Нина Дилон: «Творить и учиться никогда не поздно»

Загадочное обаяние, яркая внешность, необыкновенный тембр сильного, волнующего голоса и особенные восточные его вибрации — все это Нина Дилон. Ее называют королевой французского шансона, а сама себя она считает россиянкой с душой Эдит Пиаф. Она поет на восьми языках. Нина Дилон много раз выступала в Париже и принимала участие в концертах Шарля Азнавура.

На Международном кинофестивале стран Евросоюза в Калининграде ей выпала честь открывать российский показ французского фильма «Жизнь в розовом цвете» — о судьбе великой французской певицы. В обширном репертуаре Нины Дилон — и французский шансон, и старинные русские романсы, и армянские народные песни, и эстрадные шлягеры ХХ века, но самой любимой и публикой, и самой певицей концертной программой остается программа «Пою Париж», которая всюду проходит с успехом.

— Нина, из какой вы семьи? Кто вы? Француженка или восточная женщина?

— История моего происхождения очень любопытная. С детства я интересовалась этим вопросом, добивалась от мамы, чтобы она рассказала мне о семейных корнях. Я родилась во Франции, в портовом городе Марселе, куда попала бабушка моей мамы, будучи беженкой, с детьми, покинув территорию северного Ирака, где жило очень много христианского населения у реки Большой Заб (приток реки Тигр). Когда начался геноцид армян, он коснулся и ассирийцев, так как они тоже христиане. В начале прошлого века ассирийцы поддержали Россию в Первой мировой войне, и русский царь обещал им автономию, так как у них не было своего государства. Если бы не революция, так бы и случилось. Когда все поняли, что поддержки не будет, после подписания Лениным позорного Брестского мира, население бросилось в бега.

С риском для жизни бабушке с детьми пришлось бежать через горы, причем во время этого бегства она потеряла свою младшую дочь, а ее свекровь (моя прабабушка) не могла бежать, так как была стара и немощна, и курды сожгли ее в доме, в котором она осталась, чтобы не быть обузой. Французская миссия в Стамбуле посадила оставшихся беженцев на корабль, так они оказались в Марселе. Но страдания моей бабушки не закончились во Франции, которая приютила их. Там умерла от чахотки другая ее дочь. Дедушка в то время уже пятнадцать лет жил в Америке, он был христианским миссионером.

Вернувшись домой, он увидел уничтоженную деревню. Он долго искал свою семью и через годы нашел ее во Франции. Семья воссоединилась. Но он прожил после этого всего два года, так как здоровье его было подорвано. Имея взрослых детей, бабушка решилась родить позднего ребенка — мою маму. Когда бабушка рожала мою маму в благотворительной клинике, куда ее привели полицейские, подобрав на улице, в то же самое время в хирургическом отделении этой же клиники умирал дедушка. Перед смертью ему показали новорожденную девочку, и он сказал, чтобы ее назвали Екатериной в честь русской императрицы. А бабушка почему-то назвала мою маму Хамме, что в переводе означает «горе».

Когда я узнала об этом, то была очень удивлена — как можно было ребенка назвать Хамме? Но у мамы так и осталось имя Катрин. Мама выросла во Франции, где и вышла замуж. Мой папа тоже был ассириец, так что я чистокровная ассирийка. Но то, что во мне «сидит» Франция, это бесспорно. У нас осталось много родственников в России. Старший брат мамы все время звал нас туда, но мама не хотела ехать. Только в 1960 году отца пригласили работать в СССР, и мы все поехали в Москву. Мне было три года. Семья воссоединилась в Москве, где жил старший брат мамы, мой дядя.

Так сложилось, что всю свою сознательную жизнь я живу в России. Поэтому, можно сказать, что я человек трех культур. Мне очень близка русская культура, так же как и французская, и восточная. С детства в нашем доме звучала французская музыка. Моя мама была певица и имела на редкость красивый голос, очень похожий на голос Пиаф. Природа так распорядилась, что мне по наследству перешел ее голос. Я считаю это подарком свыше. В Москве я окончила музыкальную школу, пела в ансамбле Локтева, собиралась поступать в музыкальное училище, но моя так хорошо начавшаяся певческая карьера внезапно оборвалась.

— Почему так получилось?

— Я очень рано, можно сказать, глупой девчонкой вышла замуж. Мой муж сразу запретил мне заниматься музыкальной карьерой. Познакомились мы в Москве, но потом два года прожили в Ереване, на родине мужа. Это время для меня не прошло даром. Я имела возможность познакомиться с армянским народом, с языком, с его культурой. Еще в Ереване я приняла участие в музыкальном конкурсе, который выиграла. После первого тура меня сразу приглашали в государственный оркестр, но все душилось на корню самодурством моего мужа, который считал, что жена должна быть дома. Я смирилась со своим положением домохозяйки.

