Помню, когда в начале 90-х в Москве принялись массово возвращать улицам исторические названия, мы с мамой на какое-то время перестали понимать друг друга. Проведя несколько отроческо-юношеских лет вдали от родного города, по возвращении я как-то спокойно и сразу погрузилась в мир Никитских и Тверских, тогда как она продолжала существовать посреди Колхозных и проспекта Маркса.

Позже у этих двух миров обнаружилось ещё одно существенное различие: советский был официозен и нем, тогда как по «новому-старому» можно было ходить, то и дело отыскивая всякие клады и неожиданные истории. Так, в бесконечном переплетении всяких Спасопесковских,  Борисоглебских и Якиманских переулков тут же ярко проявились на карте московские храмы – живые и, увы, утраченные.

Выяснилось также, что аккурат за бетонным кубиком моей любимой Ленинки притаился переулочек со странным названием Староваганьковский, и даже храм Николы в Старых Ваганах там сохранился. И стало страшно любопытно – кто ж это такие? Ответ, впрочем, нашёлся легко, с подачи одного из знакомых, — наши «ваганы», хоть и при отсутствующей всё-таки связи названий, оказались в чём-то коллегами европейских «вагантов». С той лишь разницей, что основу европейской публики с таким названием составляло бесприходное священство, делавшее попытки зарабатывать на жизнь литературным трудом и лишь позже разбавившееся всякими играющими и поющими выходцами из самых разных сословий.

На Руси же «ваганами» именовали просто всяких скоморохов-потешников да работников царского Потешного двора, что стоял в этих местах с XV века. Его обитатели развлекали царя песнями, по праздникам – устраивали кулачные бои и водили медведей. Позже, в XVII столетии, то ли жителей Потешной слободы стало слишком много, то ли всё-таки решили, что нечего им делать среди приличной публики — в непосредственной близости от Кремля и в черте Белого города,  – только переселились скоморохи от Кремля подальше. Перебрались они в урочище Трёх гор, где в окрестностях современной Красной Пресни запрятался ещё один переулок – Нововаганьковский. И новый храм, опять же в честь своего покровителя, выстроили – Николы на Трёх Горах.[1] А уж знаменитая мануфактура и известное московское кладбище – всё это в окрестностях «весёлой слободы» появилось много позже.

Вообще, по названиям старых улиц оказалось весьма удобно прослеживать информацию о том, как в разное время заселялась и расстраивалась Москва. Сейчас сложно иногда и поверить, что какие-то 400-500 лет назад город имел совершенно другие, нежели теперь, очертания. Так, Кремль был отнюдь не собранием музеев и местом паломничества туристов, а царской резиденцией и, в первую очередь, крепостью, использовавшейся по прямому назначению настолько часто, что его стены трижды – при Иване Калите, при Димитрии Донском, а затем при Иване III — перестраивали в соответствии с последними достижениями тогдашней фортификации. Так на месте дубовых, а затем белокаменных укреплений и возникли те знакомые краснокирпичные очертания, которые хорошо знает каждый россиянин хотя бы по открыткам и заставке «Интервидения».

Со стороны Красной площади (или Пожара, как называли это место после очередного московского бедствия 1493 года, когда примыкавшую непосредственно к Кремлю выгоревшую полосу решили оставить незастроенной, опять-таки, из соображений военной безопасности) с Кремлём граничила территория заселённого боярами и духовенством Великого Посада. Впрочем, отсутствие застройки между этими частями города никак не отразилось на «специализации» площади – вплоть до первой половины XVII века всё её пространство было торговым, – так что Охотный ряд в разные десятилетия представлял собою то зады, то середину огромного рынка и был назван так за то, что торговали в нём дичью.

В 30-е годы XVI века, когда участились набеги крымских татар, Великий Посад обнесли стеной, получившей название «Китайской», после чего сам Великий Посад стал именоваться Китай-городом. Понятно, что китайцев в этих местах сроду не водилось, а повинно в таком «недоразумении с географией», по одной из версий,  древнерусское слово «кита» — «плетень», так как возведению кирпичной стены предшествовала ограда из обычных жердей. В Китай-город, как и в Кремль, вело несколько ворот, которые запирались на ночь. Отсюда понятно, почему автор одной из древнерусских повестей Смутного времени особо сокрушался о том, что захватчики-поляки обманом завладели ключами от Китай-города, тем самым доставляя большое неудобство горожанам.

Следующей московской преградой была стена Белого города, проходившая по границам современного Бульварного кольца. Построенная в конце XVI и разобранная к середине XVIII столетия, когда она окончательно утратила своё стратегическое значение и обветшавшие стены стали, напротив, угрожать жизни горожан, она оставила московским площадям наименования своих многочисленных ворот – Пречистенских, Арбатских, Тверских (на современной Пушкинской площади), Петровских, Сретенских, Мясницких, Покровских и Яузских. Ещё одни ворота – Всехсвятские, что в угловой Семиверхой башне – выводили из Белого города к Большому Каменному мосту.

За пределами Белого города, где проживали, главным образом, находившиеся на царской службе дворяне, отчего земля под их жилищами не облагалась земельным налогом и называлась «белой», располагались многочисленные слободы. Кстати, название, наверное, самой известной из них происходит, по некоторым данным, от слова «рабад», что по-тюркски именно и означает «предместье, пригород».

Кстати, если уж мы о личном, то вот, как-то Новый Арбат я люблю гораздо больше Старого. Да простят меня почитатели московских достопримечательностей, но ныне бывший Калининский проспект, нехитрый своей прямотой, сбивающими с ног сквозняками и кубиками своих высоток, за которые он был прозван некогда «вставной челюстью Москвы», кажется мне гораздо милее старинной улицы, что много лет была отдана на откуп туристам, а ныне убита новомодной «реставрацией» так, что душа в изуродованных поперёк всех знаний об архитектурных стилях фасадах не заведётся, наверное, уже никогда. Зато вот на обоих берегах Арбата Нового у меня есть памятные и дорогие места.

Например, если свернуть с него в сторону Большой Никитской, то мы попадём прямо в кварталы, которые занимала в XVI веке «кормовая слобода». Населяли её работники особого Сытного двора, обслуживавшие, говоря проще, царскую кухню. Вот и названия улиц здесь остались соответствующие: Поварская да к ней переулки — Хлебный, Ножовый, Скатертный, Столовый и исчезнувший ныне Чашников. Позже, при Петре I, в связи с переводом столицы в Санкт-Петербург Поварская слобода была упразднена, и уж кто только потом не селился в этом районе – опричники и аристократы, купечество, которое к началу XX века выстроило на свободных участках между дворянскими усадьбами доходные дома; кого только не видела улица – направляющиеся в Новгород царские выезды, масонов и революционеров, а в наше время – музыкантов из находящейся здесь «Гнесинки», послов и даже киноактёров — а её название всё ещё «помнит» самых первых древних обитателей.

Вот такие истории витают иногда на московских улицах – стоит просто, пробегая мимо, немного вчитаться в их названия. Конечно, они общеизвестны, о них написано в справочниках, о них рассказывают туристам, и они не заменят личного и памятного «а вот здесь мы…», но всё-таки позволяют взглянуть на привычные маршруты несколько по-новому; где-то – начать историю заново, а где-то вдруг чудным образом её и продолжить.  Попробуйте – наверняка у каждого «Вашего» места есть и такая своя история.