Чтобы стоять, я должен держаться корней.

Борис Гребенщиков

Женщины XXI века привыкли к разнообразию социальных ролей. Мы можем выбрать, когда и чему учиться, выходить ли замуж, быть матерью или нет, превращать зарабатывание денег в карьеру или относиться к этому как к части жизни, вовсе необязательной. Современная женщина привыкла выбирать и редко мирится с тем, что выбирают за нее. Мы выросли в то время, когда не нужно задаваться вопросом: «А имею ли я на это право?» Ограничения работают только изнутри, а внешняя среда поддерживает: «Давай, вперед, ты все сможешь!»

Нет ли у вас ощущения, что за этой беготней и свободой мы потеряли что-то природное, исконно женское? Да и что это — «женское»? Какой багаж мы несем с собой из античности, Средневековья, эпохи Просвещения? Какой путь прошла женственность и как она развивалась на протяжении веков?

Об эволюции женственности мы беседуем скандидатом психологических наукОльгой Николаевной Павловой, психоаналитиком, философом, доцентом, зав. кафедрой общей и практической психологии МИАПП.

— Ольга Николаевна, вы уже давно исследуете тему женственности, союза мужского и женского, с позиции психоаналитика и философа. На ваш взгляд, что такое женственность, как ее можно определить? И можно ли в этом контексте говорить о некой «русской женственности» как отдельном явлении?

— Я не занимаюсь отдельно русской женственностью, и отдельно, например, французской. Мне всегда было интересно, как европейская женщина с течением времени развивалась и как пришла к тому положению, которое есть у нее сейчас. Здесь мы можем обобщить и женщин Руси, и европейских женщин. Хотя природа русского человека во многом созвучна азиатской культуре, мы все-таки больше принадлежим к Европе, с течением веков мы несли ее наследие — культурное и религиозное.

В моей работе я пришла к выводу, что все философы, которые стремились каким-то образом найти определение женственности, не достигли особого успеха в этом вопросе. Мы можем точно сказать, что все понимание женственности — научное, литературное, социумное — пришло к нам из античных времен. Первый, кто писал о женщине, был Аристотель: «Женщина есть низшее существо, импотентное животное, пассивный сосуд для мужского “жара”, высшей жизненной силы. Активная творческая форма — вот участь мужчины, женщина же по своей сути — бесплодная инертная материя, не имеющая души и посему не может быть отнесена к настоящим людям. Высшее благо, рациональность, не находит себе пристанище в мертвом плотском существе, которым несомненно является женщина». Не очень лестно, неправда ли? Но подобное отношение к женщине было нормальным и во времена Аристотеля, и много позже.

Человеческая природа андрогинна и в психологическом, и в физиологическом смысле. Во время внутриутробного развития у плода первые месяцы присутствуют обе потенции — развиться как в мальчика, так и в девочку. Только через два месяца поступает мужской гормон, который определяет пол ребенка. Современная женщина развила в себе очень мощный мужской радикал, то есть она в своих проявлениях одновременно и женщина, и мужчина. Аналогично с этим, современным мужчинам тоже свойственная подобная двойственность. Очень хорошо эту мысль развил Карл Юнг, описав в своих работах архетипы Анимы и Анимуса.

— Эта двойственность всегда присутствовала в нас?

— Определенным рубежом и для мужчин, и для женщин стала эпоха Просвещения с ее бурным развитием науки и техники. До этого наши проявления были более «чистыми».

Что касается определения женственности, то многие пытались ее как-то описать. Писатель и философ Серебрянного века Зинаида Гиппиус в своем рассказе «Женское» пишет о мужчине, который переходил от одной женщине к другой, пытаясь понять, чем они отличаются. Я сейчас скажу очень обобщенно, но все женское в нас для мужчины одинаково, он не видит особой разницы между двумя женщинами. То, почему он выбирает какую-то определенную женщину, а не другую, — это вопрос его отношений с матерью, а не со своей избранницей.