Мои родители к тому времени разошлись, и у меня не было нормальной поддержки. Я родила двоих детей, но всю мою совместную жизнь с мужем понимала на уровне подсознания, что живу не своей жизнью. Постепенно я начала осознавать, что судьба ведет меня своим путем, в котором присутствие мужа теряет смысл, что я возвращаюсь в мир музыки. Изначально меня это очень напугало, но я чувствовала, что ничего не могу изменить.

В такие моменты начинаешь понимать, что ты не принадлежишь себе. Меня многие поддерживали, единственное, что говорили мне: «Вот бы раньше тебе начать петь…», на что я спокойно отвечала: «Творить и учиться никогда не поздно». Почему социум навязывает всем свои догмы, что только молодые должны петь? Мой муж был в шоке, когда я вернулась в музыку. Он говорил: «Ты ненормальная. Ты посмотри, какие молодые девчонки поют, какие у них бедра, длинные ноги». А я отвечала: «Я же не бедрами пою, а голосом. Если кто-то споет моим голосом, я уйду со сцены».

Для меня главное — это реакция моего зрителя. Только благодаря этому я продолжаю свой нелегкий путь в творчестве. Где бы я ни пела, особенно в клубах, зрители забывают о еде и погружаются в музыку. И именно это мне дает силы и энергию продолжать концертную деятельность. Я помню слова одной зрительницы, которая сказала мне после концерта, когда я давала автографы: «Ты берешь за горло и не отпускаешь». Такие слова дают силы творить и идти дальше…

— А как же вам удалось вернуться на сцену?

— Даже сама не знаю, все завертелось, закружилось само собой. А началось все неожиданно с того, что я влюбилась в одного человека и попыталась его очаровать. Только потом я поняла, что именно любовь смогла меня вот так встряхнуть. Нужен был эмоциональный взрыв, чтобы я нашла в себе силы вернуться в мир музыки. С этим человеком мы познакомились случайно в одной компании. Не буду называть его имени, так как он довольно известен. У меня от него, что называется, крыша поехала.

Мы перезванивались, но нормально встречаться не получалось, он постоянно был занят. И как-то сидела в гостях я у своей подруги, мы пили вино, я страдала по нему, а она мне говорит: «Ну, спой ему! Надо сделать так, чтобы он тебя услышал. Он сойдет с ума». Эта мысль запала мне в голову. Я начала думать над этим. И судьба подарила мне случай. На втором канале телевидения шел отборочный тур второго набора в телепрограмму «Караоке по-русски», тогда очень популярную.

У меня сразу в голове возникла подсказка — иди туда. И все сложилось, как должно было сложиться. Я прошла конкурс и снималась в этой программе. Когда передача должна была выйти в эфир, я ему позвонила, чтобы он посмотрел. Пока шла передача, мне звонили, не переставая, мои друзья и знакомые из разных городов и стран. Он тоже увидел меня по телевизору, и ему все это очень понравилось. Тогда он сказал мне: «Ты красивая и очень хорошо поешь. Тебе надо петь». Для меня это было высшей похвалой.

Я думала, что достигла самой главной моей цели. Но самое главное началось потом, когда я увидела себя со стороны. И вдруг мой внутренний голос мне сказал: «Как ты могла погубить свой талант!» Несколько месяцев я не могла оторваться от записи этой передачи. Как только появлялась возможность, закрывалась в комнате и в одиночестве снова и снова просматривала эту видеозапись. И вдруг началось: мой внутренний голос не давал мне покоя. Твердил одно и то же: «Хочу петь, хочу петь!»

Дошло до того, что у меня вдруг возникло желание пойти на Арбат и петь на улице, как пела Эдит Пиаф. Однажды я произнесла это вслух, а моя дочь, услышав эти слова, сказала мне: «Мама, ты сумасшедшая? Проверь свою психику». Тогда, помню, я улыбнулась и все превратила в шутку. Но мысли о пении меня не покидали. Я все думала, с чего начать? И вот один знакомый актер сказал мне, что в ГИТИСе идет набор студентов на курс Иоакима Шароева.

