Читайте также: Леонид Филатов и Нина Шацкая: Испытание любовью. Часть вторая

«Моей жене Нине посвящается»…

Вот так просто и трогательно начинается сочинение, которое стало одним из самых ярких не только в творчестве Леонида Филатова, но и явлением в современной отечественной литературе. Пьеса «Про Федота-стрельца, удалого молодца». Когда в 1985 году автор читает его с экрана, зритель – от мала до велика – буквально приклеивается к телевизору и хохочет. Хохочет до слез!

Идея этой сказки у Филатова появилась во время его колумбийской командировки на съемках «Избранных». Там же родились несколько первых фрагментов. Саму историю Филатов сочинял и шлифовал почти год.

Кстати, поэму про Федота практически наизусть знал М.С. Горбачев – в то время президент СССР, а потом стран ССГ и СНГ. Будучи поклонником писательского и актерского таланта Филатова, он лично попросил включить Леонида в состав творческой делегации, которая в 1990 году сопровождала его в Пекин. После этой поездки между Филатовым и Горбачевым завязалось уже личное знакомство. Когда в 94-м Леня с Ниной отмечали новоселье, их сосед чуть не умер от шока, увидев, что из дверей лифта прямо на него идут президент вместе со своей супругой. Однако внешняя помпезность мероприятия не имела ничего общего с тем, что происходило внутри.

Н. Шацкая:

У нас там не было ничего. Ни кастрюлей, ни холодильника, ни плиты. К приезду гостей я приготовила манты. Ну и пошла варить их в старую квартиру. Думала, быстро все сделаю, а там во всем в доме как назло отключили воду. Ну я и бегала… Горбачев знал, что у нас пусто, позвонил накануне, спросил: Ниночка, может нам с Раисой Максимовной плед принести? Я сказала: не надо, потому что столы и стулья мы у соседей взяли потом. А Михаил Сергеевич с супругой первыми приехали. Ужас! Меня нет, Ленька тоже не вернулся еще со съемок. Мама его одна… Она их и встречала. Они голодные были жутко! К нам сразу после суда поехали. (прим. авт.: в тот день у М.С. Горбачева был суд с депутатом Госдумы генералом В. Варенниковым). Потом друзья наши – Горбуновы… тоже ждали, разговаривали… ну а что делать-то было? Потом нормально уже все шло… Собрались, посидели, выпили… Я в книге своей рассказывала об этом…

Их квартиру на Краснохолмской набережной – свитое уже на пятом десятке гнездо – Нина обустраивала до последнего дня. Так, чтоб тепло, чтобы уютно, чтобы все под рукой…. Кое-что привозил из-за границы Леня. С 80-х он у режиссеров нарасхват. Один за другим на экраны вышли аж 25 фильмов с его участием! Филатову нравилась роль добытчика. Он чувствовал себя «волком» – сильным, выносливым, способным накормить и защитить. Себе же Филатов не покупал практически ничего. Даже став звездой и имея миллионы поклонников и поклонниц, он не придавал особого значения своему внешнему виду.

Н. Шацкая:

Кто главным был? Никто не был главным. Как-то у нас даже этого и не было в семье. Ведущий? Ну наверное, все-таки Лёня, но я не была под Лёней. Мы как-то были в семье с ним на равных. И решения принимали вместе. Поехать куда-то… что-то купить… с детьми, потом с внуками… Да как-то мы особо не спорили… Часто что-то предлагала я, а Лёня, если понимал, что это разумно, соглашался со мной. Как правило, он соглашался. И у меня и желания всегда были какие-то разумные (смеется), потому ему было легко соглашаться со мной.

Он был очень нежный со мной, очень, а с другой стороны, когда он встречал какую-то несправедливость, он мог быть очень жестким, едким, принципиальным невероятно! Когда он видел чужое несчастье или сопереживал чужому горю и понимал, что ничего изменить не может, и вообще в этой ситуации уже ничего изменить нельзя, вот тогда он становился злым. Или в отношении не очень любимого или несимпатичного ему человека… мог найти для него такую едкую и злую характеристику, так припечатать, что становилось действительно страшно.

