Сами разберутся?

Дело было во втором классе. У нас был хулиган Леха. Такой маленький юркий мальчишка с волчьими глазами. Он получал удовольствие от того, что обижал слабых. Да, Леха был трусом, но я этого тогда  не понимала. И очень его боялась. Он подходил и бил девочек, мальчишек послабее, или в паре с кем-то нападал. Сидя на скамейке ставил подножки, бросался пластмассовыми шариками, камнями или чем придется, обзывался и гоготал. Я обходила Леху стороной. Если нужно было куда-то идти, и путь лежал мимо него, я холодела, в животе ныло от ужаса, и я…никуда не шла. Даже если было очень надо. Лишь бы не столкнуться с ним.

Он, конечно, сильно отравлял жизнь девочкам нашего класса. И вот однажды он ударил меня. В раздевалке. В живот, кулаком. Я не могла разогнуться до дома — так было больно. Дверь открыла мама, которая как раз пришла на обед. Выслушав первые пару предложений, она взяла меня за руку и ринулась к нашему хулигану. Сначала она устроила ему такую головомойку, что проходившие мимо старшеклассники вытянулись в струнку. Потом пошла к его родителям и сделала внушение им. Заодно и ближайшим соседям, как мне показалось. С тех пор Леха обходил меня за километр, а вместе с ним и все его «товарищи». Словно испарился. А я забыла о его существовании и моя жизнь в школе стала протекать намного спокойнее.

Еще с нами в классе училась девочка, как бы это правильно сказать, — не совсем здоровая. Не знаю, что с ней было точно, но явное отставание в развитии и повышенная эмоциональность. Стоит ли говорить, что она была любимой мишенью Лехи и ему подобных? Над ней открыты и жестко издевались. Самое невинное – загоняли в угол школьного коридора и травили: пугали, делали вид, что вот-вот набросятся, рычали, дергали за косички… На это было больно смотреть. Она плакала, кричала, иногда, беспомощно зажмурив глаза, махала перед собой портфелем, отгоняя обидчиков. Помню, как мы с подружкой пытались за нее заступаться, закрывали ее, прятали, утешали, когда она плакала, жаловались учительнице. Но это мало помогало. Через день все начиналось заново. Меня тогда очень удивляло — где ее мама? Папа? Почему не придут в школу и не разберутся с обидчиками дочери? Нас, детей, они не слушают, а взрослых послушают (мой личный пример — тому доказательство). А Эвелина (так звали ту девочку) ответила: «Мама сказала, что я должна сама разбираться. Она не будет вмешиваться». В моей детской голове это никак не укладывалось. Если честно, не укладывается до сих пор…

В старшей школе появились новые поводы для расстройства. Например, одна подруга перестала со мной общаться, переметнувшись к группе выпускниц. Но стоило маме в ответ на мои жалобы спокойно сказать: «Не обращай внимания, значит, это не подруга и не нужно из-за нее переживать», — мне сразу стало легче. Буквально в ту же минуту. Видимо, мне нужно было, чтобы кто-то старший и более мудрый разложил все по полочкам, объяснил что к чему. Потому что сама я на тот момент, в силу неопытности и юношеского максимализма, воспринимала ситуацию крайне драматично.

Вообще, в детстве была тьма, как тогда казалось, сложных или просто непонятных ситуаций. Почему вчерашний друг вдруг решил сегодня дружить с кем-то против тебя? Весь класс пресмыкается перед абсолютно заурядной, не очень умной и капризной девочкой, у которой бабушка живет в Канаде. Почему? В те дикие 90-е за жвачку девочка Вера могла купить себе подруг, за импортный ластик обзывать кого угодно и как угодно, а он только улыбался в ответ, счастливо сжимая в руке щедрый дар. Мальчики носили Вере портфель, дружно влюблялись в нее (вернее, изображали влюбленность — и все это понимали), лишь бы она пригласила к себе домой, где есть настоящий видеомагнитофон и импортные печенья… Нам с одной девочкой не хотелось перед ней пресмыкаться. По-честному не хотелось такую подругу — просто с ней было неинтересно. И если бы не мама, ее спокойный, но уверенный голос и такие нужные слова поддержки, я бы, наверное, считала поведение одноклассников нормой и вела себя так же. Или верила бы, что у нее-то настоящие друзья, а вот со мной что-то не так, и со мной не дружат, потому что я хуже. Сколько себя помню, мамины слова всегда оказывались тем компасом, который показывал правильное направление. А еще тем, что дает защиту и уверенность. Становилось легко и просто, и все эти «терки» между одноклассниками не доставляли обид.