На закате жизни, в одной из своих последних работ Зигмунд Фрейд дает финальное определение женственности: «Под выражением женственности мы понимаем все те желания, которые характеризуются пассивностью, основной потребностью быть любимым и склонностью подчиняться другим, что находит свое выражение в мазохизме, желании, чтобы тебе причиняли боль другие. С другой стороны, мы называем мужественными все желания, которые служат проявлением активности характера, подобно желанию любить и желанию достичь власти над другими людьми, контролировать внешний мир и изменять его в соответствии со своими желаниями. Поэтому мы связываем мужественность с активностью, а женственность — с пассивностью». Таким образом, женская суть определяется через определенные феномены человеческой природы, характерные в особой степени и специфичные для женской идентичности: мазохизм, пассивность и нарциссизм.

— Вы сказали, что до начала эпохи Просвещения поведение мужчины и женщины было более «чистым» в гендерном смысле. Какими были те женщины?

— К сожалению, мы очень мало можем сказать о женщине античности и Средневековья, потому что у нас нет никаких произведений или исследований, написанных женщинами о себе. Мы смотрим на женщин того времени глазами мужчин. Единственное, что позволялось женщине, когда она открывала рот — оплакивать кого-то. При входе в любой храм их встречала надпись: «Да умолчит жена в общественном собрании». Все это происходило по простой причине: мужчина — думает, он очень сознательный, а женщина — чувствует. Своими чувствами женщина во все времена могла «снести крышу» любому мужчине, и, естественно, их это всегда пугало и заставляло контролировать поведение женщины строгими правилами.

— Интересно, а почему было решено именно это эмоциональное, природное поведение женщины считать чем-то неправильным и требующим контроля? Был какой-то шанс, что все произойдет наоборот?

— Здесь могу сослаться на того же Аристотеля, который в IV веке до н.э. в своей работе «История животных» посвятил десятый том женщинам. Естественно, о мужчинах он в этом труде не писал. Античные философы считали, что женщина — это объект и животное, приравнивая их к обезьянам и рабам. Природа мужчины такова, что он стремится к власти, поэтому закрепиться в роли хозяина положения ему было несложно.

У женщин не было имен, их звали по имени хозяина дома, в котором они родились, впоследствии прибавляя к нему «порядковый номер» — каким по счету ребенком она родилась. Например: Юлия Сестерция — «из рода Юлиев, шестая дочь в семье». На Руси была похожая традиция — называть женщину по имени отца, то есть по отчеству: Петровна, Никифоровна и так далее.

Философ Жак Деррида, который жил совсем недавно, в прошлом веке, говорит о том, что женщина — это всего лишь завеса и паруса, внутри себя она ничего не содержит, это оболочка, скрывающая пустоту. Для нас это может звучать обидно, грубо, но общество в том виде, в котором оно существует сегодня, живет всего сто лет, а до этого многие годы люди существовали по другим правилам и не видели в этом никакой ущербности. Женщина ввиду своей физической слабости всегда была «присоединена» к мужчине, он был неким центром существования, с помощью которого она могла выживать.

— Тогда возникает вопрос: зачем женщины стали двигаться в сторону независимости? Чем их не устроило положение при мужчине, которое для нас, может быть, выглядит и ущербно, но для них было весьма комфортно?

В своих исследованиях этой темы я пришла к выводу, что функционирование социума происходило таким образом, чтобы в какой-то точке привести женщин к желанию обрести самостоятельность и право считаться личностью. Это часть развития общества в целом. К тому же, изменения, происходящие в мужчине с момента развития науки и техники, подталкивали к изменениям и женщину. Помните миф о Галатее, которую создал Пигмалион? Мужчина сотворил женщину для себя, высек ее из камня, а потом взмолился: «Вот бы у меня была жена, столь же прекрасная, как Галатея!» Боги исполнили его просьбу и вдохнули жизнь в камень. Мифы — это не просто сказки, это история человеческой ментальности, рассказанная метафорически. Мужчины — «передовой отряд» человеческой расы, они эволюционируют первыми, а женщины развиваются, отвечая на потребности новых мужчин. Природа как будто экспериментирует на мужчинах, а потом передает эти же изменения женщинам. Нельзя говорить о том, что женщина изменилась сама, она изменилась вслед за мужчиной.

