Павел Карманов — один из самых востребованных молодых российских композиторов. Он начал сочинять музыку в 5 лет, и сегодня его произведения исполняют по всему миру, а сам композитор сотрудничает с ведущими музыкантами современности. Нам удалось поговорить с Павлом о том, где он черпает вдохновение, как изменилась публика за последние годы и можно ли создать в современной музыке что-то новое.

Вы думаете о будущих слушателях, когда пишете? Например, известна история о том, как композитор Владимир Мартынов как-то создал музыку, чтобы отвести от Земли комету, ее исполнили, комета прошла мимо, и больше это произведение не исполнялось. Для вас важно, чтобы вашу музыку слушали?

Я всегда думаю о слушателе, обращаюсь к простым людям. Я не работаю для небольшой горстки профессионалов, музыковедов или коллег-композиторов, которых достаточно немного. Сейчас молодежь очень интересуется тем, что происходит в музыке, а происходит много чего. И я как раз за разнообразие. Я думаю, что в нашей повседневной жизни и так много негативного, поэтому совершенно не нужно транслировать это еще и на концертах — людям, которые пришли приобщиться к прекрасному, а не столкнуться со страшным или депрессивным. Музыка может быть грустной, но светлой.

Задача музыки, на мой взгляд, — врачевать души. Терпеть не могу громкие слова, но что-то из этой категории: именно лечить, а не ковырять в ране. Мне это тоже близко: я обычный человек, не выключаю телевизор на криминальной хронике, но считаю, что музыка сегодня должна прежде всего нести позитив. Чтобы слушатели уходили после концерта просветленными, а не в подавленном состоянии, как это иногда бывает на концертах современной музыки.

Существует такой стереотип: художник создает лучшие произведения, когда страдает. Что вас вдохновляет? Может счастье вдохновить?

Ой, все что угодно, и счастье, и несчастье. Я эти разговоры про страдание слышу часто, и они мне не нравятся, потому что страдать я не люблю. Всякое бывает, конечно, как и у каждого человека, и это дает какую-то почву, но уже потом, спустя годы. Для плодотворной работы нужно душевное равновесие, изнутри страдания никакой музыки не получается.

Скорее «ушла любовь, явилась муза»?

Я против того, чтобы любовь уходила. Муза совершенно необходима, у меня она, к счастью, есть — это моя жена, скрипачка Марина Катаржнова. В этом смысле я везучий.

Кстати, о семье. Вы выросли в музыкальной среде, своих детей вы тоже приобщаете к музыке?

В России не очень развита система поддержки независимых художников, музыкантов. Есть государственная система — я не могу сказать, что я далек от этой системы, но и не совсем в ней. Я существую в своей стране, такой «внутренней Монголии», созидаю и стараюсь творить добро. В Эстонии, например, есть клуб миллионеров, которые поддерживают искусство на свои меценатские деньги. У нас это не развито.

По этой причине я не уверен, что моим детям стоит выбирать музыкальную или композиторскую карьеру. У меня выбора не было, а вот своим детям я хочу такой выбор предоставить. Не уверен, что путь музыканта подходит для моего 12-летнего сына, потому что он не тянется к этому. Он очень любит компьютерные игры, и мы ему это не запрещаем, потому что это не в наших правилах. А дочь мы решили учить музыке, она проявляет явные способности и явную тягу к этому. В нынешнем году мы, вероятно, направим ее в Гнесинку, в нулевку.

Как объяснить современному человеку, что слушать музыку — это важно?

Есть разные люди. Кому-то, может быть, и не объяснишь. Какой рецепт? Конечно, концерты, живое восприятие. Хотя есть продвинутые люди, которые предпочитают записи, потому что на концерте им мешают шуршащие бумажки.

У меня есть друг, гениальный фотограф, который мне признался, что раньше вообще не любил музыку, пока ему кто-то не подарил один компонент hi-end аппаратуры, один! Как мы знаем, это многокомпонентная аппаратура, и ему пришлось докупить все остальное, чтобы это зазвучало. И тут он понял всю прелесть хорошего звучания, и через это пришел к квартетам Шостаковича и слушает с большим удовольствием эту очень непростую музыку.

А что вы сами слушаете?

Я очень интернет-зависим, слушаю то, что попадается в сети. Недавно заново испытал сильные эмоции при прослушивании «Мессы си минор» Баха в автомобиле на хорошей скорости и при хорошей громкости, в одиночестве. Потом обнаружил давно не слушанного любимого «Петрушку» Стравинского и испытал яркие эмоции. Но при этом я могу получать схожее удовольствие от прослушивания некоторых образцов рок-музыки, AC/DC.

А старинную музыку?

