Анна Ромашко — мама восьми детей, журналист и жена священника, задумала цикл публикаций о родах и детях с тем, чтобы в итоге эти разрозненные воспоминания обрели книжный формат. Название будущей книги — «Самый счастливый крест» — мы выносим в заглавие цикла статей, которые будут постепенно появляться на нашем сайте. Первую публикацию из этого цикла, вышедшую в ноябре 2015 года, читайте здесь. А сегодня — рассказ Анны о том, как она ждала своего седьмого ребенка.

… Стоит начать с того, что к седьмой беременности наша большая и шумная семья жила в однокомнатной квартире. Этому предшествовала попытка улучшить жилищные условия: мы продали небольшую четырехкомнатную панельку, а также родительскую дачу, и купили просторную, с видом на Обь и эркером, квартиру в кирпичном доме… Короче говоря, мечту!

И, конечно, «помечтать» пришлось несколько дольше, чем нам обещали строители…

Предыдущую квартиру мы продавали летом; вещи частью отвезли в гараж при храме, где служил супруг, частью — к родным, сняли малую жилплощадь близ церкви и переехали.
Наш новенький дом был «на сдаче», и строители обещали, что по истечении трёх месяцев мы сможем приступить к ремонту.

Кончилось лето, а перспективы сдачи дома оставались туманными. Дети пошли в школу, мы перевезли в наше временное пристанище стиральную машину и электронное пианино. И стали ютиться — сидеть друг у друга на головах, роиться — иначе не скажешь. Два с половиной года спали на полу кухни, головами к холодильнику, ногами к окну, а дети — все шестеро — на паре двухъярусных кроватей, местами по двое.

Дело было в том, что временную квартиру нам снимал храм, а за церковный счёт шиковать не подобает, и мы решили потерпеть. Трудно было это объяснить детям. Никогда не забуду первое Рождество в этом нашем «шалаше» —  как малыши и старшие расстроились, потому что вшестером им не хватало места поиграть с подарками.

Правды ради скажу, что это был очень полезный жизненный опыт, не смотря на всю чудовищность ситуации. Такое житие мобилизует все силы души, поэтому молитвенный настрой не пропадает. Научаешься ценить простые радости, и самым огромным счастьем кажется погладить спящих детей по головкам, благословляя и прося для них радости на следующий день. По милости Божией дети умудрились за это время не только ничем серьёзным не заболеть, но даже стать лауреатами международных и региональных конкурсов и крепко сдружиться. Несмотря на условия, нам удавалось принимать гостей: друзей, врачей, репетиторов…

Мы вставали в семь утра, будили всех, включая младенцев, кормили, одевали, причёсывали — и загружались в наш микроавтобус. Четверых школьников нужно было развести по школам. Во время медленного движения по перегруженной «Богдашке», как у нас в городе называют большую улицу Богдана Хмельницкого с красивыми сталинскими домами, мы успевали помолиться, а если завтрак дома не получился по техническим причинам — то и позавтракать.

Старшие оказывались в школах. Уснувших к тому времени младенцев я отвозила назад, кое-как выгружала и старалась за короткое время приготовить обед и ужин. На всё это у меня было три-четыре часа в запасе. Потом нужно было снова одевать детей и ехать назад, чтобы забирать младших и затем отправляться на музыкальные уроки Вани или Маши… Я четыре года подряд сидела на всех занятиях по специальному фортепиано у своих двоих, а потом и троих «музыкантов», как это принято в школе при консерватории, где они учились.

Конечно, мы с батюшкой хронически не высыпались. В храме Знамения Пресвятой Богородицы, где служил супруг, на тот момент было всего четыре священника, и все четверо были загружены неимоверно. Каждый батюшка имел приписной приход, участвовал в череде — вёл ежедневные службы в самом храме, а также нёс послушания в православной гимназии и приходском детском саду. Помимо содержания гимназии и детсада храм занимался финансированием нужд православной молодёжи, которой в епархии занимался на тот момент отец Андрей, и кроме того осуществлял ряд храмовых строек в огромном Калининском районе города Н-ска.

Помимо этого священники посещали заключённых в колонии строгого режима и трудились в православном сестричестве при больнице.

Так и наш папа много лет ездил «на зону», где отбывали наказания люди, совершившие тяжкие преступления.

