Дорогие баба Шура с лавочки около подъезда, соседка по даче Лидия Ивановна, Наташа из бухгалтерии и все-все, кто лет десять-пятнадцать назад называл меня «старой девицей», «вековухой» и прочими обидными словами из лексикона патриархального общества! Вы даже себе не представляете, как же я теперь вам за это благодарна! Не верите? Сейчас все объясню.

Еще совсем недавно социально-приемлемой нормой поведения считалось то, что сегодня назвали бы вопиющей бестактностью и грубым вторжением в сферу личного. Бывшая одноклассница при встрече через десять лет запросто могла начать разговор с вопроса: «Ну, как, замуж-то вышла? До сих пор нет? А почему? Никто не берет?» И вторая одноклассница даже не впадала в ярость, не бросалась яйцами и помидорами, не разворачивалась и не уходила, а начинала как-то спокойно объяснять: «Да как-то пока не сложилось, не судьба…»

После института я пошла работать в школу, в чисто женский педагогический коллектив, где многие учителя работали на одном месте по 30-40 лет и привыкли считать учебное заведение своей второй, если не первой семьей. За коллег по работе переживали как за родных и близких: как чувствует себя Таня после тяжелого развода с мужем? У Гали блестят глаза и летящая походка — наверное, появился новый любовник? Но больше всех, как водится, обсуждали одиноких, ни разу не бывших замужем. 22 — и не пристроена? Непорядок! 25, и не пристроена? Часы тикают! 27, и по-прежнему не пристроена? Катастрофа!

Слухи о моей личной жизни поползли по коридорам после Нового года, когда приходил Дед Мороз. Где-то с ноября учителя начинали искать добровольца с минимальными актерскими данными, который согласился бы облачиться в синий бархатный кафтан, шапку с волосами, бороду, поздравить детей и провести с ними разные игры-конкурсы. В тот раз кандидатуру на роль Деда Мороза нашла я — им согласился быть один из моих друзей, жизнерадостный толстяк Леша.

Мне выпало быть Лешиным гримером: я рисовала ему губной помадой красные щеки и нос, поправляла усы и бороду, завязывала красный кушак… Учителя решили, что все эти действия я осуществляю очень нежно, а, стало быть, у нас с Дедом Морозом «отношения». После утренника, отлично справившись с ролью Дедушки и вызвав бурный восторг детей, Леша пил в актовом зале с учителями спирт «Рояль», а его все пытались разговорить на тему отношений со мной. Но Дед Мороз держался стойко, как нордический партизан.

Через пару месяцев коллеги меня все еще спрашивали, когда же наша с Дедом Морозом свадьба, и, узнав, что ни свадьбы, ни «поесть салатиков» не ожидается никогда, очень огорчались. Когда же я рассказала за чаем в учительской, что Леша благополучно женился, меня признали крайней неудачницей: «Эх, такому парню кушак завязывала, да не смогла удержать!»

Дорогие учителя, работники столовой, уборщица, медсестра и баба Шура с лавочки, ух, как же я тогда люто вас ненавидела! Как же меня бесили все эти ваши «уже 26 — скоро никто не возьмет», «даже добрый Дед Мороз — и тот бросил», «синий чулок в очках с толстыми стеклами» и прочие «недо…». Я изо всех сил пыталась обесценить ваше мнение. Я говорила про себя или отвечала вслух: «И это кто тут обзывает меня одинокой? Света, которая двадцать лет замужем за алкоголиком и драчуном? Наташа, мать-одиночка, у которой в нашей школе учатся два сына-двоечника? Молчали бы». По дороге на работу и с работы я придумывала резкие и обидные ответы, несуществующих кавалеров и прочие способы защиты своего одиночества.

С тех пор прошло всего полтора десятка лет, а мы уже живем в совсем другом мире. Очень редко для кого сегодня коллектив на работе становится «второй семьей» и «вторым домом» — работу меняют часто, а с коллегами особо не сближаются, предпочитая поддерживать чисто деловые отношения. Квартиры тоже меняют часто — снимают, продают, покупают в новостройках по ипотечным кредитам, поэтому на лавочке у подъезда больше не сидит баба Шура, которая помнит вас младенцем в коляске.

И вообще, сегодня легко можно выстроить вокруг себя мир на свой вкус. Можно не общаться ни с соседями по подъезду, ни с коллегами по работе, ни даже с ближайшими родственниками, а выбрать себе исключительно тех друзей и единомышленников, которые полностью разделяют твой взгляд на вещи. Можно быть одинокой среди одиноких, которые считают одиночество совершенно естественной формой бытия. Можно считать себя эльфом 80-го уровня или богиней утренней зари и иметь круг общения, в котором полностью с этим согласятся. Можно жить с мальчиком, с девочкой, с котом или со своими тараканами, и эта интимная сфера твоей жизни вообще никого не будет волновать. Неужели это и есть счастье — когда тебя не осуждают и вообще не трогают? Когда-то я об этом мечтала.

Но теперь я все-таки уточню, за что именно я хочу сказать «большое спасибо» всем тетушкам, кумушкам и соседкам, которые когда-то казались мне врагами. Они не дали мне убежать от своей реально существующей проблемы — одиночества. Помогли понять, что действительно, как сказано в Библии, «нехорошо человеку быть одному». Быть может, на мой взгляд, у них это порой выходило грубо, бестактно и обидно, но они не позволили мне эту проблему вытеснить из сознания. Благодаря им я постоянно встречалась с ней лицом к лицу. Они постоянно напоминали, что одиночество — это плохо, противоестественно, это патология, и мне волей-неволей пришлось искать из него пути выхода.

Иногда мне кажется, что в сегодняшнем толерантном, тактичном и политкорректном мире быть одинокой женщиной гораздо труднее, чем в той школе с тетушками, которым до всего есть дело. Да, тебя никто не осудит, но ты вынуждена носить маску внешнего благополучия. Триста раз на дню ты повторяешь как мантру: «У меня все хорошо, отлично, прекрасно, лучше всех!» Но одиночество и сопутствующая ему боль не уходит. Ты пытаешься заглушить ее веселыми вечеринками, шоппингом с подругами и модными обновками, фитнесом, бассейном, сладкими пирожными, сидением в интернете, но все это не помогает. Боль одиночества, как заноза, впивается все глубже и глубже, ты уже не видишь ее торчащего из кожи кончика, а она причиняет все больше страданий и все сильнее мешает жить.

Только баба Шура с ее глазом-рентгеном больше не придет на помощь. Она умерла уже лет пять как. Лавочка у подъезда пуста.