«Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал…» — всю полноту смысла бессмертных строк Владимира Высоцкого дано постичь, пожалуй, лишь тому, кто знает, что такое горный поход. Тому, кто дышал особенным горным воздухом, кто помнит, как тяжело даются шаги на высоте пять тысяч метров. Сегодня мы беседуем с Сергеем Вакориным — путешественником, фотографом, а в обычной жизни – генеральным директором крупной компании. 

— Сергей, давайте начнем с начала Вашей истории путешествий. Откуда в Вас интерес к исследованию территорий за пределами родной Москвы? 

— Я родился и вырос в Москве, но тем не менее много времени проводил на природе. С самого детства я всё это видел – речки, леса, поля… Наша семья, не сказать, что спортивная, но мы часто выезжали за город, особенно зимой, собирались большой компанией – дедушки, бабушки, родители, братья, сестры, – выезжали в лес, катались на лыжах, сидели у костра, пили какао. Это было очень здорово, и мне всегда хотелось пронести это ощущение через всю жизнь, поделиться им со своими детьми. Поэтому в школе я первым делом начал интересоваться всякими кружками, которые были связаны с походами, поездками. В общем, достаточно рано – класса с пятого-шестого – я начал участвовать в этих мероприятиях.Мы ходили в походы выходного дня по Подмосковью, летом это небольшие путешествия к рекам, озерам с ночевкой, а зимой – однодневные выезды на лыжах.

Первый серьезный поход был в середине 90-х годов, мне было 16 лет. Это была Карелия, три недели на лодках. Была очень большая команда – порядка 50-ти человек.

Карелия – это отдельная тема, отдельный большой мир. Что для молодого человека вообще выезд отдельно со своими сверстниками куда-то от семьи? Во-первых, состояние самостоятельности, во-вторых, воспитание ответственности. Тем более,  меня сразу сделали завхозом, должность для меня заведомо гибельная.

— Почему?

— Потому что для того, чтобы уследить за таким количеством снаряжения и всё организовать, нужно иметь очень большой талант и большой опыт. Я же в такой поход пошел первый раз. В общем, проверка была ещё та! За счет того, что группа была большая, были и проблемы с коллективом.

— Какие проблемы?

— Какие-то драки, разборки. Потому что группа большая, и часть группы были старожилы, как старослужащие в армии, а мы были новичками. Соответственно, на нас пытались свалить более тяжелые дела. Были сложности и с взаимопониманием, и физического плана, потому что нагрузка была большой, приходилось грести целыми днями. Когда мы приехали домой, пальцы не сгибались, потому что были все в мозолях, сжать руку в кулак было невозможно.

Несмотря на все трудности, я вернулся из Карелии с ощущением, что обязательно пойду ещё. Уже начал думать, куда. Мне захотелось подобрать свою команду, тех людей, с которыми мне комфортно и с которыми приятно делить палатку.

В походе было четверо-пятеро ребят, которые держались вместе, и с ними захотелось куда-то сходить. На следующий год мы пошли по очень серьезному маршруту, это был хребет Хамар-Дабан на Байкале. С тех пор я влюбился в байкальские горы, шесть раз уже там был и продолжаю мечтать о том, что на следующий год опять поеду, это первая любовь.

— Чем Вас «зацепил» именно этот регион?

— Это мои первые серьезные горы, абсолютная дикость мест, никаких туристических групп, потрясающей красоты пейзажи. Большое разнообразие природных зон, есть и тундра, и пески, и тайга, очень разнообразная и богатая природа.

— Расскажите об ощущениях человека, который в первый раз приезжает в горы.

— Это сложно описать словами, был какой-то безумный восторг. Мы заходили по туману и по ливню, вершин не было видно. Не было времени наслаждаться видами, нужно было  покушать, посушиться, палатку поставить и поспать. Когда облака немножечко растянуло, я увидел вершину вдали, меня сразило наповал, это был непередаваемый восторг. Всё, с тех пор каждый год обязательно езжу в горы.