Андрей, один из бывших заключённых, после освобождения принявший крещение, рассказывал, что наш папочка никогда не пользовался услугами охраны: беседовал с рецидивистами лично —  в камерах и в зале, где их собирали, — в сопровождении одного лишь человека из числа бывших узников, а потом, как все, шёл в тюремную столовую «хлебать баланду». Это вызывало у тамошнего контингента большое уважение. Нам же оставалось каждый раз изничтожать тяжёлый тюремный дух, которым пропитывались папочкины священнические облачения…

Весьма омрачало нашу жизнь неважное отношение соседей по подъезду. Тесный дворик многоэтажки, машину не поставишь, поэтому, если вдруг я днём с малышами, умотавшись вконец, все же впихивалась между соседскими автомобилями со своей «тойотой», меня неминуемо ждал скандал. Очень осуждали нашу многодетность, грубили, угрожали, возмущались, что «всякие гастарбайтеры» селятся в их приличном ведомственном доме. Мы и правда не вписывались в местные жизненные стандарты, и любое моё появление с детьми во дворе вызывало кривотолки и даже злобные шутки. Я старалась всё это спускать на тормозах, избегая конфликтов, всегда просила прощения и не жаловалась мужу.

Но и тут меня Господь утешил. Этажом ниже жила совершенно чудесная бабушка из питерской интеллигенции, художница. Она приехала сюда доживать век к сыну. Беседы с ней и её изысканная доброжелательность, чистая речь, открытость нас неизменно радовали. Мы приходили к ней на экскурсии, любовались её картинами из бересты и тополиного пуха — чего никак нельзя было предположить, на них глядя! Выполнены они были из природных материалов в классической живописной манере. Дети с восторгом исполняли чудесной соседке свои репертуары, а на Рождество мы всей компанией приходили колядовать к «бабушке Ире». Стоит ли говорить, что она прощала нам все топтания на своей голове, шум, гам и музыкальные занятия? Если бы на её месте оказались другие жильцы, то не сносить бы нам головы! Ирина Яковлевна помнит нас и теперь, и мы с удовольствием перезваниваемся.

Однако время шло, и положение наше осложнилось моей беременностью, а также продажей машины, которую мы устали без конца чинить.

Батюшка наш, видя, что завершение строительства дома все оттягивается, пришёл как-то, в начале Великого поста к застройщику и, вопреки своей скромной манере ничего никому не навязывать, предложил… освятить стройку. Как ни странно, эта идея была встречена с восторгом: оказывается, сдача дома застопорилась на уровне важных документов, и целый год ничего не двигалось с мёртвой точки, а строители и сами изнемогали от огромных платежей за отопление никак «не сдающегося» гигантского многоэтажного дома.

Господь явил чудо. Строение довольно быстро после этого приняли, документы легко прошли все необходимые инстанции, и спустя месяц мы приступили к ремонту!

Однако новый учебный год застал нас все ещё на старом месте. Мне приходилось ездить за детьми на маршрутках, где место беременным женщинам принципиально не уступают, возить таким образом всю нашу компанию в школы и обратно. Так продолжалось два месяца, пока мы заканчивали наш простенький ремонт.

И вот день переезда назначен. Никогда его не забуду — это было 20 октября 2013 года, день памяти почитаемого в нашей семье епископа Сергия (Соколова).

Все небольшие коробки, которые несложно перевезти на микроавтобусе, были собраны. Батюшка дежурил на православном телефоне доверия, поэтому мы решили, что я вызову машину, вместе с детьми всё погружу —  совсем немного, буквально по рюкзаку на брата. Заберём по пути папочку, а потом все вместе — в новое жильё…

Но получилось иначе. Машина подошла, я нагнулась, чтобы завязать Серафиме башмачок… И почувствовала, как резко заложило уши. В голове раздался странный звон, комната начала кружиться — все быстрее и быстрее. Сделала попытку встать, но держаться на ногах оказалось практически невозможно: меня качало как маятник, из стороны в сторону. Едва я дошла до кухни, как ко всему прибавилась ещё и рвота, причём, как её потом именовали в больнице, — неукротимая.

Тут оговорюсь, что в квартире царил ужасный бардак, какой бывает при поспешном переезде: пустые коробки, мешки, разбросанная обувь. Муж планировал на следующей неделе вернуться с грузчиками и перевезти всё тяжелое, а также выкинуть оставшиеся ненужные вещи.

Я окинула все это безобразие, насколько получилось, «трезвым» взглядом и ужаснулась: «скорая», если приедет и застанет нас с детками в этом «антураже», обязательно сообщит в опеку, что дети содержатся в неподобающих условиях. Я вызвала такси и скомандовала всем, от мала до велика, загрузить свои рюкзачки в машину. Всех перекрестила и отправила таким манером к папе.

