Если в 3 года ты рисуешь Куинджи — в 23 года ты будешь рисовать героиновые глюки, а в 33 — картинки на приеме у психотерапевта.

— Я долго искала хорошего преподавателя по рисованию. На Южнобутовской потрясающий преподаватель, но она берет 15 тысяч в месяц! Конечно, я никаких денег бы не пожалела, но это для нас пока дороговато. Хвалят кружок в «Лире», и мы идем туда, сегодня подали заявление, — рассказывает подруга.

Ее дочери Маше 3 года.

— А она уже умеет рисовать?

— Она недавно научилась раскрашивать, не выходя за контур!

Другая знакомая мама трехлетнего малыша отдала его сразу в два кружка: рисования и раннего чтения и обучения счету.

— Алеся, вы манкируете! Вы обещали, что ваша Машенька будет ходить вместе с нами! — напоминает мама Давида.

Я смотрю на своего Масяныча, ковыряющуюся в луже, и думаю, как было бы здорово, если бы вот эта неорганизованная, непослушная, лохматая девочка, больше всего на свете любящая ковырять в носу и еще в песочнице, рисовала. Передо мной встает идеал, и я вспоминаю расхожие лозунги: «Каждый ребенок — гений!», «После трех уже поздно!», «Главное — найти хорошего педагога!». Я заряжаюсь, высоко поднимаю голову и иду домой пилить мужа на тему кружка.

Муж скептически смотрит на Машу и изрекает:

— А ты уверена, что она сможет усидеть на стуле хоть десять минут?

— Да! Она вообще-то любит рисовать. Наверное.

— Да ну! — парирует муж. — Когда я водил ее в «Детскую комнату» в клубе «Зебра», все дети пошли рисовать с педагогом, а она осталась в бассейне с шариками. Ее звали-звали — бесполезно. Ей еще рано! Ты только отвращение у нее вызовешь.

— Но Саша, а вдруг мы что-то упустим?

— Четыре тысячи рублей в месяц, — изрек муж и углубился в компьютер.

— Мама! Я хочу с Давидом! В кружок! — ноет Маша. И я все-таки повела ее на пробный урок.

Вокруг нашего дома три развивающих центра. Все активно агитируют приходить именно к ним, раздают бесплатные шарики, приглашают аниматоров. Клубы находятся на первых этажах жилых домов. Их вестибюли настолько малы, что там не умещается коляска и некуда повесить куртку, если не ушла предыдущая группа. Зато стены увешаны детскими поделками. На стене ближайшего развивающего клуба висят фотографии только что вставших на ноги малышей, и красуется подпись: «Именно в этом возрасте самое время учить буквы и цифры».

— А я-то думала, что в это время нужно учиться надевать штаны, — заметила я, отдавая администраторше 300 рублей за пробный урок.

— Одно другому не мешает! — с улыбкой заметила она.

Машу и еще двоих малышей уводят за дверь.

Из-за двери я слышу развеселую музыку и команды педагога. Они, кажется, поют слоги (точнее, педагог поет, а дети не успевают). Голос срывающийся, поминутно называющий имя того, чье ускользающее внимание нужно снова ловить.

Тем временем из соседнего кабинета выходит старшая группа с тетрадочками и портфелями. Они еще не школьники, но выглядят как будто уже в первом классе и учатся по-настоящему. Настолько по-настоящему, что куда-то пропала в них эта детская сумасшедшинка, с которой выбегают из-за двери с ясным и твердым намерением все разломать.

Администратор шепотом рассказывает, какие они делают успехи и в какие престижные школы поступят.

— К школе нужно уже уметь читать и писать! — твердо заявила она, намекая, что этим они и займутся с моей Машей, и это наш единственный шанс.

— Как? Разве писать в школах уже не учат? — удивилась я.

— В обычной-то учат. Ну вы же понимаете, к нам приходят дети, чьи родители хотят отдать их в престижные школы. В обычных сами знаете, какой контингент…

В это время бабушки и папы всовывали податливые уставшие руки своих чад в рукава курток, а ноги в ботинки. Меня передернуло. Слуги гениев. Кажется, я была на фабрике по производству нарциссизма.