— Со временем эти ощущения стали меняться, или каждый раз накрывает щенячий восторг?

— Меняются, потому что примерно понимаю, что увижу, особенно в тех местах, где уже бывал. Но, тем не менее, это всегда что-то новое. Приезжаешь и думаешь: «Вот я здесь уже был» – а на самом деле ни одного путешествия, похожего на другое, нет.

— А какие там высоты?

— Смотря где, в каких горах. Если брать Хамар-Дабан, Южное Прибайкалье, то там небольшие высоты с точки зрения альпинизма, максимальная высота около двух тысяч метров, но, тем не менее, физическая подготовка там нужна. Там дело даже не в высоте, а в тайге – там настоящий лес, с дикими животными, все очень серьезно.

— Вам приходилось сталкиваться с дикими животными?

— Столько лет хожу. Конечно, видел и медведей, и кабанов.

— И что делает путешественник, когда сталкивается с медведем?

— Это серьезный вопрос, давно начал его изучать. Причем с академическим подходом, поднял по этому вопросу серьезную научную литературу, описание случаев встречи с медведями… Начал этим заниматься, когда стал ходить один, в одиночные походы, потому что медведи редко нападают на группы, в основном, эти трагедии случаются с одиночными туристами или когда человек просто отходит от лагеря. Поэтому я этой темой серьезно озаботился.

Поведение медведей зависит сильно от региона, например, в районе Байкала медведи неагрессивные – в те месяцы, которые наиболее благоприятны для туристических прогулок – июль, август, сентябрь – они обычно сытые. Скажем, на Камчатке ситуация немного другая, в американских заповедниках тоже достаточно опасно может быть. В тех местах, где случаются нападения, надо стараться, чтобы еда не источала запах, хранить ее лучше в специальных контейнерах, не оставлять остатков пищи вокруг костра, не мусорить. Медведь приходит на запах. При движении важно шуметь, можно что-то петь. Потому что опасно, когда ты подходишь к медведю с подветренной стороны, он не чувствует тебя, твой запах – можно столкнуться с ним нос к носу. Во всех остальных случаях он просто сам от тебя уходит. Надо очень постараться, чтобы медведь на тебя напал.

Самая неприятная ситуация была, когда я его «в лицо» и не видел. Однажды остановился в зимовье, оно стояло достаточно далеко от реки, чтобы туристы туда не заходили. Это срубленный из бревен домик, куда охотники всё лето заносят продукты, а потом зимой туда приходят и живут там иногда по два, по три месяца, на кого-то там охотясь. Добычу складывают, замораживают, а потом вывозят из тайги. Вот есть иногда цепь таких избушек, обычно о них знают только местные охотники. И они находятся друг от друга на расстоянии дневного перехода, чтобы можно было ночевать где-то. Я спускался к реке за водой, прошел в одну сторону, зачерпнул воду и на обратном пути увидел, что на моем следе, который я оставил пять минут назад, – след медведя. Причем  зверя я не видел, просто чувствовал… Внутри у меня все похолодело, постарался побыстрее добраться до зимовья, причем бегать нельзя, естественно, надо спокойно ходить.

— Почему нельзя бегать?

— Потому что у медведя срабатывает инстинкт охотника, и он просто начинает тебя догонять. Это как от собаки – бегать ни в коем случае нельзя. В любом случае медведь тебя догонит. То есть не было ни одного человека, который от него убежал. Я видел, как медведь забегает на хребет в течение пяти минут, мы потом на этот хребет шли где-то полдня. То есть очень приличную скорость развивает. Есть анекдот про двух туристов, которые сидят в палатке, приходит медведь, начинает рвать палатку. Один турист начинает надевать кеды, второй говорит: «Дурачок, ты ж не обгонишь медведя никогда». – Он говорит: «Это неважно, главное, что я обгоню тебя».

— Почему Вы решили ходить в одиночестве?

