробностей, каждое слово, которое мы будем произносить, прописываем.

Вы вторая скрипка?

Сценарии, любого рода сочинительство, организация  уроков и праздников — это часть моей профессии как учителя музыки. Поэтому иногда может сложиться впечатление, что я «главная». Но это не так! Я сама, без него — ничто. Какие бы идеи я ни придумывала, какой бы самый качественный продукт ни произвела на свет, мне его девать некуда. И только потому, что я при своем муже — мне любое дело в радость. Мне не так важно реализовать себя. Важно реализовать себя рядом с ним. У меня такое впечатление, что если бы его не было  рядом, не было бы смысла вообще что-либо делать.

То есть, вы не утверждаетесь друг перед другом?

Абсолютно нет. Я мужу очень благодарна за то, что он никогда меня таким образом не унизил — ты женщина, сиди и молчи, бесхребетное существо, а я здесь глава и буду править нашим миром. Он не принуждает меня быть слабой, но его ко мне доброе отношение, понимание и великодушие — дает мне возможность ею быть. Даже если батюшка чувствует, что мне хочется ему показать сейчас, какая  я умница-разумница, он мне позволяет это сделать, и, вместе с тем, его это умиляет. Ему нечего бояться и самому себе доказывать, что он главный, путем умаления меня. Ведь он и так глава! Батюшка   прямо на службе, в присутствии прихожан может посоветоваться со мной относительно  следующей службы или поездки в Лавру.

Тогда «женщина в Церкви да молчит» — это о чем?

Это о том, что у женщины нет тормозов, наверное. Я, конечно, только по себе могу судить. Я не молчу в Церкви — пою на клиросе, звоню в колокола, провожу беседы с детьми, делюсь с мужем интересной литературой для проповедей, готовлю к выпуску приходскую газету. Пока священник исповедует часа-полтора до причастия, читаю вслух на клиросе интересные статьи, факты из житий святых, чтобы удерживать внимание и помочь людям не рассеиваться мыслями на службе.

Молчу ли я в Церкви? Да, в рамках положенного. Но дай мне свободу — ух, как может далеко занести! Эмоциональная природа женщины такова, что ей тяжело себя сдерживать. Господь же знал об этом, поэтому и рамки установил.

Дома же молчание вообще может стать причиной отчуждения между супругами. Именно в общении, в совместном труде и отдыхе, во взаимопомощи даже в простых бытовых обязанностях рождается то чувство дружбы и близости, которое сохраняет любовь супругов на долгие годы.

Спасибо вам большое за честный и глубокий разговор!