Варвара Котова — ясная, спокойная, гармоничная, излучающая добро и свет. Она словно певчая птица, наделенная от рождения божественным песенным даром. И она сама, и ее дети — а их у Варвары двое — напитывались музыкой еще в утробе матери. С известной певицей, исполнительницей старинной музыки, солисткой ансамбля древнерусской духовной музыки «Сирин», руководительницей ансамбля старинной музыки «Узорика» и фольклорного ансамбля «Горожане» мы встретились, чтобы побеседовать о самом важном в ее жизни — о музыке и детях. А о чем же еще?

«Музыка всегда звучала в нашем доме, — рассказывает Варвара Котова. — У нас вообще певучая семья. Моя дочь Катя говорит, что она музыкант в четвертом поколении, а я, соответственно, в третьем. Бабушка пела в оперной и джазовой студиях. Собираясь за столом, родственники неизменно пели — с папиной стороны городской фольклор, а с маминой — Булата Окуджаву, старинные романсы. Первыми профессионалами в нашей семье стали мои родители. Папа, Андрей Николаевич Котов, и мама, Анна Борисовна, работали в ансамбле Дмитрия Покровского, где и познакомились. После окончания работы с Покровским папа создал ансамбль древнерусской духовной музыки «Сирин», который до сих пор успешно существует, и в котором я вот уже десять лет работаю. Это был первый коллектив в России, исполняющий древнерусскую духовную музыку и стихи. С этого началось мое детство.

 — А когда вы запели?

— Родители рассказывали, что это случилось раньше, чем я заговорила. Когда я родилась, меня приходилось брать с собой на концерты, где за кулисами и стояла моя коляска. Первый раз на сцену мама вынесла меня в шесть месяцев, потому что я раскричалась в своей коляске во время концерта. Услышав мой крик, мама взяла меня на руки и пошла со мной петь на сцену. Там я успокоилась и замолчала. Потом были музыкальная школа, Гнесинское училище, Гнесинский институт. По образованию я дирижер академического хора и симфонического оркестра. Папа мой тоже заканчивал Гнесинку, но по специальности «народный хор». Так что у нас своего рода музыкальная династия.

 — Наверное, перед вами не стоял выбор направления, репертуара?

— Все же, думаю, стоял. Образование я шла получать общее, широкое, и в этом смысле Гнесинский институт — хорошая, крепкая теоретическая и практическая база. А выбор специализации до сих пор передо мной стоит, потому что я очень много чем занимаюсь. Я в поисках своего пути и не могу сказать, что выбрала его окончательно. Пою духовные стихи сольно и дуэтом с Полиной Терентьевой.

У меня свой женский ансамбль «Узорика», который исполняет старинную русскую и европейскую музыку XVI — XVIII веков. Мы создали его в 2008 году и все это время активно выступаем. В программах коллектива проводится музыкальный диалог между Западом и Востоком. Мы сопоставляем культуру европейского средневековья и Возрождения и старинную русскую музыку. Особое внимание мы обращаем на самобытный, ныне мало исполняемый и незаслуженно забытый стиль «русский партес», относящийся к первой половине XVIII века.

Если вы подвержены мифу о скучной и однообразной русской певческой традиции, то приходите на наши концерты. Вам откроется невероятно эмоциональный мир музыки прошлого — искренность духовного стиха, изысканность раннего партеса, отрешенность знаменного пения.

Еще я руковожу фольклорной студией «Горожане», которая исполняет чистый фольклор. Я с удовольствием принимаю участие и в других проектах, куда меня зовут. Мне все интересно. Часто выступаю с лютнистами Асей Гречищевой и Олегом Бойко. С ними я пою музыку «золотого века Англии» — елизаветинской и якобинской эпохи. Она совершенно удивительная — полная аристократической меланхолии, мрачных душевных состояний, облеченных в изысканную форму, с одной стороны и светлой простоты духовных стихов, теплоты ощущения близости Бога, с другой. Но ближе всего мне русская музыка, потому что на своем языке петь легче, понятнее и лучше получается.

