Авиаспорт, как и автогонки, считается уделом мужской половины человечества. Она разрушила этот стереотип. Уже много лет ее имя входит в десятку сильнейших летчиков мира. Обладательница медали ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, лауреат Национальной премии общественного признания достижений женщин «Олимпия», семикратная абсолютная чемпионка мира по высшему пилотажу среди женщин – за всеми этими титулами стоит великолепная Светлана Капанина, красивая женщина с сильным характером.

— Светлана Владимировна, расскажите про Вашу семью, кто-то из Ваших родственников летает?

— Нет, семья у меня не «авиационная». Папа очень спортивный человек: работал таксистом и занимался фигурным автовождением на льду, был в этой дисциплине вице-чемпионом Казахстана. Каждое утро делает зарядку и поднимает гири. Впоследствии «баранку» таксиста сменил на должность егеря Рыбохотнадзора. Мама всю жизнь проработала простым рабочим. В советское время — бухгалтером на базе в Промторге, а потом оператором автозаправки. У меня есть замечательные сестра Лариса и брат Олег.

— С чего начался Ваш путь в профессиональный спорт?

— Я пошла по стопам отца. Увлекалась мопедами, мотоциклами, отстаивала честь школы и класса во всех спортивных мероприятиях и «Зарницах». Хорошо бегала на короткие дистанции, шесть лет занималась спортивной гимнастикой, выполнила норматив кандидата в мастера спорта. Приглашали в Целиноградскую школу Олимпийского резерва, отказалась из-за того, что тренера, Руппель-Ерёмушкину Ларису Александровну, не пригласили.

Обожаю Ларису Александровну и очень благодарна ей за её большое сердце, за любовь к своим воспитанникам, за человечность, которую она вложила в своих спортсменов. Очень многое в формировании ребенка зависит от первого тренера. Она прививала нам,  своим девчонкам доброту, любовь к своему делу, к членам команды и к соперникам, силу воли и трудолюбие, стремление к победе  и много других положительных качеств.

После восьмого класса я поступила на фармацевтическое отделение Целиноградского медучилища. Окна общежития выходили на лётное поле — чуть ли не каждый день наблюдала за полетами планеров, они меня не впечатляли, а вот прыжки парашютистов заинтересовали. Захотела прыгнуть с парашютом. Подбила на это дело девчонок, и  группой в семь-восемь человек мы отправились в местный аэроклуб, но медкомиссию удалось пройти только мне. Одна заниматься не пошла. Занятия поздно, ездить  далековато, женское общежитие, непростые отношения с преподавателями…

Закончила медучилище. По распределению направили в Курган, в аптеку при железнодорожной больнице. Через месяц отыскала местный аэроклуб. Иду по коридору, а тут  какой-то инструктор перехватывает меня и начинает усиленно уговаривать не в парашютную секцию идти, а «записаться на самолеты». Ну и записалась. Несколько месяцев занималась теорией — самолетов в глаза не видела. А когда наконец первый раз посадили в самолет и «прокатили» (по заданию был полет строем в составе звена из трех самолетов), то меня этот спокойный горизонтальный полет не впечатлил.

— Как же так получилось: полет не впечатлил, а в авиашколе Вы остались?

— С трудом уволившись из аптеки, – в те времена было очень строго с отработкой по распределению после учебы, – собралась уезжать домой, в Щучинск, но тут прибежал Евгений Боровинский (потом летали с ним в одной группе) и говорит: «Рукавишников просил не уезжать насовсем, пока не прокатишься на пилотаж». Рукавишников Александр Васильевич был тренером в Курганском авиаспортклубе (АСК). О нем говорили: «Он и обезьяну летать научит…»  Александр Васильевич сразу уловил мой спортивный характер, приплюсовал вестибулярный аппарат и физические возможности, доставшиеся от спортивной гимнастики, и очень не хотел терять, по его словам, «перспективного спортсмена». Очень благодарна ему за настойчивость, с которой он убеждал меня остаться.

В общем, погостила я дома и вернулась, думала, что на несколько дней — уважить тренера.