Женщина античности была субстанциональна, то есть она чувствовала себя вещью, и ее это устраивало. Постепенно появлялись женщины, которые стремились к статусу личности и активно боролись за него. Многие философы говорят о том, что мужчина — это культура, а женщина — это природа.

На протяжении всей истории человечества постоянно пытаются сравнить мужчину и женщину, выбрать — кто лучше. А никто не лучше, мы просто разные. Женщины даже думают по-другому. У человека есть первичное и вторичное мышление. Первичное ассоциативное — это то, что мы называем мудростью, интуицией — принадлежит женщине. Вторичное мышление — это логика, причинно-следственные связи — типично мужское. Мужчина в любом возрасте будет логичен и последователен, а женщина уже в юности имеет доступ к своей инстинктивной части. Невозможно это сравнивать.

Женщина мужчиной всегда расщеплена, у него в голове всегда присутствует две разных ее ипостаси: материнское начало и сексуальное. Одну женщину он видит как носительницу двух образов. Так вот, возвращаясь к определению женственности, о котором мы говорили в начале… женственность состоит из двух одинаково важных частей — женского материнского и женского сексуального. Она одновременно и мать, и любовница. Если по каким-то причинам женщина отказывается от своей сексуальности, блокирует ее, то она не сможет чувствовать себя полноценной.

— Как я понимаю, работает и обратная ситуация? Только недавно у женщины появилась возможность выбирать — быть ей матерью или нет; раньше продолжение рода считалось обязательным, и вопрос был только в том, сколько детей будет в семье. Или это только иллюзия выбора?

— То, о чем вы говорите — скорее патология, нежели изменения в природном механизме. Это какие-то болезни новой души, они не имеют отношения к женскому. Это бессознательный протест против своей матери, месть ей, желание быть мужчиной. Например, девочка выросла без отца или с номинальным отцом, который не выполнял своих функций. Мать, вместо того чтобы искать подходящего для себя партнера, выбирает отношения со своей дочерью, и та по сути становится для нее заменителем мужчины. В девочке активно развивается мужская часть личности, и ей, естественно, сложно представить себя матерью. В отношениях с мужчиной она старается быть сильной и самостоятельной, отдаляясь от своей женской природы.

В психоанализе есть теория, которая очень доступно описывает формирование психологической потребности женщины в материнстве. Вкратце это выглядит так: на этапе проживания Эдипова комплекса (в 3-5 лет) у девочки возникает бессознательное влечение к отцу, инфантильное сексуальное желание, сильно отличающееся от взрослого. При благоприятном стечении обстоятельств, это период заканчивается для нее разочарованием, она понимает, что папа — это мамин мужчина. Но остается бессознательная фантазия о том, что внутри нее есть что-то, принадлежащее отцу. Впоследствии она понимает, что у нее есть биологическая способность рождения новой жизни и это и есть способ реализации ее детского влечения к отцу, желания иметь от него ребенка, иметь мальчика как продолжение отца: «Теперь отец — мой!» Желание иметь ребенка не приходит к женщине тогда, когда она выходит замуж, оно всегда у нее есть. И отсутствие этого желания на сознательном уровне, когда женщина говорит: «Я не хочу иметь детей» — это глубокая психологическая травма, а не направление развития женственности.

У женщины есть определенное природное предназначение. Ребенок, которого она рожает — это ее великое творчество. Она — Демиург, она подобна Богу в этом. Никто больше так не может, ни один мужчина. Какими бы прогрессивными мы не были, мы не можем отрицать свою природу. Если женщина отказывается от этого, она очень многое теряет. В соревновании с мужчиной она все равно проиграет, потому что это не ее территория, она даже мыслит по-другому.