 — А что такое духовные стихи и как их воспринимает публика?

— Духовные стихи — жанр околобогослужебной музыки. Это то, что пелось дома, на паперти храма и сопровождало человека на протяжении всей его жизни. Духовные стихи пели детям, как колыбельные. Их в течение трех дней пели над усопшим человеком, наряду с чтением Псалтири. Те духовные песни, что до нас дошли, отличаются чистым, естественным, простым языком. К тому же они очень красивые.

В духовных стихах всегда что-то публику цепляет — либо сами слова, либо мелодия, либо исполнение. Существует исполнение аутентичное, строгое, правильное и современные варианты. Когда у моего папы спрашивают: «Как петь духовные стихи?», он отвечает: «Пойте, как хотите». Мы стараемся по-своему на них смотреть, по-новому гармонизировать. Это и просветительская, и духовная работа.

Есть у меня еще один проект — это фольклор в инструментальной обработке, околоджазовый, в более легкой, доступной неподготовленному слушателю, форме. И в эту программу я тоже стараюсь привносить духовные стихи. Эффект всегда удивительный. Даже когда поешь для совсем не подготовленной публики, которая вообще не знает, что такое духовные стихи, которая пришла выпить бокал вина и отдохнуть, слушатели задумываются, им начинает все это нравиться.

Есть стихи устной народной традиции, есть и письменная традиция, более древняя, XVI века, расшифрованная теоретиками. Там сложные тексты, довольно сложная мелодика. А народные проще. То, что помнит народ, то, что продолжает петь, это наиболее значимые песни. Они всегда имеют успех у слушателей.

— У вас есть братья или сестры?

— В семье я самая старшая. Нас двое у мамы с папой, у папы в новой семье еще один ребенок, и у мамы еще трое младших. Моя младшая сестра всего на год старше моей дочери. Они вместе ходят в одну школу и очень дружат между собой. У нас много знакомых многодетных семей, и мне кажется, что дети в многодетной семье менее эгоистичные и более самостоятельные. Для ребенка очень важно общение в своем кругу.

Мы с мамой живем по соседству, и когда моя дочка попала в эту среду общения с детьми, то совсем по-другому стала себя вести. Она расцвела в этом детском мире. Когда ребенок один, он зациклен на родителях или на себе. Когда детей двое, вот как я росла, это страшные драки. А когда их как минимум трое, они уже как-то между собой договариваются и создают свой собственный мир. Это то, что я вижу со стороны. Родители играют свою отдельную роль вышестоящих существ. А дети в принципе существуют сами по себе, и это хорошо.

 — А дочка просила у вас братика или сестричку?

— Все время просила и очень ждала прибавления в семье. Катя выросла среди взрослых, так же, как и я, и она очень разумная, не по годам. Вообще она у меня, оказывается, из зануд, то есть взахлеб читает на ночь детскую энциклопедию. Как-то прочитала, что такое атеизм, долго думала, потом подошла ко мне и спрашивает: «Мама, а они думают, что после смерти ничего не будет?» И в голосе звучало сочувствие… А в феврале у меня родился сын. Сережка чудесный, серьезный, созерцательный мальчик, очень на папу своего похож. Он быстро растет, кажется, еще недавно был мелкий несмышленыш, и вот уже он улыбается, держит головку и сосредоточенно говорит «гу»…

— Катя, наверное, тоже станет музыкантом?

— Профессия музыканта не из легких, но для девочки подходит. Главное, чтобы дочь получила крепкую специальность, которая была бы, что называется, в руках. Когда она была маленькая и ходила со мной на репетиции, она пела то, что слышала, то, что я пела на репетициях, — рондели, музыку XIII века, и барочные концерты XVIII века. Поэтому на вопрос в детском саду, какие она знает музыкальные инструменты, она ответила: «Колесная лира, гусли, балалайка, фортепиано». По дочери видно, что это талантливый одаренный ребенок, и я этим горжусь. Вид нот на пианино, и ребенок, с увлечением их играющий, меня умиляют и радуют.

