Пасха на карантине: куличи, яйца, любовь

Самоизоляция заставляет по-новому посмотреть на свою жизнь и свои ценности. Ежедневная рутина выбивает из созерцательности, из размышлений. Иногда просто некогда задуматься, зачем мы ввязались в мероприятие под названием «семья». Не говоря о сравнении своих ожиданий и реальности.

Человек так устроен, что признавать свои ошибки – почти как руку отпилить, только хуже. Христиане верят, что с этого вообще начались все проблемы. Адам попытался сначала соврать, а потом спихнуть нарушение запрета не есть плод на Еву, закончил и вовсе обвинениями Бога. Не ту, мол, женщину выдал, с брачком. «Меня спровоцировали», – сказал бы современный Адам. Ничего бы не ответил архангел Михаил, просто прибавил бы жару в пылающем мече.

Социальные сети переполнены жалобами на мужей, детей, жен и прочих родных и близких. Комментарии разделились на лицемерное «впустите в свою душу любовь, проявите терпение, просто поцелуйте» и «да, разделяю ваш гнев, невозможно терпеть». А сколько людей никогда такое не напишут, будут молча кипеть раздражением, запертые с ненаглядными родственниками в четырех стенах? Взять, к примеру, наших детей.

Великий пост мне всегда казался временем, предназначенным для саморефлексии. Я, наверное, не слишком правильный христианин. Бесконечные холивары про постное масло и накрашенные губы прошли мимо меня. Христианство для меня, прежде всего, религия любви, а не свод правил по длине юбки или сборник диет. Не самое популярное мнение. Обычно я держу его при себе. Но пока мы все сидим по домам, можно и признаться. Вряд ли меня придут сжигать единоверцы, не так-то просто сейчас организовать массовые мероприятия.

Мы сидим по домам, Великий пост завершен, идет Страстная. Для меня Страстная – это прощание. Прощание с прежним. Время перехода. Когда единомышленники раздают лживые поцелуи, а верные объединяются над Чашей. Когда самые преданные трижды отрекаются. Когда ответственность властей смывается водой и выплескивается в отстойник. Когда вся ответственность ложится на нас.

А что мы? А мы ничего. Мы заказали орехи и изюм, раздобыли дрожжи и перебираем рецепты куличей.

Как красить яйца: шелуха или краски, термонаклейки или капроновый чулок и веточка петрушки?

Я люблю термонаклейки. Но без ликов святых: не могу разрывать, очень странное чувство.

В этом году пойти в церковь не получится. В этом году семья и правда – малая церковь. Не очень единая, не слишком соборная. Ну, может, хоть чуточку апостольская. Скорее как апостол Петр в самую темную ночь его жизни, чем как он же с ключами от рая. Сидим ли мы в рядок за праздничным столом? Умиротворенные и счастливые? Равные среди равных? Есть ли меж нас любовь? Та самая, не ищущая своего?

Лучше уж куличи, право слово. В них можно добавить какао. Полить глазурью. Украсить маленькими меренгами. Или вот творожная пасха. Хорошо бы творог замешать со сливками для взбивания. Главное, соблюдать пропорции. С пропорциями любви сложнее. С этой колонкой тоже все непросто. Она, полагаю, должна была умиротворять людей, запертых с теми, ради кого все это вот: бессонные ночи, протертый кабачок, мытый санфаянс, проглоченная обида, натруженная мозоль терпения, натренированное смирение, желание братоубийства и попросту помереть бы уже в тишине, сил нет шевелиться. Еще и самоизоляция, кризис, кредиты, увольнения. Пережить бы, переползти бы. Вынырнуть.

Запертые внутри своих квартир и домов, мы так остро проживаем свое одиночество и ненужность. Свою недолюбленность. Недовлюбленность, наверное, даже острее.

Сердце чем дальше, тем меньше рвется от счастья близости, все больше от страха уязвимости. От усталости, от тщеты бытия.

Мутное, тревожное время. Или безвременье? Смотрим на отражение своих надежд в зеркале реальности и пеняем на него, на зеркало. Кривое, с пузырями, потертой амальгамой. Вздыхаем. Класть миндаль или грецкий орех? Вымачивать ли изюм в коньяке?

Пробьются ли колокола через тишину карантина? Прозвонят ли среди ночи ту самую весть? Готовы ли наши светильники, о сидящие пред дверьми, достаточно ли мы подлили масла любви и веры? С куличами, говорят, не принимают.

Потому что надо было не на дрожжах, а на закваске готовить. И все-таки с миндалем.