— Любая тема, связанная с женственностью, вновь возвращается к мужчине, взаимодействию с ним. Не понимаю, зачем же нам, женщинам, стремиться к независимости, личному успеху, равенству в правах, если природа вновь и вновь возвращает нас в положение приложения к мужчине?

Женщина — это не приложение к мужчине, они вдвоем составляют единое целое. Женщина и мужчина постоянно находятся в диалектическом взаимодействии друг с другом, в конфликте под названием «сексуальность». Если мы потеряем различия, станем «равными» (хотя это в принципе невозможно, как я уже говорила), то мы потеряем самое ценное, что у нас есть — влечение друг к другу. Другое дело, что патологическая форма этого конфликта тоже вредна.

Каждый мужчина очень тяжело переживает тот факт, что в его жизни был период, когда он был целиком во власти женщины, своей матери. Если он этот период проживает нормально и его мать была «достаточно хорошей» — давала ему возможность быть автономным, независимым, была очень счастлива, что у нее именно мальчик, не задвигала его «за плинтус», — тогда мужчина во взрослом возрасте сохранит в себе уважение к женщине и не будет стремиться самоутвердиться за ее счет.

— Получается, что любое радикальное отстаивание своих гендерных прав — это воплощение конфликта с родителем противоположного пола?

— Да, именно так.

Например, мужчина может проявлять необоснованную агрессию по отношению к некой подчеркнуто женственной особе. Казалось бы, она по природе должна его привлекать, притягивать, но он, наоборот, на дух ее не переносит. В чем может быть проблема? В его ранимой мужественности. У мужчин есть проблема, даже, скорее, данность их существования: на протяжении всей жизни он должен доказывать себе, что он мужчина. Георг Зиммель писал о том, что женщина никому не должна доказывать свою женственность, она с ней родилась.

У мужчин другая история: постоянное подтверждение своей мужественности. Если он при этом в детстве был «кастрирован» своей матерью (имеется ввиду психоаналитический смысл этого слова, конечно), то чарующая, притягательная женщина будет действовать на него как постоянный раздражитель. Такой мужчина блокирует свою сексуальность и постоянно пытается удержать внутри сильнейшую энергию. Самый приемлемый способ разрядиться в этой ситуации — трансформировать сексуальность в агрессию, что он и делает.

— Исходя из того, что изменения в женщине спровоцированы изменениями мужчины, к чему приведут современные «реформы женственности»? Восстановим ли мы баланс мужского и женского в обществе или наше диалектическое взаимодействие перерастет в нападки друг на друга?

— Я убеждена, что женственность сейчас находится в глубоком кризисе. Он начался примерно в 20-30 годы прошлого столетия, когда женщины надели брюки и утвердили себя в обществе как те, кто может и должен работать, и до сих пор не закончен. Я здесь вижу много параллелей с кризисом подросткового возраста, который структурирует психику человека, выводит его из состояния маленького ребенка, зависимого от своих родителей, во взрослого автономного человека, который отвечает сам за себя.

— И куда же мы выйдем из этого кризиса? Какие ваши прогнозы?

— Пока еще непонятно, чем этот кризис закончится. В подростковом возрасте мы можем пережить свой кризис, благополучно выйти из него и стать взрослыми, а можем зафиксироваться в нем и обрести так называемую диффузную идентичность — будучи внешне взрослым человеком, внутри оставаться ранимым, беззащитным ребенком с фрагментарным пониманием и осознанием, кто есть Я. Какой станет женщина — мы пока не знаем, потому что мы видим как здоровые процессы развития, так и патологические.

— Какие именно патологические процессы?

— Например, нарциссизация женщин, активное стремление к красоте, молодости, совершенству. Чувственные цели отходят на второй план, потому что приоритетом становится внешняя оболочка. Получается скорее «королева», нежели обычная женщина, которая мечтает о мужчине и о ребенке.

Беседовала Вероника Заец