Состояние души, наверное… Тяжело объяснить. Это достаточно своеобразный вид отдыха, я не могу его рекомендовать никому, потому что он достаточно опасен. Там есть «за» и есть «против». «Против» – то, что человек может получить какую-то травму, и никто не сможет прийти на помощь. Может банально заболеть. Будет переходить по бревну переправу – оступится и упадет, или камень ему может на голову упасть. Те же дикие звери. Хотя на самом деле опасность, связанная с дикими зверями, – это настолько маленькая доля опасности, что я бы в последнюю очередь их рассматривал.

Если говорить о плюсах, то это время наедине с самим собой, не отвлекает ничего – нет ни мобильного телефона, ни телевизора, ни радио. И, в общем-то, многие вещи можно переосмыслить и понять заново.

Некоторые говорят, что если они находятся с другими людьми в горах, то не могут полностью расслабиться и почувствовать энергетику природы, красоту, спокойствие. Для того, чтобы этим насладиться в полной мере, им нужно побыть в одиночестве. Я к таким людям не отношусь, в хорошей компании в горах я чувствую себя абсолютно не хуже, а иногда даже и лучше, чем в одиночестве. Но одиночный поход – это совсем-совсем другая история, нежели групповой. Что творится там в душе? Сложно словами описать. Ты, наверное, максимально сливаешься с природой.

— Когда я думаю о путешественниках-одиночках, которые максимально изолируют себя от внешнего мира, мне сразу приходит в голову ассоциация с побегом от себя, от своей повседневности…

— Возможно, первая ситуация, когда я ушел в горы один, была действительно связана с тем, что мне хотелось сбежать от реальности и попытаться забыть о тех проблемах, которые у меня в Москве образовались. Но как только я переступил порог маршрутки, на обратном пути, все эти проблемы вернулись ко мне. Когда был там, они меня абсолютно не трогали, я о них совершенно спокойно размышлял. Побег от реальности – это самообман. Никуда ты от них не убежишь, они всё равно останутся.

— То есть мысли всё равно остаются в голове, просто проблемы не так остро воспринимаются?

— Да, гораздо спокойней на все смотришь. Часть проблем вообще уходит на второй план, забывается. Но от реальности, конечно, не убежишь, только если остаться там жить. Другое дело, что такое состояние души позволяет на многое взглянуть с другой стороны. Когда тебя ничто не отвлекает, когда ты можешь размышлять часами, не прерываясь, поток мыслей течет совершенно по-другому. Чуть медленней и спокойней, но беспрерывно. И многие вещи обретают иной смысл, ты, наверное, заново расставляешь приоритеты, и когда возвращаешься – уже пытаешься построить свою жизнь другим образом. Не скажу, что это удается всегда, но тем не менее каждый раз это серьезная встряска.

— С тех пор, как Вы стали регулярно путешествовать в горы, Вы ездили хоть раз по традиционным туристическим маршрутам — погреться на солнышке у бассейна с коктейлем в руках?

— Да, я ездил отдыхать на море – и в Турцию, и в Египет, и в Европу. Но это, скорее, исключение. В общем, после двух-трех дней пляжа я несусь куда-нибудь на экскурсии, в какие-нибудь места.

— Но, тем не менее, всё равно удовольствие от этого отдыха получать удается?

— Да, конечно. Для меня возможность посетить другую страну, посмотреть другой мир — безусловно, это большой плюс. И я люблю путешествовать помимо гор, просто ездить с камерой.

— Кстати, про фотографии. Когда, каким образом, фотография стала неотъемлемой частью Вашего путешествия?

— Я занимался фотографией с 12 лет – проявлял и закреплял, печатал сам. Но это было просто юношеское увлечение, просто процесс. О художественных аспектах, конечно, не думал.

Фотография тоже плотно связана с горными путешествиями, потому что когда видишь эту красоту, тебе обязательно хочется поделиться, привезти частичку этой красоты, попытаться рассказать, где ты был, показать как это выглядит. Практически с первых походов я начал снимать, но у меня были достаточно слабые камеры, пластиковые «кодаки», качество фотографий, если сравнивать с сегодняшним днем, было ужасным. Постепенно хотелось улучшать и улучшать результаты.

