Но Мария путь укажет нам

Моя младшая сестра восемь месяцев назад стала мамой. Сначала я наблюдала свою племянницу только на фотографиях и в скайпе (о, эти достижения современной цивилизации!), а сейчас вот приехала в родной город, чтобы наконец познакомиться с малышкой лично.

И знаете что? Когда кроха не пытается оторвать крышку нотубука, за которым я пишу эту статью, все просто-таки отлично. Думаю, многим нашим читательницам, которые сами мамы со стажем, хорошо знакомо это чувство — что обитаешь в одном доме вместе с маленьким чудом.

Теперь оно знакомо и мне, хотя я в этой истории — просто наблюдатель, пусть любящий и пристрастный, но пока еще не причастный тайне, которой, безусловно, является материнство.

Когда я наблюдаю сестру и племянницу, находящихся в неповторимом, уникальном единстве, мне кажется, что их обеих оплетают невидимые золотые нити, будто отделяющие их от всего остального мира. Бьется одно сердце на двоих. Я слышу этот звук, как тиканье часов в соседней комнате. Пространство вокруг матери и ее ребенка сгущается, и сквозь него неиллюзорно проступает что-то, что можно определенно назвать божественным.

Просто быть рядом, просто смотреть — уже само по себе и чудо, и счастье.

Примерно те же чувства я испытываю, когда смотрю на изображения Богородицы. Католики весьма почитают Деву Марию (нас частенько обвиняют в том, что мы поклоняемся ей чуть ли не больше, чем Христу, хотя это совершенно не так). Сколько нежности и благоговейного трепета в ее устоявшемся поименовании – Мадонна. Моя госпожа. На английском это звучит так же хорошо, но более… общинно, что ли. Our Lady. Наша леди.

Раньше у меня были серьезные проблемы с Девой. Раздражение, неприятие самой истории Благовещения (факт мной сомнению не подвергался, смущал сюжет, в котором женщине отводилась роль ведомой, покорной судьбе, уготованной ей свыше)… И не в последнюю очередь во мне совсем не по-голубиному клекотал протест против явления материнства как такового.

На самом деле у меня были проблемы с принятием своей женственности. А в нашей культуре именно Приснодева олицетворяет ее, претендуя на всю полноту образа.

Ее проявленная фемининность — кроткая, смиренная, благословляющая, отдающаяся, порождающая — казалась мне сусальной и лубочной. Отчасти образ Марии, соткавшийся не только из реальной еврейской женщины Мариам, понесшей от Святого Духа, но и из многих веков размышлений Церкви о ней, виделся мне коллективной мечтой мужчин о безусловно принимающей матери.

В этом есть доля правды, но одними мужскими фантазиями дело все же не ограничивается. Теперь я верю, что этот образ живет в глубине души каждой женщины и что именно он может эту самую душу одухотворить, оплодотворить.

Нужно просто нащупать в себе это начало, дать ему право расцвести в своих недрах, как благоухающей белой лилии (именно она является атрибутом Мадонны на многих иконах, символом ее чистоты и непорочности)…

Будучи восстановленной, эта архетипическая связь может принести свои плоды — как непосредственном опыте материнства, так и в любом другом виде, например, в творчестве. Мадонна — это олицетворенная созидающая и сострадательная любовь к этому миру в ее женском проявлении.

Сейчас для многих женщин, встретившихся лицом к лицу с вызовами современности, проблема из проблем — позволить себе побыть немного Марией, впустить ее в себя. Отрицается ценность материнства (тому способствуют пережитые в детстве травмы, а также растущий культ инфантилизма среди взрослых), отрицается сама потребность женщины в семье (я все могу сама, зачем мне еще кто-то?).

Безусловно, присутствует страх утратить едва обретенную свободу и самостоятельность, ведь история женщин сквозь века — это история насилия и подавления. Фактически, будем честны, это история рабства, экономического и правового.

Но рабство рабству рознь, и звучит еще этот тихий голос: «Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему».

Неискушенному уму Мария может показаться слабой, чересчур пассивной. Но в ней заключена огромная сила — мало какая мать внутренне способна разрешить ребенку прожить его судьбу во всей полноте. Знать о страшном неизбежном конце и не роптать, просто быть рядом, неизменно благословляя. Позволить ему идти своим собственным путем.

Принять и отпустить — это все про Марию.
И это о роли матери в жизни ребенка в целом, разве не так?

Мир требует от нас, чтобы мы были сильными и активными. Я совершенно не против (сама такая!), но многие женщины, следуя за требованиями мира, начинают путаться — и теряют связь со своей женственностью, подменяя ее псевдомужественностью.

Я не пишу просто «мужественностью»— потому что мужчины тоже пострадали в этой многовековой борьбе полов, утратив в ней право на чувства и на их свободное проявление, стали жесткими, скупыми на проявление эмоций, ригидными. Ведь в нашей культуре распространено убеждение, что сильный и нежный — понятия взаимоисключающие, а значит, надо сжать зубы и вперед-вперед-вперед по выжженной земле. Подлинная же мужественность, по моему скромному мнению, заключена совсем в другом.

Теперь такими жесткими часто становятся и женщины. В конечном счете и те, и другие становятся калеками. Немножко не-людьми, утратившими связь со своей сутью. С собой.

Есть одна бесхитростная песенка, слова которой очень меня трогают:

«Ночь пройдет, за ней пройдет другая,
Шторм несет к далеким берегам,
Петр закрыл для нас ворота рая,
Но Мария их откроет нам».

Нам всем нужно милосердие Марии, чтобы исцелиться. Иначе — не побоюсь этого сказать — умрут не только наши души, умрет сама наша культура, потому что в ней перестанут рождаться дети.

Дева помогла мне понять всем нутром идею Божьего милосердия — нерассуждающего, простотакошнего, совершенно нелогичного, изливающегося, благодатного, как материнская любовь. Иногда чтобы поймать этот поток, нужно просто подставить ладони — как раскрывают их священники на мессе во время чтения «Отче наш». Как делает моя сестренка, улыбаясь и протягивая руки навстречу ползущей к ней по ковру малышке.