Глаза зевак и прохожих были прикованы к табличке на кресте — они жадно вчитывались в слова. Изощренной насмешкой казались им эти знаки. Царь.

Стражники, беззлобно переругиваясь, делили одежду, вытягивая жребий — соломинки, зажатые в кулаке сотника, который морщился от головной боли, не прекращающейся из-за стремительно слепших глаз.

Казалось, совершалась обычная казнь. Только толпа была больше обыкновенной, да через кольцо стражников медленно прошла женщина. На ее лицо никто не решался взглянуть.

Дневной свет, только что казавшийся обычным, менялся. Один из стражников запрокинул голову и так изменился в лице, что даже едва видящий больными глазами сотник уловил судорожное движение его губ и скул.

— Что? — коротко спросил он, чувствуя, что надвигается непонятное, непостижимое, грозное.

— Тучи, — коротко ответил стражник. Откашлялся. — Они собираются так стремительно, будто их гонят демоны. Уже начинают сверкать молнии. Они алые. Я никогда не видел таких молний…

Сотник и стражник разом взглянули на крест, стоявший в середине. И на того, кто был на нем распят. Но их взгляды остановились на фигуре женщины, стоявшей у этого креста. От нее веяло такой скорбью, что стражник затаил дыхание. В бледном до белизны лице, обращенном к распятому, не было слез. Боль. Боль. Такая, что, казалось, воздух звенит от этой боли. Сотник, закаленный в боях воин, почувствовал, как становится колючим комом в горле воздух. На это нельзя было смотреть. Такое великое страдание не могло быть на этой грешной земле. Сотник взглянул на стражника.

— Это его мать, — хрипло пробормотал тот.

— Зачем… здесь?

— Может ли мать оставить сына? В такую минуту? — стражник будто давился словами.

— Ученики его оставили.

«Увы мне», — как вздох долетел до них. Скорбь. Скорбь и любовь.

«О чем она скорбит? — внезапно подумал Сотник. — О потере сына или пророка? О том, что он умирает позорной смертью?».

Он хотел еще раз взглянуть на Мать Распятого. Но не посмел.

«Мы распяли любовь», — ужас пронзил его — ответом на вопрос.

И, как отзвук этого ужаса, багровая молния пронзила небо.

— Совершилось.

Не было ни звука. Люди переговаривались, шли — не замечая, как молчит все вокруг. Ни звука. Даже камни и песок не шуршали под ногами. Стихло все. Звуки голосов пугали сотника — он не видел ничего и не слышал ни шума листвы, ни ветра, ни криков птиц. Только пустые голоса, подобные крику ворон.

— Прокуратор разрешил перебить им голени!

Сотник вздрогнул.

— Исполняйте.

«Это за то, что я видел Ее страдание. Это за то, что я был здесь, а не на месте разбойника. Тьма».

— Ткни его копьем, Фархем, — раздался голос. Чей-то. Одинаковые голоса. Пустые. Пустые. Пустые. Тьма.

Он отчаянно вскинул голову и в этот миг раздался еще один звук — копье вонзилось в чье-то тело. Кровь, горячая кровь брызнула на землю, на лица. Перед сотником сверкнула ослепительная молния. Он неуверенно провел по глазам рукой. На руке была алая кровь. У Креста какой-то человек упал на колени. Сотнику показалось, что в руках его сосуд.

Сотник услышал, как набегает ветер.

— Клянусь, я умру за тебя, — прошептал он тому, кто, как он думал, уже ничего не слышал.