Именно эта черта Филатова так пришлась по душе диссидентски настроенному Юрию Любимову, когда он приглашал его, еще начинающего актера, к себе в театр. Принадлежность к Таганке в 70-х в столичных кругах вообще считалась чрезвычайно престижной. Каждая новая постановка Любимова воспринималась как событие не только в искусстве, но и в жизни целой страны. Неудивительно, что для Филатова этот театр стал Домом… Храмом… Болью… Совестью… и Бог знает, чем еще… Однажды в одну из постановок ничего не знавший об их взаимоотношениях, режиссер ввел одновременно Шацкую, Филатова и Золотухина.

Н. Шацкая:

Это была чистая иллюстрация… Я там изображала Наталью Гончарову, и было пять Пушкиных. Я толком и не играла ничего, у меня текста не было даже. И вот когда я выходила из возка – на сцене стоял такой золоченый, очень красивый возок – мне с одной стороны давал руку Золотухин, а с другой – Лёня…

И это было такое счастье, когда Лёня мне протягивал руку. Боже мой, прям всё пело просто! Я была такая счастливая! Никто, никто ничего не знал! И я чувствовала, как в эти мгновения какая-то невероятная теплота как будто бы разливалась на весь зал…

А однажды мы с Лёней читали стихотворение Вознесенского «Париж без рифм»… Перед тем, как начать читать, мы с ним как бы выходили из двух разных порталов. И вот мы идем навстречу друг другу, он смотрит на меня, я на него… и мы молча объясняемся друг другу в любви. Нам даже играть ничего не надо было… а все говорили, что мы с ним в этой сцене оба были невероятно красивыми и убедительными…(смеется).

А «Мастер и Маргарита»? Я не играла ее, я жила, просто была собой. Проживала нашу судьбу с Лёней. Так же молилась, как она, просила, чтобы нас Господь Бог, там, на небе соединил… Все-все абсолютно ложилось на нашу с ним жизнь… А Леня … Леня действительно был Мастером…

В 84-м Любимова, бросившего вызов Министерству культуры СССР, чиновники лишили советского гражданства. На должность худрука Таганки был назначен бывший режиссер театра на Малой Бронной А. Эфрос. Филатов, который уход Любимова переживал болезненно, глубоко, такую рокировку не принял и всячески старался подчеркнуть свое пренебрежительное отношение к новому руководству. В свойственной ему манере: едко и метко. Не стеснялся говорить в лицо. Однажды (это было, правда, сказано за глаза) Леонид признался знакомому в том, что был бы счастлив, если б Эфрос умер. Поддержавших назначение Эфроса на «Таганке» было немного. Спустя год худрук вынужден был подписать коллективное письмо актёров в поддержку возвращения Любимова, но ему самому уходить было некуда. Эмоциональное и психологическое напряжение росло. Один из ударов был якобы нанесен Эфросу язвительным стихотворением Филатова, которое он прочел на 30-летии «Современника». После того как Эфрос скоропостижно умер от развившегося инфаркта, Филатов всю оставшуюся жизнь так и не мог простить себе его травли.

Н. Шацкая:

Он себя действительно корил и чувствовал себя виноватым. Из-за чего? Из-за того, что прочел это стихотворение? А вы читали его? Там же нет никакой крамолы!

Все было бы совсем по-другому и, скорее всего, хорошо, если бы Анатолий Васильевич пришел бы, например, к нам и сказал: «У меня плохо в моем театре. Вы тоже остались без художественного руководителя, давайте на какое-то время будем вместе. Давайте попробуем поработать». А когда он приходит с начальством из управления, и они говорит актерам: «Цыц, молчать!»… Ну кому это будет приятно? Но Эфрос полтора или два года все равно прекрасно работал в театре… Делал замечательные спектакли.

И потом там же не один Леня был «в контрах», не один он ушел в «Содружество», а и Смехов, Шаповалов, Боровский… да многие!

И они все – кто пел что-то на юбилее том, кто пародию читал, Лёня – в стихотворении – каждый так или иначе объяснял свои претензии к Анатолию Васильевичу.