В какой-то момент я понял, что мне очень сильно не хватает профессионализма. Я уже пару лет снимал зеркальной профессиональной камерой. Качество снимков заметно улучшилось, но я понимал, что ещё очень-очень далек от того, что можно делать. Долго пытался найти фотошколу, в которой можно получить хорошее образование. Смотрел программы, курсы, читал отзывы, разговаривал с фотографами, смотрел на уровень фотографов и спрашивал, где они учились. Когда несколько человек рассказали о Павле Смирнове, я понял, что мне именно туда. И не жалею, что выбрал эту школу. На мой взгляд, Павел – это один из самых сильных профессионалов в этой области. Он еще в 90-х участвовал в становлении нескольких фотошкол, и, в конце концов, основал свою, где преподает уже более десятка лет. Многие фотографы, которые сейчас снимают в России и за рубежом, закончили его школу.

— Какое будущее в качестве фотографа Вы для себя видите?

— Последнее время я стал много снимать – студийные съемки, пейзажи. В экспедиции по Непалу в этом году осваивал видеосъемку, брал с собой три камеры, снимал фото и видео. Это был мой первый опыт, насколько удачный – поймем после монтажа фильма. Есть куда расти. Считаю, что в сфере фотографии я только в самом начале пути. Не планирую зарабатывать этим деньги, просто получаю большое удовольствие от самого процесса съемки.

— Расскажите про экспедицию, из которой Вы вернулись пару месяцев назад. Насколько я знаю, это было что-то особенное, и по продолжительности, и по сложности…

— Так получилось, что какое-то время назад я познакомился с известным пейзажистом, который входит в элиту российских пейзажных фотографов, – Иваном Дементиевским. Он большой профессионал, специализируется на Непале и очень хорошо знает эту территорию. На протяжении многих лет ежегодно ездит туда, знаком хорошо с религией и традициями этой страны. В прошлом году мы с ним поехали вместе в экспедицию к восьмитысячнику Аннапурна. Это первый восьмитысячник, который был покорен, очень массивная гора, легендарное место. Нам хотелось посмотреть на это всё собственными глазами.

За время путешествия у нас сложился костяк группы из четырех человек, которым было комфортно друг с другом, и мы захотели повторить.

Мы начали готовиться к   большой гималайской экспедиции. Это не фототур, не горный трек, а именно экспедиция. Большая ее часть была посвящена фотографическим наблюдениям, мы жили в домах непальцев, посетили уникальную долину Тсум, имеющую для буддистов всего мира ключевое значение. Там находятся самые известные монастыри, происходит обучение буддизму. Совершенно  уникальное в культурном, религиозном, фотографическом плане место, которое было открыто для посещения иностранцами только в 2008 году.

Первая часть экспедиции проходила в долине Тсум и вокруг восьмитысячника Манаслу – мы обошли эту гору вокруг. Это было хорошим подспорьем для нас в плане акклиматизации, мы взяли пятитысячный перевал и получили высокогорную акклиматизацию, что в дальнейшем позволило нам жить на высоте в пять тысяч метров совершенно спокойно, в то время как людей вокруг эвакуировали вертолетами сплошь и рядом. А вторая часть экспедиции была более спортивной. Мы прошли по Эверест-треку, побывали на двух перевалах, трех вершинах.

— Что такое Эверест-трек?

— Это самый известный в мире горный трек в районе Эвереста. В общем-то, все горные туристы мира стремятся туда попасть. Получается, что это такая Мекка горного туризма. Эверест – самая высокая гора в мире, 8848 метров, а вокруг восьмитысячники, семитысячники. В общем, культовое место. Как говорят, «Гималаи начинаются там, где кончаются обычные горы». В Гималаях всё просто гигантское: если это ледник, то он многокилометровый; если гора, то она — 5-7 тысяч метров. То есть там такие масштабы, от которых просто дух захватывает. Соответственно, этот трек уникален именно огромными вершинами, снежниками, льдами, глыбами, камнями. Увидеть воочию самую высокую гору мира и постоять рядом – это дорогого стоит.

