Утром, сквозь   сон, слышу голос Ксюши:
— Мам, можно варить кашу?

В ответ она слышит мое несомненное одобрение. Кто же будет возражать подремать лишние полчаса? В свои неполные семь лет Ксюша хорошо справляется с обязанностями «утренней мамы». Знаю, что  она сможет сварить кашу и покормить младших завтраком.   Поэтому спокойно  погружаюсь в сладкую дрему, попутно пытаясь понять: как же дошла до такой жизни?

Малышей я любила всегда. Завидовала тем, у кого были младшие братья и сестры. Мечтала о том, что и в нашей семье когда-нибудь родится малыш. Я не была единственным ребенком, но была младшей. Сестра старше меня на десять лет,  и я всегда чувствовала эту разницу. А мне хотелось самой о ком-то заботиться, кого-то учить, быть большой. Наверное, поэтому я играла в куклы очень долго.

Второй моей мечтой было замужество. Не знаю, что так повлияло на меня, но уже в детском саду у меня была  серьезная проблема: мне нравился один мальчик, но не нравилась его фамилия. А в голове была четкая установка – жена берет фамилию мужа. Откуда – не знаю, ведь у моей мамы осталась девичья фамилия. Я страдала с этой проблемой пока не пошла в школу — там выбор фамилий стал больше.

Когда мне исполнилось почти 12 лет, у моей сестры родилась дочка. Я была ужасно рада — появился маленький человечек, близкий мне.  К сожалению, семья сестры жила на другом конце города, а я училась, поэтому не могла быть с племяшкой, сколько хотела. Но сама мысль о ней — грела.

Примерно в это же время меня привлекли к «общественной» работе: в приходе были многодетные семьи, а также просто мамы, нуждающиеся в помощи. Я стала приезжать к ним и помогать. Гуляла с детьми, читала, играла, ходила в магазин и т.п. Жизнь кипела. Скоро наступил и переходный возраст. Вообще-то я была пай-девочкой: не гуляла в компаниях, сидела дома и читала книжки.

В школе у меня была одна подруга, такая же тихоня как я. Чаще я общалась с подругами в храме. Нас взрослые всячески « развлекали»: устраивали спектакли к Рождеству и Пасхе, воскресные беседы по Библии (и не только), а летом даже организовывали летний отдых (на моей памяти — 6 лет подряд), когда несколько родителей брали на себя ответственность и проводили поочередно с нами каникулы. Хотя главный груз, конечно, нес наш духовник – молитва за всех нас.

Я всегда была максималисткой, а переходный возраст обострил это еще больше. Я вдруг резко осознала, что  так жить нельзя. В тринадцать   лет я четко знала, что не могу влюбиться в мальчика из школы – ведь они в храм не ходят, о чем говорить с ними? Миссионерского дара никогда не имела, поэтому мысль кого-то «просвещать» в голову не приходила. А школа тянула меня всем запретным. Было время «Ласкового мая» и «Кино». Получалось – в храме я — одна, а в школе — другая. При всем при этом я страшно боялась своей, мамы — не дай Бог, она узнает, что я слушала радио «Европа плюс» или увидит кассету с «Кино»…А ведь до самого института приходила домой не позже девяти вечера.

Мама, конечно, все чувствовала. На то она и мама. Поэтому, когда я в конце учебного года заявила, что «в   эту школу больше не пойду», она не удивилась. Потом начались чудеса. Вернее, первое было до этого заявления.

Несколько девочек и я на весенних каникулах побывали в одном из известнейших женских монастырей России. Причем, помню, как я не хотела ехать. Дело в том, что я уже была в этом монастыре с мамой, когда мне было 9 лет, и впечатления были не самые радужные. Лето, жара, а мы где-то на поле, что-то убираем (кажется, лук). Кормили плохо,  кругом странные люди и т.п. Но в этот раз меня сманило то, что ехала я без мамы (как большая), и были подруги, с которыми трудности легче пережить.

Эта поездка запомнилась на всю жизнь. Во-первых,   нас принимали как родных (мама одной из девочек была знакома со многими в монастыре, и это сыграло свою роль). Нами занимались каждый день: мы побывали в просфорной, участвовали в приготовлении просфор, протирали маслом крашенные яйца (для блеска), нас научили как делать восковые яйца и украшать их бисером — мы приехали незадолго до Пасхи. Но главное другое: мы увидели другой мир. Для меня стало открытием то, что детективы, которые я взяла почитать с собой, чтобы не «умереть со скуки», так и остались лежать в сумке. Я забыла, что есть мальчики, любимые песни, я забыла многое. Мне не хотелось уезжать.

