Ребёнок всегда немножечко взрослеет, если его подстричь или когда он простудился. Оба процесса неизбежны, но оба болезненны и немного нас обкрадывают. Мы не можем остановить ход событий, но можем смягчить горечь потерь и сделать общение с нашими детьми  отрадным.

Стрижка – дело житейское, но всегда неприятное, потому что надо сидеть смирно, везде колет от состриженных волос, и ножницы над ухом угрожающе стрекочут. Лишаясь кудряшек и вихров, лицо малыша почему-то лишается части легкомысленности, да что и говорить, даже поведение ребёнка после стрижки кажется как будто более взвешенным, более взрослым. Он привыкает к себе новому. Простудная же лихорадка и вовсе лишает маленького человека доверия к этому странному и коварному миру больших людей, где гуляют сквозняки, а три порции изумительно вкусного мороженого способны вызывать ужасную боль в горле. И малыш взрослеет. Меня долго стригли под мальчика, да и простуды со мной приключались часто, поэтому я знаю, о чём говорю.

Любой взрослый — вчерашний ребёнок, а любой ребёнок — потенциальный взрослый. Почему мы живём в двух разных мирах? Что мешает взрослому понять чувства ребёнка? Наверное, то же самое, что и маститому художнику не даёт возможности толково объяснить ученику, как построить плоскость стола и грани куба, а опытной вязальщице медленно показать, как набираются петли первого ряда… Меня немного мучает мысль, которую я прочитала где-то во всемирной паутине. Приблизительный смысл её таков: как бы вы ни воспитывали ребёнка, ему будет что поведать своему психоаналитику. Конечно, мы все хотим свести объем этого рассказа к минимуму. Не знаю, кому как, а мне больше всего помогает золотое правило этики: встань на место другого и относись к нему так, как хочешь, чтобы относились к тебе. И я пытаюсь припомнить своё детство.

Все, кто вырос немножечко под плинтусом, не забудут своих вечно занятых работой матерей — тянущих их, болящих, с утра пораньше в поликлинику на анализы, потому что нужен «больничный», ночную суету и резкий верхний свет, бьющий прямо в глаза, потому что «ребёнок весь горячий!» и «надо что-то предпринять!» И казалось, не будь этой суеты, не было бы и этого мучительного состояния озноба, и этих снов, где на маленькое хрупкое пёрышко или ракушку прыгает что-то очень большое — слон, а то и десять атлетов разом; где надо проползти сквозь все спирально закрученные круги огромной скользкой улитки, а потом быстро бежать вдоль линии чёрного леса, виднеющегося на горизонте — далеко и в то же самое время слишком близко и обжигающе морозно. Просыпаешься, ага, вот оно. Нос не дышит и всё болит. Жарко и холодно одновременно.

Но самое неприятное, что может быть для простудившегося ребёнка, – это беспомощность взрослого рядом. Если мама не знает, что делать, то кто знает! Если мама волнуется, то кто всех успокоит? Неосторожные движения, яркий свет, поиски виноватого, разбросанная по столу домашняя аптечка не добавляют оптимизма, воли к выздоровлению не дают.

Из своего детства я запомнила один прекрасный момент, когда всё пошло с самого начала правильно. Только это была не простуда, а травма. Я тогда выбилась немного вперёд от мамы у входа в магазин. В этот момент дверь открылась, и мне прилетело массивной железной ручкой прямо в лоб. Вышли две барышни, всплеснули руками и по-быстрому исчезли. А за мою огромную шишку сколько было всего хорошего! И давно желанный проектор в виде бинокля с набором плёнок со сказками, и мои любимые пельмени и лимонад, и полностью прочитанные вслух «Приключения Буратино» в один присест. Всё то время, пока на моём лбу переливался сине-зелёно-жёлтый синяк, я пользовалась беспрецедентной предупредительностью взрослых. Это была просто сказочная пора.

Лишь став матерью, я поняла, насколько даже лёгкое детское недомогание тревожит сердце взрослого, насколько трудно переживать это вместе со своей кровинкой и сохранять при этом трезвую голову. Блестящие не по-хорошему глаза, болезненный румянец, глубокая печаль во взгляде, жар, отсутствие аппетита и вкуса к баловству у чад – безотрадная картина. Ночью я не сплю, а хожу, хожу слушать, как они жаркие и растрёпанные дышат в своих кроватках, и борюсь с желанием повключать во всей квартире верхний свет и разбросать аптечку по столу. Что вам снится сейчас, дети?

*      *      *      *      *

Вот он снова пришёл с уроков заболевший: шарф на боку, портфель не застёгнут. И меня уже не волнуют небрежно повешенная школьная форма и незастеленная постель. Да, конечно же, не надо делать домашние задания, конечно, я покормлю тебя бульоном с ложки и почитаю смешной рассказ. Спи, а я рядом посижу. Разумеется, ты скоро поправишься… Уснул. Я выхожу на балкон развесить бельё и смотрю вниз. За ночь с клёнов опала вся листва, отчего земля светится жёлтым. А над этим жёлтым полем будто тушью прочерчены мокрые ветви деревьев. А небо свинцово-серое, моросящее, оно сейчас темнее земли. Нереальная картина. Как и то, что дети могут болеть…

Ну а стрижка — всё-таки дело житейское!