И тогда Рукавишников договорился с начальником АСК, чтобы Солодовников Леонид Аркадьевич – он стал потом моим тренером – устроил «настоящий прогон», а не как обычно делают для новичков, чтобы их раньше времени не испугать. Взлетели. У Солодовникова пилотаж строгий, четкий, с большими перегрузками. У меня голова вправо-влево, бьется об фонарь! Земля-небо, все вращается! То тебя пытается выбросить из сидения, то наоборот вжимает, скальп вверх-вниз, руки-ноги летают по кабине, педали, ручка — все ходуном…

Я была в таком восторге, в таком колоссальном шоке! Этот шок пронесла через всю жизнь! Больше таких ощущений никогда не испытывала. Если все было бы постепенно, то есть первый полет начался с обучения, — никогда, наверное, не почувствовала бы таких неземных, ярких ощущений!

Это был самый невероятный  полет, таких ощущений больше никогда в жизни я не испытывала: потрясающая крутизна, небо и земля с бешеной скоростью вращаются вокруг самолета, и пусть голова в шишках от ударов о фонарь кабины – всё равно ужасно понравилось и определило всю мою дальнейшую судьбу…

Меня тут же оформили техником-электриком связи при АСК — и я начала летать. Мама, конечно же, пришла в ужас: «Если ты в этом аэроклубе останешься, ты мне больше не дочь!» Но я свою маму знаю, и действительно, ее гнева хватило лишь на пять дней. Потом она часто говорила: «Даже если ты полетишь в космос, я не удивлюсь».

Так уж получилось, что спортсменкой А.В. Рукавишникова я не стала, но он во многом помогал и поддерживал… Очень ценю все, что он сделал для меня.

Первым инструктором был Николай Голубцов. Он иструкторил первый год, но был очень опытным спортсменом и великолепным человеком.

Со второго года стала летать у замечательного штурмана-инструктора-тренера Солодовникова Леонида Аркадьевича. Это человек, который в самолетном спорте дал мне ВСЁ: пилотаж, почерк, летный характер, шарм, силу и красоту полета, стремление к победам… С ним мы прошли через многое:  слезы и обиды на тренировках, горечь поражений и радость побед на соревнованиях, короткую семейную жизнь… Скорблю о том, что жизнь его так рано оборвалась. Он мой «ангел-хранитель».

— Когда Вы почувствовали, что небо Вам покорилось?

— Небо не покорить. Оно может или принять, или не впустить в себя. Примет — и ты купаешься в нем, становишься частью этого безбрежного бытия… Не принимает — пашешь, страдаешь, изнашиваешься, боишься. Покоряется не небо, а самолет — когда твой технический и физический потенциал сливается с его возможностями. Вот тогда что-то получается…

— Как формируется стиль, почерк пилота? Меняется ли он со временем?

— Стиль и почерк зависят от характера пилота, но закладывается он тренером, его умением разглядеть в ученике способности, если хотите, дар, и развивать их. Все остальные годы уходят на совершенствование пилотажных фигур и их комбинаций. А вот присутствие шарма и грации в полете  — или есть, или их нет. Это внутреннее состояние души. И они могут только слегка меняться, в зависимости от настроения.

— Расскажите, как Вы попали в сборную России по высшему пилотажу?

— Меня пригласил Касум Гусейнович Нажмудинов, главный тренер сборной, это было в 1991 году.

Первые сборы прошли ужасно. Пришла такая девчонка, которая мало что из себя представляет, неизвестно, вырастет ли из нее вообще во что-нибудь. Но, видно, почуяв конкуренцию, остальные члены сборной стали меня «вышибать». Было настолько обидно, я даже плакала. Я выросла среди мальчишек, здесь тоже в основном ребята… и непонятно, за что тебя за спиной обливают грязью. Решила: больше в эту команду не поеду, не нужны никакие чемпионаты мира, никакие СУ-26! И правда, на следующие сборы не поехала.

Но позже все же стала летать в сборной, попыталась отстраниться от команды, дружила с техниками. На их поддержке выехала. Знаете, дружба в команде — это важно. Когда не только «каждый сам за себя». Хочется честных взаимоотношений, поддержки, плеча.