А потом Леня один взвалил на себя вот эту тяжесть, тяжесть греха этого. Какой грех? Даже смешно. А умер, я так думаю, Анатолий Васильевич от того, что его пригласили в Управление культуры и сказали, что приезжает Любимов. И вот после этого ему стало плохо. Почему Лёня взял на себя ответственность за чью-то жизнь? Честным быть хотел. С самим собой честным. И носил это в себе. Долго. Болел и переживал жутко…

Плодом этой болезненной любви к «Таганке» стала первая режиссерская работа Филатова – фильм «Сукины дети». Он снял его в 90-м, всего за 24 дня, фактически при отсутствии средств. Лента получила приз зрительских симпатий на 17-м международном кинофестивале. С героем, умершим от сердечного приступа на баррикадах театра, Филатов ассоциировал прежде всего себя… Нина сыграла одну из главных ролей – театральную приму Елену Гвоздилову.

А за три года до этого на экраны вышла «Забытая мелодия для флейты» Э. Рязанова. Филатов играл в нем бюрократа-чиновника. Именитый режиссер не начинал съемки два года, ждал, пока Леонид закончит работу над другими картинами. На эту роль ему нужен был только он.

По сценарию герою Филатова необходимо сделать выбор между женой и любовницей. Ситуация, знакомая до боли. Но актер даже не предполагал, что через какие-нибудь 5-7 лет финал картины с пророческой точностью спроецируется на его жизнь.

Напрямую болезнь заявила о себе в 93-м. Здоровье Филатова к этому времени сильно подорвали раздел Таганки, путч с расстрелом Белого Дома. Леонид переживал эти события как личную драму. Уже несколько лет его мучило чудовищное давление, причину которого не мог понять ни один врач.

Во Франции на съемках картины про Толика Парамонова у Филатова неожиданно нарушилась координация и привязалась двухдневная икота. Представители французской стороны и кое-кто из соотечественников позволяли себе предположения, что актер «закидывает за воротник».

О том, что так проявляет себя инсульт, члены съемочной группы узнали, лишь вернувшись домой.

В Москве с помощью Л. Ярмольника Филатова удалось устроить в НИИ трансплантологии, где врачи наконец-то поставили точный диагноз. Оказывается, причиной недомоганий актера были больные почки. Больные настолько, что их пришлось ампутировать. 2 года его жизнь продлевал диализ – сложная и неприятная процедура, включающая полное переливание крови. Все это время он терпеливо ждал своей очереди на пересадку почки. И все эти дни рядом были несколько друзей и две самоотверженные женщины – мама Клавдия Николаевна и жена Нина Шацкая. Они ухаживали, поддерживали, возили на инвалидной коляске по больницам, в театр, на телевидение, где Филатов продолжал делать свою программу о забытых актерах. Как у него получалось работать в таком состоянии, он и сам не знал. Считал, что если ничего не делать, с тоски умереть можно…

Н. Шацкая

Нет, он не говорил, что устал, что надоело болеть, что хочет, чтобы это все поскорее закончилось. Вот этого не было. Он просто говорил, что ему очень тяжело. Однажды он сказал что-то вроде: «Я, наверное, все-таки скоро того…». Я ему договорить не дала. Я говорила: Лёня, все будет хорошо. И он мне верил.

Когда перед операцией ему было очень и очень плохо, я ему говорила: подожди, подожди, пройдет какое-то время, я знаю, что ты выйдешь из этого состояния. А у него давление было «злокачественное»: двести семьдесят на сто семьдесят. Какое-то совершенно невероятное давление. Я все время вызывала скорую. Тогда каждую ночь я ставила себе часы – на два часа ночи, на четыре, на шесть, на восемь. И так долгие дни, долгие месяцы. Мерила ему давление. И когда ему было совсем плохо, я пошла в магазин (смеется) и купила ему четыре костюма: два светлых, темно-серый и черный. Чтобы он ничего плохого не думал, чтобы как-то укрепить его дух. И потом он мне верил, правда. Кажется, даже больше, чем лечащим врачам. И я сама была уверена, что все будет хорошо.

Как я это все выдержала? Я думаю, что это, конечно, было бы очень тяжело, если бы я не любила. Потому что приятельница одна моя говорила: «Нин, я неделю прожила в больнице со своим мужем. Ну, не прожила – я приходила и уходила. И то я думала – помру». А я же больше двух лет практически жила с Лёней в этих больницах. В боксе, в маленьком боксе. Вот почему я располнела так… Бутерброды, кофе, бутерброды… Я и театр тогда забросила. Не до того было. Только бы он поправился – все отдать готова была…

Продолжение следует…