У кого какие мечты были в детстве. Я вот, начитавшись житий святых, размышляла о том, как же лихо они устроились. Особенно впечатлила меня история святого мученика Вонифатия: ни тебе пустынных бдений, ни молитв ни свет ни заря, ни строжайших постов, ни власяниц с веригами, даже подвига юродства – и того не было. Конечно, мученик подвергся пыткам, но так в житиях было указано, что по вере его он оставался цел и невредим. Так что вроде и не совсем по-настоящему выглядели эти ужасающие издевательства, которым подвергали Вонифатия, бывшего раба, состоявшего в связи со своей хозяйкой. Выходит, что? Ешь, пей, веселись. А потом умри за веру – и прямиком в рай. Ай, как весело, ай, как хорошо! Или вот ещё, говорят, раком хорошо заболеть. Что за мучения такие прощаются людям многие их прегрешения. Знай себе к смерти готовься и мужественно переноси боли и скорби. А уж если повезёт причаститься в день смерти – так и вообще будет всё «на мази»: сразу в рай, без всяких мытарств. Сейчас, правда, как-то поутихла я в своих предпочтениях относительно своей кончины. То ли вера поуменьшилась, то ли мозгов прибавилось, но идею мученичества я как-то отодвинула в сторону. Потому что в этом всём есть одна удивительно и дурно пахнущая фальшь: это мысль о том, что я, точно зная дату своей смерти, смогу мало того, что приготовиться к достойному переходу в мир иной, так ещё и страданиями своими смогу заслужить желанную мне участь. Ну чем не манипуляция? Только вот Кто выступает объектом этой самой манипуляции? Когда я это поняла, мне стало очень страшно. И больно. И унизительно мерзко. Я страдала-страданула Манипулировать Богом… Что может быть безумнее? Но на что только не пойдёт современный человек, чтобы, с одной стороны, как-то управлять своим страхом относительно полнейшей неизвестности будущего, а с другой стороны, не соприкасаться с собственной ограниченностью. Страшно, знаете ли, было маленькой девочке, читавшей жития, думать о собственной смерти. Страшно было мне, выросшей с идеей «преступления и наказания», обращать своё сердце в небо, туда, где какая-то высшая сила, стоящая однозначно на стороне бабушки и учительницы из воскресной школы, будет судить тебя за каждый твой проступок и нещадно мстить за измученных моим неповиновением старых женщин, посылая на мою несчастную голову громы, молнии, болезни и страдания. А раз уж болезней мне, такой великой грешнице, не миновать, то надо же их как-то развернуть себе во благо? А то, знаете ли, совсем такое уныние наступает, что хоть ложись и помирай прямо здесь. А на милость не рассчитывай, потому что рай (как и любовь мамы, бабушки, учительницы, каждого встречного-поперечного) надо заслужить! А если буду совсем хорошей девочкой, то, может, и умирать вообще не придётся? Может, случится что-нибудь такое, невероятное, все умрут, а я останусь. Но такое бывает только в детских фантазиях, где ни у кого не вызывает удивление ни Спящая Красавица, что провела в летаргическом сне пару столетий, ни Красная Шапочка, лихо выпрыгнувшая из волчьего чрева, ни живая и мёртвая вода. Вот и инфантильная психика выдаёт решения на уровне своего развития. Если я могу быть хорошей девочкой, и меня похвалит мама, то, возможно, быть хорошей девочкой для Бога я тоже смогу? Надо только как следует настроиться, угадать Его мысли, чувства и желания, и обезопасить себя по-максимуму. Иначе очень страшно… Инфантильная вера Маленький ребёнок не имеет ещё собственной воли, не умеет делать осознанный выбор, он слишком мал и слаб для того, чтобы опираться на собственные поступки и одновременно при этом выжить и стать успешным настолько, чтобы продолжить своё потомство и стать уважаемым в системе человеком. На место системы можете поставить что угодно: род, племя, трудовой коллектив. Сейчас человек, просто работая и получая деньги, может жить в относительной изоляции. Раньше такой роскоши он себе позволить не мог. Потому сам факт жизни зависел от благосклонности родичей и умению жить в сообществе себе подобных, не нарушая его законов. Ну и младенец от рождения такой расклад знает и пытается всеми силами угодить родителям, чтобы поскорее вырасти и стать независимым. Так что пока он мал, рассуждение ему не просто не требуется, оно может повредить. Со временем, покидая отчий дом и обучаясь само-ответственности (во многом благодаря тому, что сами родители его выпроводили в мир, как та мама из сказки, наградив своего сына Иванушку провизией на первое время и каким-нибудь волшебным благословением), человек, сталкиваясь с трудностями, проблемами, да просто банальным чувством голода, растёт над собой, понимая, что если не он – то кто? Но всё меняется, если ребёнку не только не дают ответственность, соизмеримую с его возрастом, но и мешают ей реализоваться. Потому что страшно. А вдруг война, землетрясение, плохие люди мою кровиночку обидят? Уже великовозрастный лоб, оставаясь с совершенно незрелой психикой, нуждается в постоянном контроле со стороны мамок-нянек. И очень часто в качестве такого гаранта безопасности выбирается религия. А поведение с Богом продолжает строиться на детских представлениях о мире. «Будьте как дети» — это всё же не про