Поклонников образовалось сразу трое, причем один из них — православный патриот монархического толка. Впрочем, оба другие тоже достойны того, чтобы остаться в веках или хотя бы в интернете, так что позже я и их прославлю.

Итак, знакомьтесь. Андрюша — сын интеллигентных родителей. Дома у оных родителей — хрустальная люстра и ковры. Папа — профессор, мама — профессор. Андрюша, правда, уже лет десять работает младшим научным сотрудником на какой-то кафедре, потому что все время меняет тему диссертации. Зарабатывает на жизнь тем, что чинит компы.

Андрюша голубоглаз, ему тридцать пять, и мне это льстит, потому что мне — на момент описанной истории — двадцать два. У Андрюши на стене висит родословное древо династии Романовых. Красный угол с дореволюционными иконами и также дореволюционный молитвослов. Фото святого праведного Иоанна Кронштадтского на столе.

В церковь Андрюша, правда, ходит редко, потому что по пятницам жестоко бухает, по субботам спит и пьет воду до семи вечера, а в воскресенье ему идти на литургию, прогуляв всенощную, стыдно. Поэтому по воскресеньям он мной восхищается: «Ты ходишь и на всенощную, и на Литургию! Воистину, народ Божий!»

У меня — образ Иоанна Кронштадтского софринского производства, двуязычный молитвослов и прочее безобразие.

Еще у меня стоит икона святых праотцев Авраама, Исаака и Иакова с частицей Мамврийского дуба, к которой он относится с почтением, но видит в этом с моей стороны некоторое хулиганство.

— Ты пытаешься пристроиться в пятую колонну, — заявляет он мне. Так прямо и говорит: «Пытаешься пристроиться», — отвечай, что хочешь.

Я не воспринимаю его всерьез. Мы в гостях-то друг у друга не были — порассматривали места обитания, беседуя по скайпу об истории.

— Русский народ непобедим, — настойчиво объясняет он мне. Как будто я спорю.

Потом мы обсуждаем Солженицына.

А в один прекрасный день Андрюша пригласил меня погулять по Москве.

Смущаясь, он подарил мне букет еловых веточек, зелененьких, пушистеньких, с шишечкой. Была зима, хотя Новый год уже больше двух недель как прошел («На самом деле, 1 января — это день памяти святителя Василия Великого, а вовсе не преподобного Илии Муромского!» — втолковывает Андрюша). Сказал, что в реале я еще лучше, чем в интернете («Спасибо, — говорю я, — в интернете я — православная блондинка. Не смотри, что брюнетка»).

С тех пор мы гуляли по Москве примерно раз в неделю. Обычно в понедельник после института. Со своей кафедры Андрюша мог отпроситься, подозреваю, в любое время.

Сажая меня в метро после променада, он неизменно целовал мне ручку. Он жил в Ясенево, а я — в Марьино. Цветы он мне дарил по сезону — весной были ветви вербы и ландыши, беспощадно сорванные в Бутовском лесу, в октябре — кленовые листья. Это было безумно романтично.

Несколько раз он пытался меня нежно приобнять, но тут же стыдливо отдергивал руки и извинялся. Я была польщена — однокурсников приходилось одергивать и даже бить.

Идиллия разрушилась в один момент.

В ноябре мы гуляли по арбатским переулкам, и, когда уже вышли на Арбат и приближались к ресторану «Прага», нас накрыл ливень.

Андрюша сначала предложил добежать до перехода, но это было решительно невозможно. И мы заскочили в «Кофе Хауз».

С этих пор я особенно люблю это заведение.

По его совету («Не пила такой? Давай на пробу возьмем, тебе понравится!»), мы заказали чай пуэр — один френчпресс на двоих. Чай мне понравился, теперь я его часто пью.

Мы снова и снова беседовали об истории России. Андрюша строил блестящие реконструкции: варианты развития, если бы не было татаро-монгольского ига, если бы не была построена Москва, если бы не было раскола, если бы не было Петра I, если бы крепостных крестьян освободили раньше, если бы удалось избежать революции, если бы к власти не пришли большевики…

Примерно на приходе к власти Сталина дождь, наконец, закончился, и Андрюша попросил счет.

Положил пятисотку.

И забрал сдачу.

Всю.

До копейки — вытряхнул на ладонь и еще заглянул — не осталось ли чего.

Романтические букеты из подручных средств и трогательные прогулки по Москве немедленно потеряли свое очарование.

У меня есть две подружки — одна красивая, другая умная. Я с ними делюсь всеми сердечными переживаниями.

«Нищеброд и лузер, — сказала красивая. — Нам такой не нужен».

«Хам и жмот, — сказала умная. — Пошли его подальше».

Последовала совету обеих.

В следующий понедельник записалась на танцы.