Пост: когда для Бога нет места

Интересно наблюдать за изменениями людей, давно причисливших себя к христианам и в очередной раз вступающих на путь поста. Помню, ещё 15 лет назад шли споры о том, можно ли покупать постный майонез и есть соевые сосиски. Потом все дружно начали смеяться над собой прежними, рассказывать о том, что Богу всё равно, что мы едим, главное — любовь. Нас кидало из стороны в сторону, от одного края к другому, но спокойствия так и не наступало.

Почему я употребила это слово — «спокойствие»? Пожалуй, сейчас для меня это состояние, и правда, стало великой ценностью. В нём можно слышать себя и чувствовать, что происходит в мыслях, какие зарождаются эмоции. Быть чуткой к себе. Что в итоге влечёт за собой обязательную чуткость по отношению к другому человеку.

Но раньше, я точно помню, состояние этакой радостной экзальтированности сменялось унынием, и эти «крысиные бега» длились нескончаемо. Как будто я сама была расщеплена на две части, на две очень ригидные субличности с давно прописанными сценариями, каждая из которых выходила на сцену, чтоб другая немного отдохнула.

К сожалению, частенько лёгенькая околоправославная литературка пишется по тому же сценарию. Сначала какой-нибудь барышне было плохо и одиноко, она вела не очень здоровый образ жизни, страдала и никак не могла найти смысл в собственном существовании. Но потом она случайно встречала какую-нибудь старую знакомую или натыкалась на доброго священника — и моментально становилась верующей. Надевала платок и длинную юбку и обретала радость бытия. На этом такие благочестивые рассказы заканчиваются.

Правда, авторы умалчивали, что период депрессии и маниакального состояния (той самой экзальтированности, когда кажется, что всё по силам, что Бог любит, впереди светлое будущее, мир изменился и уже никогда не станет прежним, аллилуйя!) чередуются, и через годик-другой на смену этой радости снова придёт она, родимая и знакомая. Тоска. И наша героиня начнёт погружаться в пучины уныния, считая, что она недостаточно хорошая христианка, что надо ещё сильнее поститься и молиться, пока не доведёт себя до полного истощения, духовного и физического.

И случится это не потому, что она такая плохая, глупая или бездуховная. А потому, что это наше общее массовое заболевание, с которым ой как нелегко жить и которое само себя воспроизводит. Корнями оно, как водится, уходит в историю страны с её поколенческими травмами. Более того — у наших детей будут свои «тараканы», отличные от наших, и мы, как обычно, не сможем им помочь, ибо они — просто другие.

Советская власть очень ясно и чётко говорила — вот хорошее, а вот плохое. Есть мы и они, есть добрые и злые. Мир разделён на два полюса. Школа, работа и семья вторили им: мы будем любить тебя, если… А в противном случае — не будем. И мы сами настолько привыкали оценивать бытие, что впоследствии этот внешний голос становился внутренним, и уже не надо было никаких учителей и родителей, мы сами себя гнобили за любое отличие от идеала.

В когнитивной психологии есть понятия базового и компенсаторного убеждения. Если попробовать описать эту структуру психики на пальцах, то выглядит это так: в детстве у ребёнка формируется некоторое представление о себе, так называемое базовое убеждение. Чаще всего в нашем случае оно звучит так: просто так меня любить невозможно. И субъективная реальность человека трактуется через это убеждение.
Вот идут коллеги по коридору офиса, хихикают.

А человек с таким убеждением начинает чувствовать стыд (а чувства – это наша реакция на происходящее).
Стыд — это ощущение отсутствия поддержки. Где человек испытывает стыд — там чаще всего он погружается в бездну одиночества и готов к тому, что его сейчас будут отвергать, отрицать. Реакция на чувства — это наши мысли. Например, в данном случае человек подумает: «Они смеются надо мной. Наверное, потому что я сегодня голову не помыла». А на мысли идёт следующая волна реакции — поступок. Например, наша героиня просто зажимается или натянуто улыбается.

Результат тоже не заставит себя долго ждать. Или наша героиня начнёт очень тщательно мыть голову и чувствовать себя нормальной только тогда, когда она выглядит идеально (говорит только «правильные» вещи, выдаёт «нужные» реакции, при которых будто бы её полюбят). Или она замкнётся и обозлится на весь мир, и коллеги, и правда, начнут хихикать над ней. Но недолго. Потому что внутри каждого коллеги тоже сидит внутренний голос, побуждающий его быть каким-то для окружающих.