инфантилизм, согласитесь? Неомученичество, бессмысленное и беспощадное Современные мученики, надо отметить, значительно отличаются от тех, кто были во времена св. Вонифатия. И первое отличие нас от них заключается в том, что те терпели муки ради того, чтобы скорее встретиться с Богом, то мы, наоборот, эту встречу всячески пытаемся отодвинуть. Они действовали из такой неизреченной любви, когда нет никаких преград для того, чтобы быть вместе с Отцом. А что хотим сказать мы своим непонятным поведением? А дело-то как раз в той самой любви… Да, мученики шли на добровольную смерть по любви. Современные страдальцы и страдалицы, перенимая форму, где-то в пути напрочь потеряли содержание, продолжая производить привычные ритуалы в надежде получить тот же результат, как будто сам ритуал имеет магическое значение. Если у настоящих, реальных мучеников были самые что ни на есть настоящие смертные враги, наделённые силой и властью, то что же можно сказать про жизнь современную? Подчиняясь великой фантазии о ритуальном мученичестве, человек «проецирует» свою внутреннюю потребность быть мучимым на внешние объекты, становясь неким бесплотным фантомом, дешёвой комедией, театром одного актёра, где весь мир в целом и Господь Бог в частности должны оценивать драматизм постановки и выразительную игру героя. Правда, на деле выходит не то сериал, не то длинные заунывные постановки времён античных императоров, когда нескончаемые пьесы длились часами и днями, а выйти из подобного заведения можно было только вперёд ногами. Амплуа у неомученика разные, но число их ограничено и хорошо описано в том самом треугольнике Картмана, только и агрессор, и жертва, и спасатель находятся внутри одного человека, который сам за собой наблюдает, не в силах соприкоснуться не с фантазией о жизни и смерти, а с истинным, животворящем ПЕРЕживанием, которое потом перетекает в покаяние и разрешается исповедью. Они слишком поглощены своими страданиями, несправедливостью мира, вселенскими заговорами, демонстративной жертвенностью и тайной жалостью. Но в чём же заключается покаяние? Это соприкосновение со своей неидельностью, это много настоящего стыда, не ритуального, чтоб другие видели, а самого что ни на есть живого, которому зрители совершенно параллельны, там на пепелище фантазийного мира начинает зарождаться истинное сострадание, а не сладенькая лебезящая жалость, где в полную мощь раскрывает свои свободные крылья не услужливость, не человекоугодничество, не подчинение, а смирение. *** Одна подруга рассказывала мне о необычайном и ни с чем несравнимом опыте. Стоя в очереди на исповедь, она задумалась о том, что сейчас ей придётся пережить настоящую смерть, чтобы выйти из Таинства по-настоящему живой. Для того, чтобы пережить покаяние, необходимо понять, что прошлая я сейчас готова себя убить не физически, а духовно. Убить свои страсти, отсечь их и выкинуть насовсем. И её сковал непередаваемый страх. Когда буквально тряслись руки и ноги, когда надо было сказать «каюсь» и больше так не поступать. Когда надо в буквальном смысле похоронить старый образ мыслей, давно знакомые грабли сжечь, а пепел их развеять над морем. Это ощущение совершенно не похоже на тот инфантильный образ мученицы-страдалицы, которая готова на исповеди умываться слезами, чтобы и священник, и Боженьки (и, скорее всего, она сама) поверили в искренность слов. Но там, где нет глубины, не может быть и искренности. Там, где нет ответственности за собственный поступок, не может быть и покаяния. И там, где нет доверия, не может быть и любви. Страдание в нашем обществе всё ещё является неким ритуальным одобряемым и очищающим действом. Но очищение это такое же фантазийное, невротическое. Конечно, мы можем найти и назначить каких-то людей на роль мучеников, агрессоров, манипуляторов, но мы всегда делаем это добровольно, пусть и не всегда осознанно. И чтобы выйти из этого заколдованного круга, всё же придётся повзрослеть. Тревога укажет путь Есть такой закон в психологии – надо двигаться в том направлении, где тревожнее всего. Если какую-то ситуацию вспоминать очень тяжко, то именно её и надо вспомнить. Если какие-то мысли вызывают боль, то именно их и надо думать. Только такие действия доставляют не показные мучения, где всегда найдётся кто-то, кто оценить, похлопает в ладоши и погладит по голове, а истинные переживания. Если современный мученик постоянно ходит по кромке этой реки боли, то человек, желающий что-то изменить в своей жизни, начинает потихонечку спускаться в воду, чтобы, намокнув, таки переплыть на другой берег. На другом берегу не будет райских кущ, не будет вечного счастья, всегда послушных детей и ангелоподобного по красоте, трудолюбию и заботе мужа. Там будет та же самая земля, те же самые люди, роды в муках и три пота от работы. Но мир станет более плотным, а жизнь – осмысленная, настоящая. Как настоящим будет и смех, и любовь, и дружба. И смысл жизни тоже будет явным и очевидным. Будьте аккуратны, потому что обратной дороги с того берега не будет. Десять раз подумайте, прежде чем откажетесь от ритуального мученичества. Вы точно уверены, что вы хотите жить в настоящем мире? Выбор всегда только за вами.