— Вы знаете, тут один папа говорит мне: «Я понял, за что я плачу деньги, когда мой ребенок за обедом сказал «Ай лайк орэндж джус!». Представляете, вот ваша дочка будет удивлять бабушек и в три года говорить по-английски! — светилась администратор.

— Но она может заговорить по-английски и в семь лет. И за два месяца выучит то, что дети у вас учат год.

— В семь уже поздно, деточка моя! — всплеснула руками администратор.

А ведь какой потрясающий маркетинговый прием: убедить родителей, что после трех лет уже поздно начинать заниматься английским, танцами, плаваньем и скрипкой. Ничего не напоминает? «Успейте ТОЛЬКО сегодня!». Так же, как нам продают платиновые ножи и пылесосы Кирби со скидкой только сегодня — так продают и «будущее» наших детей, убеждая, что мы его упустим.

По истечении 40 минут из-за двери вышла Маша. Возбужденная и одновременно измученная. Вручила мне какую-то распечатанную бумажку с картинками.

— Это домашнее задание! — пояснила педагог. — Она должна назвать слова, в которых есть буква «А». Надо развивать ей фонематический слух!

Конечно, никакого фонематического слуха у Маши не было и в помине, она знала букву А, но еще не могла понять, что машинка, нарисованная на картинке, — это слово, а вовсе не машинка, и что в этом слове надо услышать отдельные буквы — ведь она воспринимала его на слух целиком!

Сколько я ни спрашивала Машу, что она там делала — она сама не поняла и не могла рассказать. Зато прыгала, как заведенная, и требовала: «Еще! Еще!». Словно ее там включили и забыли выключить. Это было похоже на экзальтированный сеанс в какой-нибудь секте.

Но я решила «дожать» и отправила ее на второй пробный урок — рисования.

А администратор в это время «дожимала» меня.

— Разве вы хотите, чтобы ваш ребенок был серенькой личностью? Или какой-нибудь… домохозяйкой?

Тут я потупила глазки, потому что сама и есть «какая-нибудь домохозяйка». Только не от безысходности я выбрала этот путь. А наоборот, от избытка, видимо, талантов. И как-то мне обилие моих «талантов» сильно мешает быть этой самой домохозяйкой. Из меня ведь тоже пытались сделать гения. Успеха частично достигли: у меня выросло самолюбие гения, с ним я обрела проблемы с общением и решением простых и регулярных задач («не моего полета»).

И тут мне захотелось сказать: Да! Да, я хочу, чтобы мой ребенок был серой личностью!

Если честно, я устала от поколения «гениев». Я смотрю на своих бывших одноклассников и вижу, как «талантливые девочки» меняют «талантливых мальчиков», но ни с кем не могут ужиться. Как эти талантливые девочки откладывают рождение детей, чтобы не губить свой талант. И как потом этот талант мешает им принять ребенка таким, какой он есть, — обычным, не гением. Как они всегда сравнивают его с собой и в ужасе замечают, что не читает он в три года. Как превращают жизнь своих детей в бесконечное соревнование, чтобы были не хуже них самих в детстве или соседских. И вырастают они серенькие и измученные властью талантливой мамочки. А если их дети выберут иной путь? Если захотят быть… домохозяйкой? Мороженщиком? Технологом? Хлебопеком? Садовником?

Я наблюдаю за серенькими личностями, и почему-то мне они нравятся все больше и больше. Не обладая большим самолюбием, они часто достигают многого. У них больше поле выбора: от них не требуют высот. У них есть право на ошибку, право быть не идеальными, право быть посредственностями. Они чаще счастливо выходят замуж, не конкурируют с мужем и детьми за лучший кусок и самое мягкое одеялко. Не отлынивают от обыденного труда. И потом, кто-то же должен обслуживать всех этих гениев. Печь им хлеб, лечить их, воспитывать их детей. Просто быть хорошим, уважаемым профессионалом, который знает свое дело.

Маша выходит из другой двери и вручает мне аппликацию. Три ровненько наклеенных ствола березки и пластилиновые листики.

— Это «Березовая роща» Куинджи, — разъяснила педагог.