Очень люблю старинную музыку в правильном исполнении, люблю Генделя, Баха. Очень люблю Филиппа Жарусски, скрипичную музыку во всех ее проявлениях. Лучше старинной скрипичной музыки вообще ничего быть не может. Известно, что любой композиторский стиль складывается из многих стилей авторов прошлого, которые он впитал на протяжении всей жизни, плюс немного своего, оригинального.

В моих произведениях тоже иногда может «вылезти» музыка других эпох — это происходит помимо моей воли, я этого не замечаю. А потом приходит в гости кто-то из друзей и начинает доказывать, что это уже существует. Но если это пришло в мою голову тоже, это не плагиат.

А что такое вдохновение?

Бывает, нечто приходит как озарение, особенно когда происходит или должно произойти какое-то хорошее событие, и ты в хорошем расположении духа. А еще я вам скажу, не лукавя, к вдохновению надо приложить усилие воли, преодолеть лень. Лучше всего к приходу вдохновения мотивирует дедлайн. Существуют сроки, контракты, я стараюсь все сделать раньше срока, чтобы никого не подвести, но бывает, и доделываю что-то в последний момент. Случается, вдохновение настигает тебя в транспорте, может в голове зазвучать какой-то яркий материал. Только пока до дому дойдешь — рискуешь расплескать…

И что вы тогда делаете?

Пытаюсь запомнить, у меня нет с собой блокнотика с нотной бумагой. Стараюсь все по дороге обдумать, а в своей домашней студии перед компьютером уже фиксирую. Что не расплескал по дороге…

А как вы относитесь к теории уже упомянутого Владимира Мартынова о конце времени композиторов? По его мнению, сейчас, в эпоху постмодернизма, можно только поставить что-то существующее в новый контекст, а создать новое уже невозможно.

Я очень люблю Владимира Мартынова и частично его идеи разделяю, но его выводы очень субъективны. Вообще, говорить о конце очень сложно, мы же движемся куда-то и пишем музыку, в том числе и Мартынов. Его прелесть в его парадоксальности.

А куда мы движемся? Правда, что сейчас в музыку возвращается мелодия?

А она никуда и не уходила. Просто на разных этапах у разных групп людей было в моде не одно и то же, например, минимализм. Люди во все времена слушают разную музыку.

А как изменилась публика за последние годы?

Она помолодела, пришло новое поколение людей. Но число тех, кто интересуется классической музыкой, старинной в том числе, в мире близко к 1 проценту.

А почему так?

Потому что для того, чтобы понять классическую музыку, нужны подготовленные мозги, надо много слушать. А те оставшиеся 99 процентов слушают то, что пишется специально для них — есть музыка для магазинов, для метро, для лифтов, для телефона. А Бахом интересуется меньшинство, те, кто учился в музыкальной школе, кому повезло. Или не повезло. Профессия музыканта очень тяжелая. Если тебя Бог одарил каким-то необыкновенным дарованием и тебе посчастливилось в нужное время попасть в руки к хорошему преподавателю, когда все совпало, есть среда, в которой происходит общение, тогда есть возможность развиваться, но этих случаев не так много.

Какие перспективы развития вы видите перед собой?

Сейчас странное время упрощения всего. Большинство людей не утруждает себя прослушиванием академической музыки или джаза, и поэтому я, как композитор, нахожусь в постоянном поиске компромисса: чтобы моя музыка была понятна многим, но при этом была интересно сделана, ярко звучала. Стараюсь не повторяться, для меня новая пьеса — это новый мир. Я не принимаю участие в гонке за новыми средствами выразительности. Считаю, что основной багаж музыкального инструментария придуман давно, и я копаю вглубь. Я рою скважину к артезианской воде, а это довольно глубоко. Искать же новое в искусстве по горизонтали мне не интересно.

При этом мои слушатели могут быть и не подготовлены, но моя музыка может их привлечь своей медитативностью, успокоить, оказать на них своеобразный терапевтический эффект. Детали своей музыки я стараюсь максимально прорабатывать. Во время работы я, как скульптор, отсекаю все лишнее, пока не останется то, что я сам уже не могу отъять. Это долгий процесс, похож, действительно, на искусство скульптуры.

Мы все, так называемые минималисты, очень разные. Я сравниваю музыкальный минимализм с муравейником: издали кажется, что он стоит статичный среди леса, но когда приглядываешься, видишь бурную, кипучую жизнь. Это и есть минимализм, в моем понимании: музыка состояния, без начала и конца, без времени. Это то, что было, когда музыки еще не было, — звуки ручьев, крики животных, первобытные танцы, — и будет потом, так будут звучать роботы.

Беседовала Ольга Полуэктова

Фото обложки: Владимир Лаврищев

Благодарим Музей-Смотровую Москва-Сити за помощь в подготовке материала.