— Вы семь раз брали мировое «золото», многократно становились абсолютной чемпионкой России. У Вас есть ученики, последователи высшей школы пилотажа?

— Если честно, то на тренерскую  работу пока нет времени. Соревнования, сборы, тренировки, переезды… Всё успеть невозможно. В 1995 году я окончила экстернат Калужского летно-технического училища по специальности летчик-инструктор и, конечно, опытом делиться буду.

— Как Вы относитесь к своим наградам и победам? Какая медаль для Вас самая важная?

— Поначалу, наверное, гордилась своими наградами, а сейчас — это лишь результат проделанной работы. И уже не так важна победа (хотя и это имеет место быть), — для меня и для многих других пилотов-профи большее значение имеет, как отлетал, что создал нового, чем порадовал. Больше радует творчество, чем чисто спортивные наработки ради победы. Ну а медали – каждая дорога по своему. За каждую заплачена своя цена. Они, как километровые столбы — наверное, какие-то вехи, но об этом я буду задумываться позже. Ведь пока еще летаю…

— Насколько для Вас важно сделать каждый полет идеально?

— Хочется каждый полет отлетать идеально. «Все, что я делаю – я делаю хорошо!» Для чего плохо летать? Но как бы ты ни старался, бывают внешние факторы, влияющие на полет и тебе не подвластные: ветер, «тяжелый» самолет, слабый двигатель, местность. Поэтому — нет предела совершенству.

— У Вас двое очаровательных детей – Пересвет и Есения, но при этом Вы ни разу не уходили надолго из спорта. Тяжело было восстанавливаться после родов?

— После рождения Пересвета, недельки через две-три, я пошла в спортзал. С ужасом узнала, что не могу ни подпрыгнуть, ни перекувырнуться, ни присесть. Не понимала, как можно в одночасье потерять спортивную форму. Потом восстановилась, это произошло как-то само собой.

— Как Вы изменились, когда стали мамой?

— Дети – это моя радость. Чем больше они становятся, тем больше становится счастья и любви к ним. Не хочется никуда от детей уезжать. С рождением ребятишек появилась осторожность, лишний раз не кидаюсь в омут с головой. Отчаянности стало меньше, мечтаешь вернуться домой живой, в будущем увидеть их свадьбы, их счастливую взрослую жизнь. Может быть, и полюбоваться ими на пьедестале… Ну, и внуков дождаться!

— Они хотят пойти по маминым стопам?

— Есения хочет летать, как мама, и даже лучше. Хотя я это не приветствую. Пересвет же, как папа, – борется, вроде бы перспективно. Посмотрим — время есть. Главное, пусть будут хорошими и надежными людьми.

— Вам удается отдыхать?

— Я давно не отдыхала. Люблю путешествовать, но пока приходится ездить только на соревнования. Наша команда объездила почти весь мир (не были только в Австралии), но отдыхом эти поездки назвать трудно, равно как и путешествием, из-за постоянного напряжения. Спорт жесток, ему нужно отдаваться целиком, без остатка.

— Сколько еще Вы планируете летать? Какое развитие для себя видите в будущем?

— Пока душа поет и летается — буду летать. Не почувствую радость от полета — закрою фонарь и уйду. Но думаю, это произойдет прозаичнее — из-за отсутствия самолета. Ну а форм саморазвития много. Работа над собой — это и есть главное, зачем мы приходим на землю. А что касается летной деятельности — хочется создать центр высшего летного мастерства и передать свой опыт молодежи, но это большие деньги, которых нет.

— Что для Вас пилотаж: призвание, работа, стиль жизни?

— Пилотаж — все, что Вы перечислили, и чуть-чуть больше. Это трудно объяснить.

— Как часто в жизни Вы делаете что-то из последних сил? Позволяете себе быть слабой, несовершенной?

— Из последних сил борюсь с подлостью и несправедливостью — у них тысячи лиц, а у доброты одно. Дома могу быть слабой и несовершенной, но ненадолго — это лишь отдых. Потом вновь захлестывает волна деятельности, и всё хочется сделать на отлично.

Беседовала Вероника Заец