Оксана Мысина: «Что у нас есть — то есть. А чего нет — значит, этого и не надо»

Актрису, режиссера и рок-певицу Оксану Мысину называют потрясающей, фантастической. И это так. В ней невероятным образом помещается целая творческая вселенная с миллионами планет и созвездий, которые то вращаются в бешеном темпе, то замирают, чтобы переродиться и засиять по-иному.

Французский критик Мишель Курно считает Мысину великой русской актрисой. Актер Олег Меньшиков сказал об Оксане: «Она — одна из немногих драматических актрис на сегодняшний день, которые обладают истинно трагическим темпераментом». И добавил: «Я раньше не верил, что профессия может поглощать человека всего. Сейчас я понимаю, что это возможно».

Мне повезло, что мой муж воспринимает меня, прежде всего, как актрису, поэтому он старается не отвлекать меня на повседневную рутину. А силы — это же все в генах. У меня мама такая, Лидия Григорьевна, — настоящий человек-оркестр. У нее был оперный голос, и в консерваторию ее приглашали, но певческая карьера по разным причинам не получилась. В ней сохранился нерастраченный потенциал — она сейчас бурно пишет прозу.

Когда мои режиссеры встречают меня вместе с мамой, они говорят: «Ну теперь все понятно! Потому что мы по сравнению с мамой – божьи одуванчики». Мой неуемный темперамент от мамы. А от папы, Анатолия Владимировича, мне тоже многое перешло. Мой папа был очень эмоциональным человеком. Он много молчал, но держал в себе огромный мир эмоций.

«Не влюбиться было невозможно»

Мой муж Джон Фридман — американский писатель, драматург и критик, автор девяти книг о русском театре. Но он никогда не пишет обо мне, иначе все подумают, что он хвалит свою жену. А познакомились мы после спектакля «Дорогая Елена Сергеевна» по пьесе Людмилы Разумовской в театре на Спартаковской, где я играла главную героиню. Джон вдохновенно рассказывал об американском театре, и на меня это его парение произвело неизгладимое впечатление. Он был прекрасен — высокий, кудрявый, широкоплечий, стройный, длинноногий, напоминавший знаменитую скульптуру Давида работы Микеланджело.

В Джона невозможно было не влюбиться. Но ситуация была непростая. Год я его мучила, бегала от него, пряталась. У меня к тому же тогда еще другой парень был, а у Джона другая девушка. Но он охотился за мной. Он искал любой возможности пересечься, пока мы случайно не оказались рядом на спектакле «Дерево». Мы сидели очень-очень близко друг к другу и все время хохотали. Джон говорил: «Ты, пожалуйста, прости меня, я в общежитии живу, там нет стиральной машины, наверное, от меня как-то не так пахнет». Я ответила: «Да что ты, нет, мне все нравится».

«Это была та еще свадьба»

Мой однокурсник Сергей Пинегин пригласил меня и Джона на свой день рождения. Он переживал, что мы ну никак не можем «найтись», и специально позвал нас вместе, это был заранее обдуманный план с его стороны. К тому времени мы с Джоном рассорились, потому что он не позвонил мне, как обещал, и куда-то пропал. Я не хотела его прощать. Джон понял, что все безнадежно. Оставалось две недели до его отъезда из России навсегда. Мы увиделись в гостях и после этого дня рождения не расставались. Джон уехал сначала в Париж, потом в Америку и каждый день писал мне письма. Я ему тоже отвечала, правда, раз в месяц. И звонил он мне каждый день, мы разговаривали часами.

И вот 15 декабря 1989 года, в пургу, в 8 утра, в тяжелейшем гриппе, мы поехали в ЗАГС с моими родителями. По дороге папина «Волга» сломалась, но мы все-таки добрались. В ЗАГСе был вокально-инструментальный ансамбль, они заиграли песню из «Шербурских зонтиков» «Прощай, моя любовь», и я хохотала гомерическим хохотом, потому что все это было несуразно и смешно. На голове у меня был полувенок, он все время сбивался набок — в общем, это была та еще свадьба. Когда делали общую фотографию, я схулиганила. Все стояли с серьезными лицами, у всех слезы на глазах… И тут я произнесла слово на букву «ж»! Все рассмеялись, и фотография получилась веселая.

Джон делает все по дому. Не дает мне мыть посуду, не дает пылесосить. Если же я при нем за что-нибудь берусь, он меня останавливает: «Прекрати! Не надо тратить свою энергию!» Быт полностью на нем. У нас нет приходящей помощницы и посудомоечной машины тоже нет — не помещается на маленькой кухне. У нас спартанское отношение к жизни. Считаем, что у нас есть — то есть. А чего нет — значит, этого и не надо. Готовлю, правда, я. Мне очень нравится готовить, я так отдыхаю. Обожаю делать утром омлет с грибами, сыром и ветчиной.

«Если я вспыхиваю, муж выходит погулять»

Джон ненавидит слово «ревность», он этого понятия лишен. Он поэтому не любит пьесу «Отелло». Люди плачут, переживают, а он говорит: «Зачем переживать? Это самая страшная, самая черная вещь, которую почему-то изобрело человечество. Ее надо в себе гасить и забыть, что она есть, потому что ревность уничтожает все лучшее в человеке и обрывает нежные, тонкие струны, которые возникают между людьми».

В кино я должна влюбляться в своих партнеров, иначе не сыграешь. И Джон все это принимает. Более того, если у меня к кому-то существует неприязнь, хочется порвать с кем-то отношения, он делает все, чтобы меня с этим человеком примирить. Он мудрый человек, не то, что я — непосредственная, взбалмошная, могу вспылить. С другой стороны, я очень трудолюбивая, могу пахать с утра до ночи. Если я вспыхиваю, Джон просто выходит из квартиры погулять, переждать вспышку. Тогда я теряю публику и остываю. Это помогает мне усмирить свой гнев.

На дни рождения мы ничего друг другу не дарим. Мы любим неожиданности, а если что-то запланируем, ничего у нас не получается. Допустим, я прошу Джона купить мне цветы. Он только смеется: «Зачем тебе цветы? Давай лучше в кино сходим!» Нам нравится ездить в крупные торговые центры. Мы там гуляем, разговариваем, много всего придумываем, по ходу дела что-нибудь покупаем. Джон ничего не любит приобретать для себя, говорит, что ему ничего не надо. Деньги мы вкладываем в творчество.

«Любовь со временем видоизменяется»

Вот уже двадцать пять лет мы каждый день объясняемся друг другу в любви. Если мы разъезжаемся по делам, то общаемся по «скайпу» и никак не можем выключить другого первым. Любовь со временем видоизменяется. В какие-то моменты жизни человек требует больше любви, чем может получить. В другие получает больше, чем готов принять. Мне очень интересно наблюдать, как эта шкала меняется, как мы растем и падаем.

Самое главное — относиться ко всему легко и сохранять чувство юмора. Если всерьез думать, что надо делать, как другие, тогда попадешь в общую колею. Начинают преобладать стадные рефлексы, ты начинаешь оглядываться — а как у других? Родители тоже для нас далеко не самый лучший пример. Очень опасно стараться походить на маму или на папу. Главное, чтобы вместе вам было интересно. Но это требует работы.

Беседовала Елена Ерофеева-Литвинская