«Скорая» приехала быстро, и врач, оценив обстановку, немедленно решила, что я ханыга и наркоманка, и принялась искать наркотики. Кое-как, борясь с изнуряющей рвотой, я смогла объяснить, что беременна, что такой криз у меня впервые и что у меня гестационный сахарный диабет. Слабость была такая — руки не поднять: я боялась не дойти до машины.

По приезде в больницу, после сопроводительного звонка «сверху» от наших хороших друзей, меня положили под капельницы в платную палату. К сожалению, там приступ повторился… Я на неделю уехала в реанимацию с расплывчатым диагнозом «энцефалопатия беременных». Меня ждала струйная магнезия — своеобразная диета… Чудо, что я кое-как оклемалась и диагноз «преходящее нарушение мозгового кровообращения», которого я опасалась, не был поставлен.

Дети с батюшкой тем временем благополучно обжились на новом месте. Первое время малыши только и делали, что бегали по пустым комнатам и верещали. Был такой пир бесшабашного веселья — можно было его, как леденец, за щеку положить. Как говорили во времена моего детства — долгоиграющий такой леденец…

Выписалась я с воротником Шанца, и так с ним до родов не разлучалась. Гинекологи боялись меня выпускать в самопроизвольные роды с таким диагнозом, и пришлось порядком побегать по врачам-неврологам, полечиться. Весь последний триместр беременности я сама себе ставила разные уколы — в бедро — и постепенно окрепла. Наконец, медицинское «светило» по этой части вынесло вердикт: можно рожать самой.

Павлик родился в субботу, в родительский день накануне Великого поста, без осложнений, достаточно быстро, но не стремительно, при родах не пострадал. Дежурила как раз заведующая отделением, очень чуткий и мудрый врач.

Я все утро той субботы размышляла, как же я пойду вечером в церковь — такое было у меня тяжелое состояние. Когда отошли воды, прямо обрадовалась, что никуда ходить не придётся — настолько мне было худо, что даже в храм пойти и помыслить не могла…

Рожала со своим неразлучником — воротником Шанца на шее. Рядом, в родовом зале, лежала несчастная молодая женщина, весь день промучившаяся в схватках… С отсутствием родовой деятельности ее увезли на кесарево. Было неимоверно жалко её: я видела тревожные и расстроенные лица врачей…

А мы были вместе с Пашей в палате через 6 часов и счастливы тем, что, наконец, можем друг друга осязать. Слава Богу! Иначе чем чудом назвать это не могу, учитывая всю историю моей беременности!

В палате были славные женщины. Одна из них, молчаливая и грустная, замирала над люлькой с младенцем и тихо роняла слезинки. Оказалось, она католичка и слёзно молится… за своего чудесного, здорового, большого и большеглазого сыночка. Причина слез была серьёзной: папа младенца, иностранец из весьма верующей европейской семьи, отказался признавать сына и заявил, что заводить ребенка было не его выбором. Такая ужасная жизненная ситуация, как в романе… Малыш, потомок конкистадоров, с кожей цвета слоновой кости, огромными черными глазами-маслинами, крупным носиком — с характерной горбинкой — будет расти русским мальчиком. На тот момент его отец запретил сообщать о факте рождения малыша в его родной стране. Молюсь, чтобы европейские дедушка и бабушка все же увидели своего красавца-внука!.. Вскоре после выписки оказалось, что у нас с мальчиком и его мамой есть общие знакомые. Я была очень рада, что удалось через них передать подарочек на первый день рождения малыша.

Нас выписали на шестой день. Дома разыгрался грипп, поэтому первые 10 дней жизни Павлик провёл у дедушки, который и стал его крестным. Здесь мы обнаружили, что на руке у сыночка растёт большая сосудистая гемангиома, которая при родах выглядела как родимое пятно на запястье. Она набухла и покраснела. Получился такой у нас мальчишка «с наручными часами».

Впереди у нас были дни и месяцы, когда опухоль воспалится и начнёт болеть. Походы к врачам, переживания и болезненные перевязки. Берегли от солнечных лучей, молились…
Никакое счастье не приходит в мир без боли и трудностей, увы. Сейчас гемангиома — память о непростой седьмой беременности — сходит на нет, и даст Бог, когда-нибудь окончательно исчезнет сама собой.

Фото из семейного архива Анны и Андрея Ромашко.