Не позволяй душе бояться

Выражение «бояться собственной тени» мне всегда казалось гротеском. Смешно и нелепо как-то, не бывает такого!

Правда, недавно я это познала на себе и теперь не смеюсь. Я остановилась в питерской гостинице, которая находится в обычном жилом доме в центре города. Подъезд чистый и освещенный, но вполне себе питерский — выхода два, лестницы две, обе широкие, и оттого пространство огромное просто.

Я заходила туда и почему—то думала о том, что вот по этим лестницам ходили умирающие люди в блокаду. А чуть раньше по этим лестницам поднимались люди из «черных воронков» по ночам, а спускались они уже не одни…

Сколько же тут было боли и страданий. К чему это я? Что я знаю про этот дом? Да ничего не знаю. Но и, правда, скорее всего, это все было там — вряд ли Большой террор обошел стороной жильцов, а блокада — тем более никак не могла пройти мимо.

Самое странное, что находясь в самой гостинице я ничего такого не боялась. А ведь, следуя моей логике, именно в этих комнатах жили люди в блокаду и в годы репрессий. Именно тут было очень голодно, холодно и больно в блокаду и очень тревожно по ночам при звуках машин с улицы в 30-х годах.

Вполне возможно, этот страх и остался бы моей причудой, если бы не превратился в проблему. Дело в том, что мы с маленькой дочкой жили там неделю, и каждый раз возвращаться, пугаясь собственной тени, было очень неуютно, да и не безопасно —  с ребенком—то бегать по лестницам.

Я даже думала, а не спросить ли мне у одного знакомого батюшки, что с этим делать. Попросить его помолиться обо мне, глупой, ну и заодно спросить —  а может, как—нибудь молиться мне по—особому?

Мне казалось, что со стороны эта ситуация кажется нелепой и смешной. И справедливости ради, я смеялась тогда над собой. И даже представляла смешок батюшки в телефонную трубку и снисходительное, но всё же с упреком: «Ира, прекращайте заниматься ерундой».

В общем, батюшку я решила не мучить, остановиться на самой простой молитве «Помоги, Господи» и попытках не думать ни о чём в подъезде.

Не вышло ничего. Как бы спокойно я ни молилась до входа в подъезд, только я закрывала за собой входную дверь — возвращался липкий и истеричный страх. Сама не понимала, чего я боялась. И от чего я убегала. Но именно убегала, по лестнице до лифта поднималась чуть ли не бегом.

Возможно, так бы все и продолжалось до нашего отъезда. Но забавная ситуация вывела из ступора. Мы подходили к подъезду, у меня зазвонил телефон. Звонил человек мне важный и дорогой, но вот незадача: на телефоне был 1% зарядки. Я сбросила звонок, быстренько отписалась в sms, что перезвоню и стала подниматься. Быстро и целеустремленно.

В общем, единственное, что меня волновало в тот раз в подъезде — совсем не чудные мысли о блокаде и репрессиях, а вполне приземленное — как бы быстрее дойти до номера и поставить телефон на зарядку.

И… сработало. Настоящая жизнь победила этот глупый страх. Оказалось, что нужно просто… думать о другом, о насущном. О настоящей жизни и реальных вопросах.

Так и в остальной жизни. Бояться — глупо и неэффективно.

Вот, например, такой часто встречающийся страх в нашей жизни — открыть глаза на настоящие проблемы. Способов закрыть глаза — вагон и малая тележка. Тут к нашим услугам и отвлечение на всякую ерунду вместо решения проблем, и попытки обмануть себя: «Да нет, да нет! Ничего страшного! Нет у ребенка никаких проблем со слухом, просто устал и не хочет откликаться».

Тут надо понять, что пока мы боимся, у нас нет никакой возможности решать проблемы. Нет никакой точки опоры, нет вообще ничего, кроме желания спрятать голову в подушку. А ситуация там, вовне, остается прежней, а то и усугубляется.

А «под подушкой» нас поджидают болезненные фантазии. Сразу же страх духоты, темноты, да мало ли чего. Только мы сами же себе все это и устроили. Надо просто прекратить зарываться в подушку. И сразу будет светло и не душно.

Наша фантазия вообще, даже без особых наших усилий подкидывает изощренные картины всяких ужасов и кошмаров… Вот, к примеру, я очень люблю бояться каждый раз, когда мне не отвечают на письма быстро, что адресат попал в аварию, заболел, умер и в лучшем случае смертельно на меня обиделся. Иногда эти страхи начинают владеть мной настолько, что все реальные дела остаются не сделанными: ну я ж должна попереживать о том, что там с моим корреспондентом.

Если он еще и трубку не берет, то и вовсе хожу по потолку. Дела не делаются, время теряется. При этом «виновник» обычно на совещании, спит, в лесу и даже не думает на меня обижаться. Спасибо моей фантазии и умению попаниковать за потраченные часы на эту ерунду. Боюсь, этих часов в общем наберется на несколько суток…

А всего—то… Всего—то надо вернуться в реальный мир, а не жить страхами.

Мы ведь в ответе за свою жизнь. И, значит, надо жить. А страхи тут лишние. Это не мило, не трогательно, никоим образом не возвышенно, не по—девичьи, это просто по—детски, в плохом смысле по—детски. И не надо ничего выдумывать, надо просто — не бояться.

Если мы не боимся, если видим настоящую жизнь, то точно сможем что—то решить, что—то принять, с чем—то смириться. Главное — не подменять реальность нашей буйной фантазией. И тогда все будет хорошо.