Трансваальской зимой, когда дни стоят холодные и ясные, а ночная темнота, мерцающая блеском далеких, похожих на льдинки звезд спускается на землю совсем рано, так приятно бывает разжечь в гостиной камин. Весь дом наполняется легким, теплым, немного таинственным ароматом потрескивающих дров, темнота за окнами сгущается еще больше, а мы сидим у огня в мягких креслах, кутая ноги в пледы, потягиваем из резных бокалов пахнущий корицей глинтвейн и негромко, вполголоса беседуем о самом глубоком, личном и важном… Неслышно ступая, подходит к камину собака, ложится рядом и, подставив бок приятному теплу, смотрит на огонь; в ее темных звериных, немного грустных глазах пляшут, отражаясь, веселые красные язычки. Понемногу огонь завораживает и нас: разговоры смолкают, и мы тихо смотрим на пламя, думая о своем. Не так ли сидели когда-то и наши далекие предки, греясь вечерами у костра в пещере, где пляшущие на стенах отблески пламени выхватывали из темноты рисунки быков и оленей? Не оттуда ли родом наша любовь к живому огню, на который можно смотреть и смотреть, не отрываясь?

Зимний камин рождает множество мыслей, стихов и сказок, и, может быть, я когда-нибудь их расскажу.

…Это – зимой. Летом же камин стоит остывший, темный, и только теплый летний ветер, свободно проходя сквозь распахнутые окна и двери, шевелит в нем остатки золы. Но это не значит, что из камина уходит жизнь: летом он дарит нам новые сказки, уже не таинственные, а веселые, как и само трансваальское лето.

Каминная труба, как и полагается, выходит на крышу. Вершина трубы прикрыта от дождя и сухих листьев особым железным колпаком в виде большой птицы. Сходство с птицей, как оказалось, неслучайно: трубу и железный колпак с некоторых пор облюбовали смеющиеся горлицы.

Смеющимися этих милых, но очень глупых птичек назвали за их воркование, напоминающее грудной, немного смущенный человеческий смех. В брачный период самец горлицы, усевшись поудобнее на ветке, способен ворковать часами, делая лишь небольшие перерывы на еду. Разумеется, каждая горлица хочет, чтобы ее песня звучала как можно громче: ведь чем сильнее будет голос кавалера, тем охотнее откликнется на него самочка, а возможные соперники, наоборот, побоятся связываться с такой могучей птицей.

Горлицы нередко усаживались поворковать на нашу трубу и вскоре заметили, что, если засунуть голову под железный колпак, песня начинает звучать небывало громко! Разумеется, после такого важного открытия труба стала пользоваться у горлиц-кавалеров еще большей популярностью. И вот однажды молодой самец, увлекшись пением, так далеко засунул голову под колпак, что потерял равновесие и, отчаянно трепыхаясь, полетел прямо вниз, в темноту…

Услышав в каминной трубе хлопки и удары, мы, конечно, прибежали посмотреть, что произошло. К нашему немалому удивлению, из трубы в камин ничего не выпало, зато откуда-то из ее середины послышалось громкое воркование смеющейся горлицы. Казалось, что ожил и заворковал сам камин.

Загадка объяснялась просто: летя вниз по трубе, незадачливый кавалер наткнулся на небольшую перегородку и, видимо обрадовавшись обретенной наконец точке опоры, крепко вцепился в нее лапками. Если бы он отважился пролететь чуть ниже, то попал бы прямо в просторный холодный камин и вновь увидел бы солнечный свет. Но горлицы – весьма недалекие существа; и наш кавалер, едва придя в себя после необычного полета, вместо того, чтобы искать путей выхода, решил не терять времени даром: устроившись на перегородке, как на насесте, он принялся ворковать. Голос певца резонировал в трубе, и кавалер, наверное, был в восторге от самого себя: никогда еще его песня не звучала так мощно!

Вдоволь посмеявшись, мы принялись искать способ вызволить горлицу из каминного заточения. Рукой до перегородки дотянуться было невозможно; тогда мы засунули в трубу швабру и осторожно попытались подтолкнуть горлицу, чтобы она слетела вниз, в камин. Однако глупая птица, вместо того, чтобы спасаться от швабры внизу, принялась подскакивать вверх (взлететь ей не позволяли узкие стенки трубы), а затем уселась прямо на швабру! Когда же мы попытались вытащить швабру наружу вместе с горлицей, птица вновь перепрыгнула на «насест»…

Так мы провозились довольно долго. Наконец, кому-то удалось столкнуть горлицу с «насеста» — и в камин вместе с облаком сажи свалилось нечто черное и очень сердитое…

Впрочем, долго рассматривать черное нам не пришлось: в следующее мгновение оно пулей вылетело в открытую дверь (по пути обильно посыпав нам волосы сажей) и уселось на ближайшую ветку, где, хорошенько почистившись, вновь превратилось в горлицу, хотя и слегка растрепанную.

Стоит ли говорить, что через несколько минут мы вновь увидели эту же горлицу на трубе, где она самозабвенно ворковала…

Не только горлицам нравится наш камин: теплыми летними вечерами из-под железного колпака трубы нередко вылетают летучие мыши, видимо, отсыпавшиеся там днем. Как они выдерживают непрестанное воркование горлиц, усиленное трубой – не знаю. Но как бы то ни было, пример птиц оказался заразителен: как-то раз одна летучая мышка повторила путь незадачливой горлицы-кавалера.

Услышав вечером шорох в камине, мы подумали, что в трубу опять провалилась какая-то птица. Но по каминной решетке, отчаянно цепляясь за нее коготками, ползал маленький подковонос.

Что ж, вздохнули мы с облегчением, этого хотя бы не придется вытаскивать из трубы: снимем решетку – и да здравствует свобода!

Но не тут-то было: когда решетка была снята, малыш-подковонос, совсем потеряв голову от страха, ринулся не в распахнутую настежь дверь, а прямо в комнаты!

Мы бросились за ним и увидели, что несчастный зверек мечется по спальне сестер, тщетно пытаясь найти выход. Распахнутое окно было прикрыто тюлевой занавеской, и, видимо, поэтому подковонос его не замечал. Мы поспешили откинуть занавеску, чтобы открыть нашему гостю путь к свободе… но в то же мгновение подковонос сложил крылья и юркнул под кровать.

Не буду описывать, как мы пытались достать малыша из-под кровати – такое хрупкое существо не выгонишь шваброй, как горлицу! – как он, опираясь на кожистые локотки, вылезал совсем с другой стороны и вновь принимался метаться по комнате, упорно не замечая окна… Скажу только, что, когда зверька наконец удалось поймать в занавеску и выпустить в окончательно сгустившуюся теплую летнюю тьму, мы вытерли пот со лбов, посмотрели друг на друга и громко расхохотались. «Бедный подковонос!» — сказал мой муж. «Полетел рассказывать друзьям о своем геройском подвиге: как он один сумел уйти от шестерых великанов!»

Но что бы там ни подумал подковонос, для нас этот случай стал еще одним приключением, о котором мы будем не раз вспоминать долгими зимними вечерами, греясь у веселого пламени вновь разожженного камина…