Придя в церковь, мы переносим те же паттерны поведения и на Бога. Как будто ему действительно важно, что мы едим, как часто ходим в храм, какие правила вычитываем.
Важно ли ему это? Ответ: не знаю. Вообще Бог — идеальный объект для проекций. Его обратная связь очень не очевидна, с ним невозможно прояснить отношения. Он везде и нигде. И мы наделяем его теми или иными качествами, опираясь на собственный опыт отношений со значимым Другим. Чаще всего — на опыт общения с родителями или лицами, их замещающими.

В ситуации, когда мы сталкиваемся с этими биполярными качелями, мы становимся неспособными действительно переживать реальность, потому что внутренней боли от переживания собственной неправильности настолько много, что от неё приходится защищаться. Биполярные качели — это медицинский термин, описывающий психическую структуру личности. Они летят-летят-летят, не ведая преград. Бывают нескольких видов. Самый известный — маниакально-депрессивный, в котором периоды чрезмерной активности и подавленности чередуются, но бывает также и «застревание» в одном из полюсов.

Защит, в общем, ну просто море. Кто-то уходит в ритуальность, которая чревата обрядоверием. Бог меня будет любить, если… Буду молиться, буду соблюдать все посты, буду носить только длинные юбки… Правда, периоды разочарования в этой стратегии чреваты очень сильными срывами. Чаще всего, увы, это поведение из серии «назло кондуктору куплю билет, пойду пешком». У «хороших девочек» оно выливается в безудержное обжорство или странные симптомы, когда ну просто сил никаких нет ни молиться, ни ходить в церковь. На глубинном уровне такое поведение можно перевести на русский язык так: «Ага, а если я буду плохой, ты всё равно меня любить будешь?»

Ведь выходит, если Бог любит только тех, кто всё делает правильно, то Он тоже злой и расчётливый старикашка? Но ведь быть такого не может…

Ещё вариант — люди начинают уходить в «самогнобление», которое ничего общего с покаянием не имеет. Для любителей самоуничижения очень рекомендую прочитать книгу Арнхильд Лаувенг «Завтра я всегда была львом» и познакомиться с фигурой внутреннего Капитана, того голоса, который заставляет ощущать свою недостойность. Конечно, в книге приводится крайний случай, глубокая психиатрия. Но если вовремя не остановить этот мысленный диалог, то именно в сумасшествие в итоге можно попасть.

По личному опыту могу сказать, что легко принять этого внутреннего персонажа за «беснование» и побежать на отчитки, но это слишком самоуверенно. Корень таких искажений — в невозможности смириться с собственной неидеальностью, и, как это ни печально, на этом этапе, скорее всего, понадобится психиатрическая помощь.

Есть и ещё один способ «ухода» от внутренней боли — это чрезмерная активность. Драмкружок, кружок по фото, клирос, двести послушаний, детский дом и ещё туча дел. Часто депрессивные завидуют таким вечным двигателям, но только подумайте, от какой внутренней боли нередко убегают такие маниакально-активные люди.

Сами по себе послушания очень даже неплохи, но чтобы отличить действительный избыток сил от маниакальности, стоит обратить внимание на ближних этого человека. Помните цитату из «Писем Баламута» Клайва Стейплза Льюиса? «Она из женщин, живущих для других. Это видно по тому, как другие загнаны». И представьте, с каким одухотворением такая женщина вступает в пост…

— А где же здесь Бог? — может спросить внимательный читатель. Правильно. А нигде. Очень часто мы не способны прочувствовать Бога на психическом уровне просто потому, что внутри нас слишком много противоречивых фигур, которые ведут между собой долгие и изматывающие споры. Очень часто внутренний критик принимается за совесть, а жуткий токсичный стыд — за голос Бога. Но Он так и остаётся где-то снаружи, пока мы продолжаем блуждать по зазеркалью, не в силах отвлечься от этих неразрешённых конфликтов.

Впрочем, есть и хорошая новость. Детство кончилось, и вместе с травмами психика получает очень много ресурсов. Травматики на удивление выносливы, и если эту выносливость направить в нужное русло, то будет всем счастье.

