Терроризм — часть нашей жизни. Что с этим делать?

Терроризм — часть нашей повседневности. Еще несколько лет назад такой тезис показался бы мне чрезмерно преувеличенным, провокационным, может быть, даже истеричным. Хотя уже и несколько лет назад теракты случались часто. Но, как это бывает, то, что не случается непосредственно с нами, оно как бы и не существует вовсе.

Несмотря на то, что уже очевидно, что необходимо соотносить свою жизнь и свое поведение с изменившейся реальностью, до сих пор не существует четкой схемы помощи пострадавшим в терактах и их семьям (в первую очередь помощи психологической), а тем, кто не пострадал, непонятно, как вести себя. Как высказывать скорбь, сочувствие? Какие чувства вообще нормально испытывать в таких ситуациях, а какие нет?

В книге Светланы Алексиевич «Время секонд-хэнд» есть глава, посвященная девушке, попавшей в теракт в московском метро 6 февраля 2004 года, и ее матери. Она начинается так: «На первую нашу встречу пришла ее мама. Призналась: «А Ксюша не захотела со мной пойти. Отговаривала и меня: “Мама, кому мы нужны? Им нужны только наши чувства, наши слова, а сами мы им не нужны, потому что они этого не пережили”».

Реакция общества, которая начинается после каждого теракта, к сожалению, нередко подтверждает эту мысль. Жертвы трагедии никому не нужны, кроме своих близких. Со стороны посторонних часто можно увидеть эгоистичный и жадный интерес к чужому страданию. И, наверное, какое-то внутреннее удовлетворение — как хорошо, что это случилось не со мной.

Из всего этого страшного рассказа в книге Алексиевич больше всего мне запомнилось то, по каким мелким деталям видно, насколько трагически и бесповоротно меняется жизнь человека после пережитого. Человек может стараться стереть из памяти эти чудовищные события, продолжить жить, как будто ничего не было. Потому что не хочет, чтобы на нем видели «клеймо жертвы». Таким людям сложно строить новые отношения — потому что непросто встретить человека, который, не имея сам подобного опыта, сможет понять, поддержать, не сбежать. Сложно снова начать жить как прежде, ходить в кино и на концерты, радоваться.

Стирает ли человек трагедию из памяти, или наоборот — постоянно вспоминает о ней, в любом случае это событие становится центральным фактором, травмой, определяющей всю остальную жизнь.

В Израиле я встретила женщину, которая 13 лет назад с промежутком в несколько месяцев попала сразу в два теракта. Уже много лет она живет с мужем в самом тихом месте на земле — в маленьком поселке на берегу Мертвого моря, где круглый год хорошая погода, пальмы и лечебный воздух. Однако по-прежнему травма теракта — ключевое событие, которое держит ее в тисках и не позволяет видеть ничего другого. Все эти 13 лет она принимает ежедневно сильные антидепрессанты, не может работать, потому что ее постоянно мучают бессонницы, не может нормально есть и общаться с окружающими.

Казалось бы, это Израиль, где есть возможность получить квалифицированную помощь психотерапевта, преодолеть последствия катастрофы. И все равно — человек продолжает жить в личном внутреннем аду.

Для тех, кому повезло не столкнуться с терроризмом лично, на мой взгляд, характерны две стратегии поведения. Первая — полное отрицание того, что случилось что-то ужасное. Настойчивое и упрямое повторение мантры «ну и что, все в порядке, подумаешь, всего пятьдесят (сто, двести) погибших, жизнь продолжается». Когда 29 марта 2010 года произошли взрывы в московском метро, я почему-то приехала в университет (один из взрывов был на «Парке культуры», а мой университет — на «Фрунзенской»). Метро не работало, добиралась наземным транспортом. В университете в тот день не было почти никого, все занятия отменили. Меня тогда это возмутило, как будто два взрыва за одно утро не повод для подобной реакции. Сейчас я понимаю, что это было своеобразной попыткой справиться с шоком.

Другая крайность — поддаться тотальному страху. Не ездить на метро. Не летать на самолетах. Не выходить из комнаты, как советовал Бродский. Видеть мир исключительно враждебным и опасным.

В обоих случаях человеком руководит страх и гнев. Ситуация усугубляется тем, что в российской культуре не принято особо внимательно относиться к жертвам (особенно к жертвам, которые остались живы). Они автоматически превращаются в безликих «погибших», «пострадавших» и «раненых», в цифры в новостной сводке. Может быть, одну-две семьи выберут телевизионные передачи, чтобы поднять свои рейтинги, но подавляющее большинство остается один на один с горем.

Самое пугающее в терроризме — отсутствие логики. Вы не можете угадать, когда, где и с кем это случится, вы не можете стопроцентно обезопасить себя и своих родных. Вы не можете сказать, что кто-то «заслужил» или «сам виноват». Люди в парижских кафе вечером 13 ноября — разве они предполагали, что не вернутся домой? Но при этом нужно иметь в себе силы продолжать нормальную жизнь, не отказывать себе в радости, не бояться. Важным шагом для этого мне видится развитие в себе эмпатии, готовность и смелость поставить себя на место другого человека. Не бросать другого наедине с его болью, а стараться разделить ее с ним. Не стесняться говорить слова соболезнования, сочувствия — как направленные конкретным людям, так произнесенные в качестве абстрактного выражения эмоций по поводу случившейся трагедии.

Потому что мир, наполненный взаимной поддержкой, состраданием, где беда объединяет, а не разобщает, — менее страшен.

Прим. глав. ред.: вчера я вновь была у посольства Франции. Там появилась книга, в которой каждый может написать слова поддержки. Книга уже разбухла от слов и от падающего на страницы бесконечного снега. Я пролистала ее — «мы понимаем ваши чувства», «держитесь», «нам это знакомо». Все так же горят свечи. Кто-то их постоянно зажигает.