— У Вас в планах есть покорение этой горы? 

— Вопрос неоднозначный. Дело в том, что он, прежде всего, даже не физического плана, потому что сейчас взойти на Эверест не представляет никаких проблем. Человек должен быть немножко подготовлен – и его практически туда занесут за его деньги. Экспедиция стоит порядка 65 тысяч долларов на одного. Если ты профессиональный альпинист и самостоятельно организуешь экспедицию, то будет дешевле, но тоже прилично по затратам, поэтому все экспедиции нуждаются в спонсорах. Первый вопрос – это, конечно, финансовый. Мне кажется, что гораздо интересней посетить 25 вершин мира, чем подняться на одну, пусть и такую легендарную.

Но более важен вопрос моральный. Дело в том, что там гибнет огромное количество людей. Эти люди все там остаются. Соответственно, при подъеме ты видишь их тела, а иной раз ты видишь живых людей, которые умирают у тебя на глазах, и не можешь им ничем помочь. В основном, гибнут при спуске, потому что поднимаются туда на морально-волевых установках, на драйве, адреналине, а обратно сил уже не хватает спуститься, и они гибнут. Есть американский сериал «Эверест: за гранью возможного», про группу непрофессионалов, восходящих на Эверест, к каждому человеку был приставлен оператор с камерой. Так вот, один из альпинистов поднялся на Эверест, это было мегадостижение для него, то есть это мечта всей жизни, и он в воодушевлении спускался с горы. На обратном пути он увидел альпиниста, который умирал. Он подошел к нему, дал подышать кислородом и вынужден был его оставить умирать, а сам спуститься, дабы не погибнуть самому. И когда он спустился в лагерь, вся радость от восхождения пропала, он говорил: «Боже, за что мне это? Я теперь с этим буду жить». По сути, у него не было выбора, потому что для эвакуации человека требуется более двадцати шерп, подготовленных и отдохнувших.

— Шерп?

— Шерпы – это непальская народность, горные проводники, те люди, которые осуществляют помощь при восхождении. Для того, чтобы организовать какую-то серьезную экспедицию, требуется большое количество таких людей.

 — Получается, что на Эвересте больше смерти, чем радости?

— Именно так. Мне рассказывали случаи, когда семейные пары сидели и умирали, и люди, проходя мимо них, желали им удачи, понимая, что они замерзнут через несколько часов и умрут. Но ничего не могли сделать.

— Я не понимаю, почему нельзя помочь этим людям?

— На определенной высоте это невозможно. Человек вынужден уходить, потому что если он останется и задержится, у него закончится кислород, и он физически не сможет ничего сделать. На пяти, на шести тысячах метров – прежде чем поднять фотоаппарат и сделать лишний снимок, ты хорошо подумаешь, потому что это тяжело. Я уже не говорю про то, чтобы нагнуться и завязать шнурки или поднять что-то упавшее. На такой высоте каждый шаг дается с очень большими усилиями. Соответственно, без акклиматизации там вообще делать нечего. Чтобы подняться на Эверест, человек порядка трех месяцев живет на высоте пяти тысяч метров и пытается привыкнуть. Многие не привыкают, эвакуация из этого района происходит круглосуточно. Вертолетами, мулами, на яках. Везут, несут. На этом маршруте, конечно, большой поток туристов, но и большое количество людей, уезжающих ни с чем.

— Как, по Вашим ощущениям, меняется поведение людей на больших высотах? Есть какие-то качества, которые проявляются ярче, чем обычно?

— Ну, про себя мне сложно говорить, но действительно есть различия. Даже при небольших нагрузках и несильном изменении условий комфорта, бытовых условий, человек очень сильно меняется. И я наблюдаю это каждый раз. Особенно, когда есть люди, которых я первый раз вижу в группе, которые не были в горах. Иногда удивляюсь, как столь незначительные вещи могут так сильно менять людей, и отсутствие горячей воды, просто физическая усталость, очень сильно влияют на психологический климат в коллективе. Сплошь и рядом, когда человек в городе, при первой встрече ведет себя одним образом, а потом – как будто подменили.