Самое страшное, с чем приходится встречаться человеку — так это с реальной правдой о себе. А реальность в том, что мы по природе своей совершенно обычны, мы находимся где-то посередине между депрессивным «я — великий грешник» (давайте не будем сравнивать себя со святыми отцами, где они, а где мы, говорить о себе такие вещи без выпендрёжа может только человек, очень хорошо чувствующий и принимающий свою природу) и маниакальным «Господь всех любит, аллилуйя, мы спасены!».

Мы одиноки (нет никого на свете, кто понял бы нас, даже мы сами себя до конца понять не способны), мы смертны (и никому не избежать этой участи, даже если кажется, что смерть — это то, что бывает с другими), мы свободны (и никто не возьмёт ответственность за нашу жизнь, все ошибки мы делаем самостоятельно, даже если слушаемся самых духоносных старцев, поступки совершаем именно мы сами), и, что самое главное, жизнь по природе своей бессмысленна. Никто внешний не подарит нам смысл жизни. Даже Бог. Каждый человек сам ищет, почему и для чего он живёт. Он пытается разгадать себя как ребус, как загадку Творца. Пользуясь всеми теми инструментами, что у него есть: поступками, мыслями и чувствами.

И тогда становится совершенно очевидным, почему чувства так важны. Это реакция живого организма на происходящее вокруг. Пока мы чувствуем — мы живы. Нет «плохих» и «хороших» чувств, зато есть «деструктивные» и «созидательные» поступки, которые суть реакции на чувства.

Когда мы запрещаем себе чувствовать во всей полноте, мы себя убиваем, делаем неживыми или полуживыми. На этом месте часто возникают панические атаки, страх смерти, ужас.
Зачем же мы с собой такое делаем? Всё очень просто. В таких состояниях нет тревоги. Страх — это нечто конкретное. А тревога — невыносимость того, что мы не можем контролировать свою жизнь на 100%. Страх даёт иллюзию контроля, тревога — нет.

Разрешить себе чувствовать весь спектр чувств — это позволить себе роскошь быть живым. Научиться управлять своими поступками — выйти на уровень осознанного управления жизнью.
Мне кажется, что пост — как раз и есть самое удобное время для знакомства с самим собой. Переживание собственного бытия намного проще даётся в тишине и на не очень сильно набитый желудок.
Понуждать себя — очень важно, ограничивать — тоже. Контроль за своими поступками — это как управление транспортным средством. Надо соблюдать правила дорожного движения и технику безопасности. Но важно при этом сохранять связь с чувствами. Смотреть по сторонам, видеть себя и окружающих.

В завершении я расскажу одну очень показательную историю, которую я очень люблю вспоминать.
Два монаха впали в блудный грех. Потом опомнились и сказали себе: «Что пользы в том, что мы, оставив ангельский чин, пали в эту нечистоту и теперь, если не загладим грех покаянием, должны будем идти в огонь и мучение? Вернемся в пустыню». И они вернулись. Старцы назначили им епитимью на год, и братья затворились в кельях. По прошествии года иноки вышли из затвора, и старцы увидели одного печальным и бледным, а другого – веселым и светлым. Старцы спросили, какими мыслями были заняты братья?
Печальный отвечал: «Я думал о том зле, которое совершил, и о муке, в которую должен идти, и от голоса стенания моего кости мои прильпнули к плоти моей (Пс.101, 6).

Радостный брат отвечал так: «Я благодарил Бога за то, что Он вытащил меня от нечистоты мира, избавил от будущего мучения и возвратил к ангельской жизни; вспоминая о милости Божией, я радовался!
Старцы на это сказали: «Покаяние одного и другого — равно перед Богом» (Патерик 5, 37).

И, как мне кажется, самый интересный вызов поста — научиться быть и тем, и другим монахом одновременно. Удерживать в себе эту амбивалентность мира, эту возможность одновременно вмещать в себя все противоречие человеческой природы: помнить о своей ничтожности (да хотя бы по сравнению с величием космоса), хрупкости, уязвимости, неидеальности (читай — грешности) и при этом оставлять место для восхищения собой как венцом творения, прекрасно продуманным телом и бессмертной душой, единством противоположностей, которые формируют уникальность каждого из нас.

Мы одновременно одинаковы и неповторимы. Одновременно сильны и уязвимы. Одновременно бедны и богаты. Одновременно мы нуждаемся, и при этом у нас всё есть. Да, а мир одновременно лежит во зле и наполнен любовью. Как и мы сами.

Впрочем, есть вещи, которые просто надо принять как аксиому. И пытаться держаться серединного пути. Он — самый сложный, но и самый (да-да!) простой.