И когда я приехала, мне меньше всего хотелось идти в школу. Благодарю Бога за то, что мне была дана возможность увидеть — МОЖНО жить иначе… Скоро наступило лето, и так же скоро подошло к концу. Я с ужасом представляла, как осенью должна буду опять войти в класс, где все чужие, никто не понимает. Школьные знания не были для меня приоритетом, и родители, имевшие высшее образование, понимали, что не всегда знания должны быть на первом месте.

В то время моя близкая подруга проводила лето в глухой деревеньке, помогая одной многодетной семье. Собралась к ней в гости на день рождения ее мама и решила меня прихватить, чтобы не скучала я в городе. В поезде я узнаю, что, оказывается,   живет в этой деревне прозорливый старец, к которому едут со всех концов России… Мне и страшно, и интересно.   Вскоре по приезде, гуляя по улице, мы с подругой встретили старца. Подруга рассказала про меня — вот, мол, приехала погостить. Старец благословил меня, сказав: « отдыхайте, отдыхайте…» Больше ничего не услышала я. Ни на исповеди, рассказывая свои сомнения и задавая вопросы, ни при отъезде.

Перед   отъездом попали мы на праздник чтимой в том храме иконы Божьей Матери. Был Крестный ход вокруг храма, а потом по местному обычаю все должны были под иконой пролезать и при этом еще (как учили всех старожилы) «загадывать желания». В «загадывание» я не верила, но молиться умела, поэтому просила Богородицу решить мои «нерешаемые» проблемы. То, что произошло чудо, я осознала примерно через год, описывая в дневнике все события. Сейчас смешно, но помню, что недоумений было столько, что я их на ладошке написала ручкой, дабы, проползая под иконой, ничего не забыть от волнения. ВСЕ мои просьбы, начиная   со школьных проблем и страданий от неразделенной любви и кончая глупыми песнями в моей голове, которые я хотела забыть и не могла — все просьбы исполнились. Теперь я понимаю, что старцу не надо было мне ничего говорить потому, что он просто молился за меня…

В свою школу осенью я не пошла. Наш приход открыл начальные классы православной гимназии и одну группу детсада. Я стала помощником воспитателя в этой группе. В тот год было много событий: открылся храм, настоятелем которого стал наш батюшка, началось восстановление храма, затем монастыря рядом с храмом. Меня  и моих подруг   взяли в приходской хор. Еще я пыталась учить основные предметы, чтобы экстерном сдать экзамены. Дел было невпроворот. И это было здорово!

А еще в тот год я познакомилась со своим будущим мужем…

-Мам, мама, я тебе кашу оставила! — это моя заботливая доченька приводит в чувство. Что-то заспалась мамка! Вспомнила, что сама научилась это делать…лет в 17. Да, дети у многодеток взрослеют быстро (а свои еще много едят – это шутка такая). Может поэтому нам опять и опять хочется понянчиться с таким сладким мягким и просто замечательным пупсиком!

Скоро придет няня, помогает она не каждый день – зависит от наших финансов и прочих обстоятельств. За тот час, что она будет гулять с малышами, надо успеть сварить бадью супа (последние несколько месяцев ловлю себя на мысли, что нашей кастрюли на 3 дня нам уже с трудом хватает, а уж если папа дома… — в общем надо новую) и позаниматься с Ксюшей на фортепиано. Процесс это творческий. А главное — ни суп, ни Ксюша не могут без меня, поэтому от одиночества не страдаю. Да, где-то еще моя каша была… Все, звонит няня, скорее одеваться. Уф, ушли. Что я хотела? Да, суп, Ксюша, каша. Ладно, каша потом.   Чайку бы…Звонок: пришел мой школьник. Надо поговорить, узнать настроение, сколько уроков.

-Мам, я есть хочу!

Никак не привыкну, что он все время ест. До школы, в школе, до обеда еще надо дожить, а мы опять есть хотим. И ведь еще не переходный возраст, а что потом? Потом, потом, а сейчас —  суп, Ксюша. Как-то быстро проходит час. Няня уходит до вечера, т. к. в 16. 00 поведет Ксению на занятия.