Я понимала, что мне не хватает мастерства, и решила поступать в ГИТИС, будучи уже зрелым человеком. В приемной комиссии тогда сидел продюсер Игорь Селиверстов, который тогда параллельно создавал группу «Стрелки». Это был 1996 год. Прослушав меня, он сказал мне: «Вы понимаете, что по вокалу я вас не могу не взять, но как вы будете учиться с молодежью?». На что я ему ответила: «Мне все равно. Мне не хватает мастерства! Я не могу позволить себе выходить на сцену и петь, как в самодеятельности. В молодости это простительно, а взрослому человеку не прощается. Мне надо учиться». Он развел руками и сказал: «Давайте попробуем».

Преподавателем вокала у нас на курсе был дирижер Александр Петухов, который только вернулся из Америки. Он и подбирал материал для выпускного экзамена. В период учебы я познакомилась с очень талантливым композитором Игорем Епифановым. Он даже подарил мне песню для выпускного экзамена «Осенние цветы», которую мы записали потом в студии. Но тогда он, услышав, как я пою на французском языке, сказал мне: «Тебе ничего не надо придумывать, у тебя все есть, чтобы петь песни Пиаф».

Вот после его слов я и осмелилась, и робко прошептала Петухову на ухо: «Я пою на французском, пою песни Эдит Пиаф», а он вдруг так серьезно ответил мне: «Не надо дышать в затылок великим певцам…». В этот же вечер нас в ГИТИСе посетил один композитор (он привез свои песни, чтобы мы их выбрали для себя). Я была очень расстроена после слов Петухова, и он ощутил мою грусть. Я ему рассказала о реакции Петухова на исполнение мною песен Пиаф. И вдруг он мне сказал такие слова, которые я их до сих пор помню: «Милая, да многие мечтают подержаться хотя бы за пяточку, а ты дышишь в затылок, это же здорово…»

Этого было достаточно, чтобы я осмелела и пошла к продюсеру нашего курса Игорю Селиверстову. Он сразу же одобрил мои мысли: «Прекрасно! Давайте делать!» Я говорю ему: «Но Петухов против!» — «А вы докажите ему!» И я доказывала уважаемому Александру Александровичу Петухову, пропев вместе с Пиаф целую кассету ее песен. Так что Игорь Селиверстов благословил меня на мой творческий путь. Его жена, очень талантливый балетмейстер Любовь Соловьева тогда преподавала на курсе нам хореографию.

Даже закончив ГИТИС, я периодически встречалась с Любой. Она дала мне много хороших советов по созданию моего проекта, часами терпеливо разговаривала со мной, обсуждая, что правильно, а что нет. Я ей и Игорю очень благодарна. Но учебой в ГИТИСе не ограничились мои познания. Я продолжала дополнительно брать частные уроки вокала, больше двух месяцев не задерживаясь у одного преподавателя. Брала основное и уходила к другому, пока не нашла того, кто мне был по-настоящему нужен.

Судьба давала мне возможности, а я только успевала их хватать. Знакомилась с композиторами, музыкантами, которые в свою очередь объясняли мне все важные детали этого бизнеса. Я пела везде, лишь бы петь, иметь возможность выходить на сцену. На этом пути я встречала именно тех людей, которые занимались со мной, критиковали, или советовали очень нужные вещи, которые помогали мне развиваться как певице, как актрисе. И я не стеснялась просить помощи. А с моим любимым человеком, благодаря которому я стала петь, мы как-то плавно расстались. Он ушел из моей жизни, исполнив свою миссию, а проект Нины Дилон «Пою Париж» остался. С мужем к тому времени жизнь окончательно разладилась. Мне долго не хотелось разрушать нашу семью, но жить с ним уже было невозможно. Все, что я могла, я ему дала, а он мне ничего не дал, просто погубил во мне певицу.

Дети выросли, и я незаметно для себя пошла своим путем, где места для моего мужа не осталось. В своей творческой деятельности я всего добилась сама, начав с нуля. Если вдруг появлялись спонсорские деньги, они почему-то мне впрок не шли. Пока у меня так складывается деятельность, что я должна зарабатывать деньги сама и вкладывать в свой проект. Как только кто-то за меня начинает решать или вести переговоры по концертам — все срывается, ничего не идет, не знаю, почему, но все, даже неудачи, принимаю с благодарностью.

— Что значат для вас песни Пиаф?

