Сегодня мы совершим ещё одну виртуальную прогулку – на сей раз по Московскому Кремлю. И, уж если говорить о кремлёвских сооружениях, то начинать логично с соборов, а именно, — с Успенского, долгое время бывшего главным храмом Москвы. Тем более, и повод есть – праздник Успения Пресвятой Богородицы. И, если верить летописям, нынешнее здание собора было освящено 15 (25) августа 1479 года.

Датировка самых ранних из многочисленных захоронений, обнаруженных под полом собора во время реставрации, позволила предположить, что первый, деревянный храм стоял на этом месте ещё в конце XII века. Однако о том храме мы не знаем ничего.

Зато знаем, что в 1326 году, вскоре после перенесения в Москву митрополичьей резиденции, тогдашний владыка Пётр высказал московскому правителю Ивану Калите мысль о необходимости постройки в Кремле нового каменного собора, соответствовавшего как статусу митрополичьей резиденции, так и зарождавшимся в то время столичным амбициям Москвы. В августе того же года храм был заложен, а уже через год – завершён. По некоторым данным, образцом для него послужил Георгиевский собор в Юрьеве-Польском, однако наиболее интересно даже не это. Предметом особого рассмотрения может служить выбор праздника, в честь которого был освящён главный храмовый престол.

Дело в том, что в Средние века, особенно в пору отечественной феодальной раздробленности, подобный выбор всякий раз бывал весьма знаковым и мог стать даже своеобразным проявлением церковной дисциплины или местного патриотизма. Новопостроенные храмы освящали обычно в честь какой-либо почитаемой святыни, иногда даже не местной, а, так сказать, «епархиальной». Например, известно, что когда сто пятьдесят лет спустя после описанных событий Иосиф Волоцкий, основав свою обитель, также сделал главный её храм Успенским, его тут же обвинили в промосковских настроениях.

Дело в том, что Волоколамский монастырь в первые годы своего существования принадлежал к Новгородской епархии, а, следовательно, главный храм, по мысли священноначалия в нём непременно следовало делать Знаменским – в честь знаменитого чуда от иконы, спасшей Новгород в 1170 году. Вот так и никак иначе! «Неправильное» посвящение престола, надо полагать, стоило настоятелю многих попорченных нервов, так что, в конце концов, он и правда ушёл вместе со своим монастырём в подчинение Москвы. Много разных тонкостей было в том конфликте, однако для нас с Вами важно одно – к выбору престольных праздников в те времена относились ой как тщательно.

Освящение нового московского храма в честь Успения недвусмысленно говорило о следующем – московский князь открыто объявляет себе преемником владимирской традиции, а свой город считает достойным звания столицы русских земель. Московское желание быть преемницей Владимира по-своему проявится в судьбе и архитектурном облике уже следующего собора – того, что появится в Кремле во второй половине XV столетия. Что же до Успения, то свои храмы именно в честь этого праздника были как минимум в двух восточнославянских городах, чьи правители претендовали в разные годы на великокняжеский ярлык – Владимире и Ростове Великом; более того, можно сказать, что корни «успенско-столичной» традиции просматриваются и дальше вглубь веков – ведь свой Успенский – главный храм Печерского монастыря – издревле был и в Киеве, хоть и уступал в значимости Софийскому собору.

Так, в результате всего этого сплетения идей и намерений, на самой высокой точке Кремлёвского холма в 1327 году возникает первый каменный Успенский храм, получивший в силу своего расположения прозвище «что на Маковице».

Спустя полтора века собор времён Ивана Калиты изрядно обветшал. Несколько раз он горел во время московских пожаров, отчего белый камень крошился, так что, в конце концов, своды изнутри пришлось буквально подпирать брёвнами. После очередного пожара в 1470 году храм решено было не восстанавливать, а разобрать до основания и строить заново.

Весной 1472 года новый собор был заложен; строительство его велось поначалу отечественными мастерами под руководством неких Кривцова и Мышкина, а за образец им был указан – да-да! – Успенский собор во Владимире. Новое строительство шло довольно долго – так что в алтарной части будущего здания даже соорудили временную деревянную церковь, чтобы не прекращать богослужения. Именно в этом маленьком временном храме в ноябре 1472 года Иван III венчался с византийской принцессой Софьей Палеолог. А ещё через полтора года – весной 1474 – храм, почти подведённый под своды,…неожиданно рухнул.

Причиной обрушения летописи называют землетрясение – «трус». Однако гораздо больше, нежели в редкое на Восточно-Европейской тектонической платформе природное явление, верится в другую причину, которую тогда же, в XV веке назвали срочно вызванные для консультации псковские мастера, а в наше время подтвердили нашедшие фрагменты старинной кладки исследователи-реставраторы – известковый раствор, использовавшийся в качестве связующего материала, был слишком жидким и непрочным. Прибывшие псковичи довершить полуразрушенный недострой отказались, и тогда у Ивана III родилась дерзкая мысль – пригласить для строительства храма архитектора иноземного, аж из самой Италии.