Позанимались музыкой плоховато, хорошо пока у нас идет подготовительный класс, зато суп готов – ура! Кушать и — спать, мелкота! Можно приниматься за уроки. К сожалению, они без мамы тоже не делаются. Но и малыши сами не уложатся. Поэтому пока даю задание – писать черновик —  и ухожу «спать».

В детстве я видела много многодетных семей. У одних, помню, было девять детей. Мне казалось, это очень много. Почему-то нравилась цифра 7. Как-то осенила мысль: двое, мальчик и девочка, тоже неплохо. Но…окружающие многодетки манили. К шестнадцати годам было ясно: не меньше трех. Вычитала позже, что у девочки должна быть сестра, а у мальчика – брат. Стало ясно: четверо (при раскладе, если детей одного пола не больше трех). Честно говоря, больше нравятся нечетные числа. Лучше пять.

Но как часто бывает, практика и теория разнятся на деле. И мне пришлось не однажды пересматривать цифры…

И поплакать пришлось из-за своих теорий. Я ведь не только по поводу детей теории строила, но и мужа также искала. После «безответной любви», которая мучила меня четыре года, решила – хватит влюбляться, теперь-то уж все по настоящему. Мысль, в общем, не новая для четырнадцатилетней девушки. Интересно, что новая любовь зародилась из чувства «солидарности».   Решила доказать подруге, что молодой человек, проявляющий внимание к ней, не может иметь серьезных намерений. Критиковала я его, умничала и… влюбилась. Но у меня же – все серьезно! Поэтому история растянулась (опять) на   четыре года. Справедливости ради, надо заметить, что молодой человек был (а,   может,   и остался) неординарной личностью. Он был певчим на клирос, регентом, учился в семинарии (и не только). Даже успел стать моим учителем в гимназии, которую открыл наш приход к тому времени, когда пришла пора мне идти в 10й класс…

Время было тяжелое, неопределенное. Мне нужно все — здесь и сейчас. А тут толпа девушек из храма, из гимназии, из (о, ужас!) обычной школы – он же   миссионер, просвещал всех! Мало этого, еще периодически он собирался уйти   в монастырь. А мне так хотелось, чтобы это ЧУДО было мое. Я измучилась, измучила батюшку, родителей. Не могла поверить, что это — не мое. Я не хотела учиться, никуда поступать, хотела замуж и кучу детей. Трудность была еще в том, что у человека постоянно все менялось – решения, симпатии, мысли.

Главное, что на протяжении этой истории даже батюшка менял свое мнение, и от этого тоже было уныло и тоскливо. А еще он не настойчиво (раз в год) предлагал рассмотреть другой вариант. Но я ничего и слышать не хотела! Правда, однажды он сказал серьезно: ты подумай, ведь тот (другой) – глубже, основательней даже. Но   как их можно было сравнивать – один – взрослый, образованный человек, любящий поэзию, литературу, св.отцов читающий, на клиросе поющий и прочая … Другой – ровесник мой, просто мальчишка для меня (с моим-то самолюбием как можно ровесника уважать?). Петь- не поет, читать – не читает. Учится в обычной школе (а я-то в православной гимназии, четыре языка учу, между прочим!), да еще и не собирается быть священником! Да, был такой пунктик некоторое время: считала остальные профессии никуда негодными, по крайней мере, для МОЕГО мужа. Переходный возраст у меня еще и с неофитством совпал. И, как обычно, все было по максимуму. Пыталась даже с математикой бороться, а также с литературой, потому как не могла совместить это в своей голове со спасением   души.

Полегчало немного на первом курсе института…   Но до этого надо было еще дожить. Вот и терпели меня все – батюшка, родители, учителя, подруги (а кому же эмоции?). За что всех и благодарю!

Между тем, каждое лето рядом со мной жил просто мальчик, слишком обычный, но и слишком чистый, чтобы не заметить его отношения ко мне. Уже через год после знакомства, я почувствовала, что он неравнодушен. Но говорила себе и окружающим – нет, это не мое. Никаких общих интересов, ничего! Кроме того, ведь я – «другому отдана и буду век ему верна».

Все меняется, и все меняются. Это хорошо, иначе люди не могли бы совершенствоваться.