Маша светилась. Я похвалила картину.

А муж не оценил.

— А что именно сделала здесь Маша?

— Э-э, не знаю. Меня туда не пустили.

— Возьми клей, ножницы и научи ее делать это сама.

Я надулась. Он жалеет деньги на ребенка! Можно подумать, у меня много времени делать с ней аппликации и рисовать, когда второй маленький на руках!

А ночью я вспомнила себя. Как хвалили мое пение педагоги. Как я солировала в музыкальной школе. Как мне играли на фортепиано, как аплодировал нам зал. Как умножались грамоты на стене. А потом, в двадцать лет оказалось, что работать я не умею. И я поняла: если в 3 года ты рисуешь Куинджи — есть риск, что в 23 года ты будешь рисовать героиновые глюки, а в 33 — картинки на приеме у психотерапевта. Потому что в 3 года ты должен научиться самостоятельно надевать штаны и есть, а не рисовать. А что получается? Тебя оденут, накормят, за руку отведут к педагогу, нарисуют с тобой картину, споют с тобой песню на конкурсе, будут аплодировать тебе, будут выставлять твои работы на выставках. Боже, если бы можно было запретить эти выставки и эти аплодисменты! Потому что ты вырастешь с ощущением, что тебя всегда будет вести за ручку хороший педагог и тебе всегда будет аплодировать зал, и у тебя всегда будут  множиться эти грамоты на стене, сами собой, почти без усилий, за деньги родителей.

Только не будет этого больше. В универе ты будешь валять дурака — потому что «отпустило», потому что больше никто не принуждает и не ведет за ручку. Кое-как доучишься. Потому что учиться самостоятельно тебя как раз не научили! (Боже, спасибо, что в моей жизни были плохие учителя и их было больше, чем хороших! Я все-таки научилась учиться сама!).

А потом — попадешь в ловушку кризиса 25-летних. Потому что вместо хорошего педагога тебя ждет плохой начальник, вместо аплодисментов зала — едкие сплетни коллег. И главное, выясняется, что все те успехи, что ты показывал в детстве, характеризовали не тебя, а твоего хорошего учителя. Он был профессионалом, а не ты. Ты — ноль. Ну, в крайнем случае, единичка. И теперь надо как бы жить с нуля. Те профессиональные навыки, которые наши предки, набивая шишки, получали в 10-14 лет, мы получаем в 30.

…В кружок Машу мы отдавать пока что не стали. Через полгода фонематический слух появился у Маши сам собой — она стала называть за обедом слова и сама перечислять, какие в них есть буквы. Потом стала читать слова на упаковке сока, сметаны и сыра. А как-то, когда я варила борщ, она взяла лист бумаги и написала разборчиво и в правильную сторону: «Маша». А потом — «мама», «папа» и «баба». Я ее этому не учила, в садик она не ходит. Просто она листала книгу, где эти слова написаны большими буквами. А потом стала повторять эти буквы на бумаге.

Она просто работала. Как серенькая личность. И мне не важно, что сделала она это «рано». Сделала бы на год позже — ну и пусть. Главное, она сделала это сама, без натаскивания. Березы пока не рисует. Не знаю, станет ли она как Куинджи — это ее дело. По крайней мере, она обязана научиться сама надевать ботинки и куртку. Остальное она мне не обязана.

И — смените, пожалуйста, лозунг. Не каждый ребенок — гений. Каждый ребенок — потенциальный профессионал. Но это не звучит. Непопулярно. У нас привыкли перевыполнять планы и делать пятилетки в четыре года. Но вспомните, что стало с освоенными тогда землями. Где они сейчас? Нужны ли они и нужны ли были те рывки и те усилия? Но появилось новое поле непаханое, новый смысл жизни — Дети. Освоить это поле быстрей!..

Нет, я не против кружков. Очень даже за, но позже и когда ребенок сам выберет и будет способен работать, действительно работать над своим талантом, а не только быть руководимым. Но я хочу поддержать тех, у кого нет денег или возможности отдать детей в кружки. Мне кажется, что мы с вами ничего не теряем. А может, и приобретаем.