— Например?

— Проявляются, собственно, худшие качества – человек начинает ругаться, меньше общаться с другими людьми и находит поводы для ссор, обосабливается, начинает делить пищу. Грубо говоря, если он видит, что кому-то попался больший кусок тушенки, он делает замечание, говорит, что у него меньше. Особенно неприятно, когда здоровые парни, физически очень крепкие, спортсмены, начинают делить с девушками вещи: считают, кто больше несет, кто меньше, ведут себя совсем не по-джентльменски.

— Какой в горах джентльменский кодекс? Что такое быть джентльменом на высоте пять тысяч метров?

— Мне кажется, что самое главное – это пытаться сохранить свой человеческий облик и те человеческие ценности, которые у тебя есть здесь, в городе. Наверное, это сильно зависит от воспитания, от того, кто ты есть на самом деле, потому что это не человек меняется в горах, просто сложные условия заставляют его проявить себя во всей красе.

— Как близкие люди реагируют на Ваши экспедиции?

— Это, пожалуй, самый болезненный вопрос, потому что я по себе знаю, что ждать человека гораздо тяжелей, чем идти самому. Поэтому прекрасно понимаю, как чувствуют себя мои близкие. После того, как у меня родился сын, я ощутил это в полной мере – как я за него переживаю, даже когда он находится в детском саду. И я представляю, что такое, когда ребенок, брат, муж, друг уходит в какие-то экспедиции.

Впервый раз, когда я пошел один, это вызвало очень большие нарекания. Но моя семья меня достаточно хорошо знает: если я что-то задумал, то остановить меня очень тяжело. Недовольство было, и переживания были, но я смог убедить их и всё-таки пошел.

— После экспедиции уже прошло достаточно времени, есть планы на следующую поездку? Какое-то знаковое место, куда Вы еще не доехали?

— После больших экспедиций, походов накапливается определенная доля усталости. Появляется желание хорошо покушать и мягко поспать. Но проходит неделя, месяц и уже опять планов громадье. Мест для путешествий очень очень много, начиная с Подмосковья и до Австралии, Новой Зеландии и Антарктиды. Везде интересно! Обязательно поеду в Тибет.

— Какой историей из путешествий Вы бы закончили рассказ? Что запомнилось на всю жизнь?

— Во время путешествия по Непалу буддийский лама показал нам тропинку к тибетскому монастырю, про который мало кто знает. Более того, он расположен на высоте четырех тысяч метров, и ему 950 лет. Мы поднялись туда, и нас очень любезно приняла смотрительница (это женский монастырь). Ей 24 года, она живет там порядка 12-ти лет, занимает не последнее место в религиозной буддистской иерархии. Её родители, дед с бабушкой – тоже очень религиозные люди, приехали из Тибета, а она продолжает эти традиции, и 12 лет живет одна в монастыре. Мы находились там достаточно долго, разговаривали с этой девушкой, ей хотелось выговориться, она нас угощала печеньем собственного приготовления, чаем. Была очень теплая, дружеская атмосфера. Уединенный храм на высоте четырех тысяч метров – это какое-то чудо, и, наверное, одно из самых ярких впечатлений за эту экспедицию и за все мои путешествия. Это совсем другая реальность, что-то недосягаемое для нашего понимания, особенно для московской жизни – жить одной на четырех тысячах метров 12 лет.

На обратном пути, когда мы возвращались, пошел снег, и буквально в течение нескольких часов всё замело, всё было в снегу, в белом молоке – белым-бело, все горы покрыло снегом, были совершенно уникальные красивые виды. И этот визит в монастырь приобрел ещё более глубокий смысл, как будто на время мы получили доступ к чему-то сокровенному, важному, бесконечному.

Беседовала Вероника Заец