Когда я заканчивала школу, то с ужасом думала об институте. Ни малейшего желания продолжать образование не было. Понятно, что ни духовник, ни родители не поддерживали меня. А еще брала зависть – в год поступления в институт на приходе были сыграны сразу две свадьбы: невесты были мои ровесницы. Какие счастливые – думала я. И никакой тебе учебы. Да, учеба у них началась, как стали дети подрастать.

Год был тяжелый. Умерла бабушка, за 2 месяца сгорела как свечка.   Всегда такая деятельная, неутомимая, все делавшая для других. Какие непонятные чувства были у меня, когда за столом с моими родственниками оказался ОН, единственный из храма. Почему? Искушения не кончались. Мама не хотела, чтобы я даже здоровалась. А, встретив его в институте, я услышала: «ты знаешь, я рад тебя видеть! ». Как после этого можно было помнить слова батюшки о том, что человек в монастырь собрался. Он туда раз 10 собирался… Я старалась повторять на молитве: « Да будет воля Твоя, Господи!» И долго не могла отказаться от прибавления шепотом: « и моей немножко, чуть-чуть».

Кроме моих молитв были молитвы духовника и родителей. И они были услышаны.

Осенью 3-го курса  мама вдруг«растаяла». Разрешила общение. Хотя, возможно, по согласованию с батюшкой это произошло. Решили, что я созрела, чтобы услышать все.   Был назначен разговор. И я ждала, что же мне скажут. А где-то внутри, глубоко жило чувство, ничего не выйдет. Не вышло. Я получила отказ.

А за два месяца до этого, я отказала другому человеку, который более не мог молчать и скрывать свои чувства. Это было летом. В моей любимой деревне. Я была холодна и жестока: «Спасибо, конечно, но ничем не могу помочь». Бедный мальчик был в отчаянии. Признанию я не удивилась. Я поразилась, что он не знает, в чем причина. Он и не подозревал, что я испытываю такие чувства к другому. Притом, что мы ходили все в один храм, и, по-моему, весь приход знал, к кому я неравнодушна. Настолько юный вздыхатель был увлечен мной… Я подлила масла в огонь, добавив (не от вредности, от души), что если и не выйду замуж за любимого, то тебе все равно не на что надеяться. В монастырь пойду тогда. О, как! Предложила по-дружески поискать еще, но почувствовала неискренность своих слов. Глубоко в душе поселилось необъяснимое чувство – такие не ищут замены, они однолюбы. И оказалась права.

Отказ я приняла почти со смирением. Всех молитвами быстро ушли эмоции, мысли. Только обида жила долго. И вопрос – для чего все это было?

Зимой мы с курсом ездили в Питер. И я была готова еще влюбиться, но Бог сохранил меня. Я впала в уныние. Однажды осенило – не пойду я замуж (действительно, не все же   выходят!) и не надо мне НИКОГО. Но весной я оттаяла. И   узнала, как Бог любит нас.

Поднимаясь как-то по ступенькам храма, неожиданно для самой себя, вдруг из самой глубины вырвался вопль: « Господи! Пошли мне человека, который будет меня любить!»   Было это перед вечерней службой.

А на следующий день случилось чудо! Без всяких предисловий батюшка мне сказал: « Пора тебя выдавать замуж». «За кого?»   – только и смогла вымолвить я. «За N», — духовник назвал имя того самого почитателя, которому я отказала летом. Который и был «глубже».   С которым не было у меня «ничего общего». Я приняла это как волю Божью. Мне был дан немедленный ответ на мою просьбу. Кроме Него, никто не мог знать, о чем я просила накануне.

Когда я появилась в монастырской сторожке, юноша долго не мог понять, что же случилось. Мне тоже было трудно объяснить свое появление. Поэтому, не придумала ничего лучше, чем попытаться «отговорить»   молодого человека от мыслей обо мне. Он, конечно, ужасно возмутился – какое право я имею вмешиваться в его личную жизнь. Поняв, что погорячилась, я начала доказывать, что все же стоит хорошо подумать. Всем известно: характер у меня не сахар. Но его это не смутило. Так начались наши разговоры о будущем. После свадьбы уже выяснилось одно чудесное обстоятельство.