Выбор столь нехарактерной, казалось бы, для древнерусских дипломатических контактов – католической – страны объяснялся просто. Контакты именно с Италией в XV веке у Руси были, удивительным образом, налажены. Не всегда, быть может, они были вполне успешны и благополучны – ведь многочисленные группы, так или иначе побывавшие в 1439 году во Флоренции на финальных заседаниях печально известного Ферраро-Флорентийского собора, в большинстве своём решительно отвергли предлагавшуюся там католическо-православную унию[1], однако же по дороге русичи успели рассмотреть и необычные итальянские палаццо (покрытые совсем уж диковинной вещью – цветной черепицей, которую отечественные авторы путевых заметок приняли за плоские камни), и совсем невиданную на Руси вещь – фонтаны, короче, сполна оценить уровень мастерства «фряжских» архитекторов. А позже из той же самой Италии к Ивану III прибыла находившаяся там в эмиграции столь «престижная» гречанка-невеста. И вот уже посол Семён Толбузин спешит в Италию с необычным заданием – привезти оттуда специалиста-архитектора.

Выбор москвичей пал на Ридольфо Аристотеле Фиораванти, на родине, впрочем, более известного не как архитектор, а как инженер. Фиораванти отливал и поднимал на звонницы колокола, передвигал и выпрямлял колокольни, прокладывал каналы, реставрировал и строил многочисленные мосты – как на севере Италии, так и в Венгрии – одно время служа при дворе Матьяша Корвина.

Есть разные версии о том, что заставило столь востребованного специалиста, имевшего, кстати, пожизненное обеспечение от городского совета Болоньи, внезапно бросить всё и уехать в далёкую неведомую Московию, тем более в неюном возрасте шестидесяти лет. Упоминается некое обвинение в сбыте фальшивой монеты, которое заставило Фиораванти искать занятий где-нибудь подальше от родной Италии, но, впрочем, вскоре было снято. Так что, в целом, можно сказать, России повезло — ко двору московского князя прибыл человек энциклопедических знаний и обширных умений, который, хотя на первый взгляд и мог показаться специалистом «непрофильным», однако же столь резкие «виражи творческих биографий» были в порядке вещей у европейцев ещё со времён Возрождения. И, как показала практика, при строительстве Успенского храма именно умение Фиораванти инженерно просчитывать длинные пролёты мостов нашло очень своеобразное применение.

Впрочем, начал заморский инженер с другого. Под его руководством и к немалому удивлению всей Москвы стены рухнувшего храма, строившиеся три года, были разобраны всего за неделю. Говорят, что справились бы и быстрее, поспевай подмастерья вовремя оттаскивать камень. Не успели москвичи вдоволь надивиться на переносной таран, с помощью которого велел крушить стены заезжий европеец, как он уже распорядился копать новый ров под фундамент – к удивлению русских мастеров – гораздо глубже прежнего, а местами – вдобавок забивать в него дубовые брёвна. Так что основа под новый храм оказалась выстроена по неведомой доселе для московитов технологии – ленточно-столбчатой.

А затем маэстро и вовсе…бросил начатую стройку и…укатил в творческую командировку во Владимир – изучать особенности непривычной его глазу древнерусской архитектуры на примере всё того же владимирского Успенского собора. Впрочем, когда вернулся, мало опять не показалось никому, потому что, признав годным для строительства белый камень из разработок возле подмосковного Мячкова, Фиораванти столь же решительно забраковал местный кирпич – плоскую древнерусскую плинфу, к тому же имевшую зачастую очень разный формат. Пришлось строить новый завод возле Андроникова монастыря, а вдобавок к нему налаживать мастерскую по изготовлению извести; зато известковый раствор, замешанный по рецепту заезжего иностранца, скреплял уложенные на него блоки практически в монолит.

Храм был в целом завершён к 1479 году, освящён, а ещё через два года – расписан.. Русские мастера-было подивились, глядя, как иностранец смело укладывает его своды толщиной всего в один кирпич, поворчали, не будет ли «каплить» с потолка под столь тонкой крышей. Попутно отметили ещё использованные вместо привычных дубовых брёвен металлические тяги да диковинное указание заморского инженера поднимать материалы на леса на небольших «колесцах»-блоках, а не таскать их туда руками. Однако самый большой сюрприз ждал их внутри – не считая нескольких опорных столбов да усиленных опор в алтарной части, храмовое пространство представляло собой практически единое целое, не поделённое на отдельные приделы. Так до этого на Руси не строили никогда.

А затем у храма началась совсем другая жизнь. В 1498 Иван III короновал здесь великим князем своего внука Димитрия, впоследствии отстранённого от власти; в 1547 – здесь же венчался на царство Иван Грозный. Здесь же поставлялись на кафедру митрополиты, а затем и патриархи. И даже в синодальный период, когда столица империи была перенесена в Санкт-Петербург, Успенский собор оставался местом коронации всех российских правителей, начиная с Петра II. В войну 1812 года храм снова горел и был осквернён, так что понадобилось его переосвящать. В 1917 здесь открылся Поместный собор, принявший решение о возобновлении на Руси патриаршества; здесь же совершилась позднее интронизация патриарха Тихона. А последняя перед закрытием в советское время служба прошла на Пасху 1918 года и послужила основой для картины Павла Корина «Русь уходящая».

Ныне храм считается действующим, хотя продолжает сохранять статус музея, и проходят в нём только отдельные праздничные богослужения. Он является теперь «Патриаршим», а вот роль кафедрального собора Москвы с тех пор переходила то к Богоявленскому храму в Елохове, то к Храму Христа Спасителя. Да и была б она теперь для кремлёвской святыни тяжеловата. Всё-таки 534 года – это весьма почтенный возраст. Даже для собора.