— Я выросла на этих песнях. И всегда мечтала их петь, потому что они написаны под голос певицы. Ее песни раскрывают мой вокальный и внутренний потенциал. Когда я записала в 2003 году мой первый альбом «Пиаф в XXI веке», я поняла, что материализовалась моя мечта детства. Это совпало с 40- летием памяти Эдит Пиаф. Сколько раз во время записи этого альбома у меня появлялась возможность петь другие песни, так вы не поверите, у меня начинались неприятности, и жизнь меня ставила перед фактом продолжать запись этого альбома. Поэтому 8 песен я писала около 3 лет. Мне часто говорят: «У Пиаф была трагическая судьба…» Не хочу себя сравнивать с ней, но у меня в 2004 году произошла своя трагедия — я потеряла сына.

— Что помогло вам пережить эту трагедию?

— Только творчество. И ассирийский храм Божией Матери на Дубровке, построенный одним замечательным человеком — Вячеславом Викторовичем Илюшиным — в память о своей маме, которая была ассирийкой. Вячеслав Викторович очень мне помог морально. Мы с ним часами разговаривали о творчестве. Он музыкальный человек, и ему очень нравится все, что я делаю. Сейчас я точно знаю, он мне был послан свыше. Если бы не он, его внутренняя мужская сила и этот храм… Они меня просто спасли. Я часто посещала службы в храме, и эти песнопения на древнем арамейском языке, на языке Христа, меня успокаивали.

А с сыном случилось так, что он пристрастился к наркотикам, а я недосмотрела. Он стал жертвой безумных 90-х. Еще до того, как он ушел, я думала написать песню на эту тему. А когда его не стало, я два года создавала ее. Мелодия и стихи родились сами, и мне многие помогали дорабатывать текст. Один из них — автор-исполнитель Валерий Растрига, которому я очень благодарна за помощь в записи. В этой песне я просила прощения у Создателя за то, что упустила своего ребенка. Поэтому песню назвала «Я прошу прощения у Неба». Песню я посвятила всем матерям, потерявшим своих детей, страдавших от этой страшной зависимости. Когда я ее записала в студии, мне стало легче. Сын ушел на Пасху, и еще сорок дней о нем пели песнопения, как о живом.

— А ваша дочь чем занимается?

— Она умница, у нее двое детей. Долго танцевала у Аллы Духовой, просто для себя занималась и работала. А сейчас у нее возникло желание преподавать современные танцы, что получается неплохо. Но творческий процесс не дает сразу финансовых результатов, должно пройти какое-то время, чтобы это ощутить. Вот она и на распутье — или идти работать на фирму, зарабатывать конкретные деньги, или заниматься творчеством. Я поддерживаю ее и в то же время не давлю — пусть сама выбирает.

— Какой у вас характер?

– Многое во мне от мамы. Она была очень красивая, ее даже один раз украла одна бездетная французская женщина, но, к счастью, ее быстро нашли в Латинском квартале. Я взяла мамину внешность, мамину покорность, мамин голос, но все-таки папа — спортсмен, мастер спорта по боксу, судья международной категории, и с годами во мне проявились бойцовские качества. От папы я унаследовала волю к победе. По натуре я мягкий человек, но если зацепило, меня не остановить… Когда мне надо что-то сделать или освоить, я, как маленький ребенок, начинаю всех просить о помощи. И люди откликаются…

— Какие-то ассирийские традиции сохраняются в вашей семье?

— Конечно, прежде всего — в кулинарии. У нас есть блюдо, называется джяджик. Это творог или какой-то мягкий сыр, куда режется зелень, кладется чеснок, немного соли, и получается масса, которую можно мажется на хлеб, как паштет. Пропорция должна быть такая: мало белого, много зеленого. Это очень вкусно. Еще у нас всегда на столе есть такая каша — гырду. Это рисовая каша на кефире, и когда ее накладывают на тарелку, делают луночку, куда наливается топленое масло. Всем гостям раздается эта каша, это тоже традиция. У нас очень интересные национальные танцы, групповые, как у греков. Если говорить о других вещах, то традиция, касающаяся девушек, — обязательно быть «порядочными».

Во время эмиграции ни одна ассирийка, умирая с голоду, не стала торговать своим телом. Они побирались на улицах, тем и кормились. Моя бабушка в Марселе просила милостыню. Внутренне мы всегда были свободолюбивые. Первые кооперативы в России создали ассирийцы. Помните будки, где сидели чистильщики обуви? Это были маленькие предприятия, которые давали владельцу определенную свободу. Он мог закрыть свою будку и уехать на свадьбу в другой город, например. Сейчас вы не найдете ни одного ассирийца, сидящего в будке. Когда одному ассирийцу сказали: «Кто вы такие, вы же чистильщики!», вы знаете, что он ответил? «Мы чистили вашу совесть».

Беседовала Елена Ерофеева-Литвинская