Оказалось, что за два месяца до моего внезапного появления, муж (тогда даже и не жених) ездил к старцу решать вопрос об армии. Ответив на заданные вопросы, старец вдруг сказал: «А ты, наверное, скоро женишься». Чем несказанно удивил моего мужа, т.к. никого кроме меня у него и в мыслях не было. А я была просто недоступна. После моего отказа он и не смотрел в мою сторону, чтобы не «травить душу».

Мы поженились через полгода после слов старца. После его смерти были на могилке. При жизни не успели.

Нам досталось отдельное жилье. Не самое комфортное – все же комната в коммуналке. Но первый год мы не думали: что дальше, как, куда. Мы были слишком счастливы.

Муж писал диплом, работал. Я училась и работала. Через полгода после свадьбы я оказалась в больнице на сохранении. Как человека дотошного и теоретика, до свадьбы меня посещали разные мысли о совместимости учебы, работы и семьи. Помню, даже спрашивала духовника: как с детьми-то быть, может доучиться сначала? С мужем до свадьбы я также обсудила детский вопрос. Мы пришли тогда к выводу, что не имеем права мешать появляться им на свет. И были оба довольны своим единодушием.

Больница оказалась тяжелым испытанием. Мало того, что я с детства панически боялась врачей и лечебных учреждений. Я оказалась в ситуации, когда должна была верить им на слово, но не знала, насколько правильны их слова. С работы я ушла, в институте взяла отпуск. Ритм жизни замедлился. Мне не надо было каждый день садиться в электричку и мчаться в другой город. Я стала прислушиваться к себе, думать о ребенке.

Конечно, все страшно в первый раз. Но моя надежда на то, что все будет благополучно, была сильнее. Я готовилась, молилась, читала литературу, хотя 10 лет назад с ней было туговато. Также как с продуктами, зарплатой и всем остальным. Уже после первых родов, готовясь ко вторым, жалела, что не имею возможности ходить на какие-то специальные курсы. Мне казалось, таким образом, я смогу избежать всех ошибок и неудач первого раза. Но в городе курсов не было, а ездить куда – то было нереально. Вернее, я и так уже ездила – в институт на учебу и писать диплом.

Но я опередила события. Мне нравилось высказывание: нет слова « не могу», есть слово «не хочу». Всегда думала, что так оно и есть. Поэтому первые роды меня шокировали. Я – не могла родить. Хотела – и – не могла. Потом только, спустя несколько лет я поняла, что Господь смирял меня, показывая, что человек не может ничего без Божьей помощи. Слава Богу, сыночек наш родился, хотя и настрадался в родах: долгий безводный период, неизвестная инфекция. Пришлось и в больнице полежать. Испытали мы многое. За все благодарим. Хотя, часто казалось, что нет никаких сил это вынести. Была у меня и послеродовая депрессия, когда все из рук валилось. Ребенок кричит, гора стирки, надо погулять(как это редко случалось с одним ребенком, с двумя и то чаще), а еще ужин не готов… Сижу на диване, роняю слезы. Помню мысль, в сердцах высказанную вслух: «никого больше не буду рожать, устала я».

Удивительно было вспоминать это, сидя за именинным столом сына в деревне. В том самом доме, где когда-то я познакомилась со своим будущим мужем. Господь послал нам замечательного батюшку, многодетного папу, который служит в селе в 10 км от нашего поселения. Каждый год, собираясь на именинах, обнаруживаем, что нас   стало больше. И детей в два раза больше, чем взрослых. Священником отец Сергий стал не очень давно. Но у него хватает мудрости помогать словом и даже делом горожанам, приезжающим на летний отдых. Этим летом три семьи нашего деревенского «улья» ждут прибавления. Среди них семья батюшки. Скоро  будет у них 8 детей.

Дети с радостью ждут лета. Лето — это маленькая жизнь. Праздники, будни. Шалаши, вышибалы. Крестные ходы. Главное – общение. Да и взрослые с удовольствием отдыхают вместе с детьми от суетной городской жизни. Батюшка с удивлением узнает, что все новости года обсуждаются летом. А мы объясняем – городская жизнь настолько сконцентрирована, напряжена, что не хватает даже времени позвонить друг другу. Хорошо видимся в храме: знаем, кто болен, здоров. Но подробности редко выясняем. Лето — это маленькая жизнь.

Источник: «Православие и мир«, 2007