И вот теперь, как в старой шутке, мама — это я. Сын — будущий первоклассник, возраст первого активного самостоятельного общения со сверстниками и первых серьезных конфликтов. Понимаю, что их не избежать, более того — они нужны. Детские ссоры, все эти «сегодня дружу, завтра нет» — часть взросления. Но родители должны помогать детям разбираться — это мое глубокое убеждение. Учить их видеть ситуацию объективно, правильно реагировать. И да, порой необходимо вмешиваться. Несмотря на то что слово это носит вроде как негативный окрас. А позиция «сами разберутся» — зачастую вовсе не мудрость, а просто лень. Ну или непонимание, что то, что взрослым кажется ерундой, детским лепетом, для малышей очень серьезно.

Это, конечно, не призыв встревать везде и всюду. Нет. Но когда возникает затяжной конфликт, или травля, или недопонимание, кто поможет детям разобраться? Ведь у них самих опыта нет.

С сыном перестал общаться его давний друг. Обиделся на то, что мой дружит не только с ним. Сначала я просто успокоила ребенка, чтобы не переживал, и пока они просто не общались, не вмешивалась. Но потом обидевшийся мальчик стал задираться, обзываться, толкаться на переменах и прочая. Когда я попросила его маму обратить на это внимание и объяснить ребенку, что так себя вести не следует, она ответила: «А что я могу? Это его дело. Он обиделся. Да, он у нас такой, и я ничего делать не буду, сами разберутся». То есть то, что можно обидеться и не общаться, но при этом совсем не обязательно вести себя агрессивно, он должен был сам понять. Как-нибудь. Когда-нибудь…

И подобные примеры сплошь и рядом. Я наблюдала, как во дворе играли мальчишки, разбившись на две команды. В каком-то момент один мальчик просто так, на ровном месте стал дубасить кулаками соперников. Вовсе не играючи — по лицу, по голове, а его приятель, подхватил инициативу и стал бросаться ледяными глыбами. Папы обоих мальчиков стояли в двух метрах, все видели и никак не реагировали. Готова поспорить, что ход их мыслей был таким: «Это же пацаны, они должны драться». Но игра должна оставаться игрой. Если вопрос стоял о воспитании мужественности, то, наверное, не мешало бы объяснить ребятам, что нужно не только уметь драться, но и знать, когда и с кем это стоит делать.

Обратный пример: есть у сына приятель, который первое время от большой любви постоянно стремился его обнять, прижать к себе, хлопнуть по плечу, но не рассчитывал силу и получалось грубо. Сын решил, что его хотят обидеть. Пришлось растолковать, что все как раз наоборот. И мама того мальчика «вмешалась» и сказала своему ребенку, что не всем нравится такая вот «любовь» и лучше просто играть вместе. Мальчишки научились ладить и дружат. А если бы мы не вмешались, это недопонимание переросло бы в конфликт.

Понятно, что самостоятельность необходима. Но если ребенок сталкивается с чем-то впервые, как он поймет, что прав или наоборот не прав? Мы же объясняем, что обзываться нехорошо, что обижать девочек нельзя, как и выбегать на дорогу, высовываться из окна, в конце концов, мы же требуем от них послушания. А если реакция «да, он такой, и что я сделаю?», то что же будет, когда ему стукнет 15? Но это уже отдельная тема. Я же хотела сказать только одно: родители, как мне кажется, не должны перекладывать все на детские плечи, прикрываясь фразами о невмешательстве. Во всем нужна мера. А общению, дружбе и решению конфликтов тоже нужно учиться. И кто как не мама с папой в этом помогут.