Катька занимается с удовольствием, хотя на уроках «прикидывается чайником» и делает вид, что ничего не знает, то есть на вопросы из серии «а знаешь ли ты ноты?» вначале говорит — нет, «на всякий пожарный», а потом все правильно отвечает. Я, оказывается, из тех болящих мамочек, которые не нахвалятся на своих младенцев. Как говорит моя младшая сестра, «мамаш таких ненавижу. Варю люблю, но мамаш таких…». Катя ходит в музыкальную школу и в две фольклорные студии. Если она захочет петь, никаких проблем у нее не будет. Мы к этому ее специально не готовим, не подталкиваем. Как сложится, так и сложится.

 — Вы поете своим детям дома?

— Сейчас меньше, потому что все уже, дочь взрослая. Дети, когда вырастают, говорят: «Мама, не пой!». Когда они маленькие, им нравится, а потом они не хотят, и это нормально. А Сереже пою колыбельные. Музыка воздействует на психику человека значительно более глубоко, чем просто разговор. Она непосредственно влияет на подсознание. Звук маминого голоса и успокаивает ребенка, и соединяет его с мамой, и при этом воспитывает. Поэтому колыбельные надо петь, но вовсе не обязательно именно колыбельные. Вообще надо петь своему ребенку — военные песни, любимые песни, да какие угодно.

Я давала концерты на последних месяцах беременности, благо здоровье позволяло. Старалась работать, пока могла. Ученые проводили исследования, которые говорили о том, что ребенок слышит в утробе матери и различает ее голос. Я тоже считаю, что дети, еще не появившиеся на свет, слышат все, что происходит вокруг. Обычно сын брыкался в животе, а стоило мне запеть, он замолкал. Так что он в музыке изначально, как и дочь. Считаю, что у таких детей более спокойная нервная система. Через два месяца после рождения Сережи я уже начала репетировать и заниматься с учениками. «Узорика» выступает 20 и 27 апреля на открытых площадках в Москве в рамках Пасхального фестиваля, а в мае мы планируем лютневый концерт с Асей Гречищевой.

 — Ваш муж — тоже музыкант?

— У него две профессии. По основному образованию он врач, а еще он мультиинструменталист, играет в разных коллективах, довольно востребованный фолковый музыкант в Москве. Когда-то он учился в хоровой школе Попова, прошел несколько курсов в училище, а потом решил поменять профессию. Для мужчины, мне кажется, это очень хорошо. Профессия врача мне нравится. В его семье династия врачей. И мама, и папа, и брат — все врачи. Муж руководит ансамблем «Melomel», исполняющим французскую традиционную музыку. Мы вместе работали, так и познакомились.

 — Какие качества позволяют вам быть музыкальным руководителем?

— Тирания! (смеется). Воля. Смелость и ответственность. Это такой способ проявить свою ответственность за то, что ты делаешь, что ты говоришь людям на языке музыки. Мой папа однажды задумался — вот мы умрем, и на Страшном суде тебя спросят: «Что ты делал в жизни?» — «Пел». — «И о чем ты пел?» И чтобы было потом не стыдно того, о чем ты пел, что ты делал, какое воздействие имел на людей, что ты принес в мир хорошего. Может быть, добро, а может, кого-нибудь своей музыкой совратил с пути истинного. За все надо отвечать. А с руководителя спросится особо.

 — Известно, что вы занимаетесь и педагогической деятельностью, проводите вокальные мастер-классы в Москве и Петербурге. Вам нравится работать с людьми?

— Да, очень. И со взрослыми, и с детьми. Веду проект в Музее декоративно-прикладного искусства на Делегатской — вокально-музейный клуб «Нараспев». Мне хотелось сделать такое место в Москве, где люди могли бы собираться и просто петь, совершенно бесплатно, куда могли бы приходить все желающие, без всякого музыкального образования. И я это сделала. Мы собирались два раза в месяц и пели в течение трех часов — и русский фольклор, и французские народные песни, и средневековые рондели, все, что я за это время набрала в свой багаж. Я приносила простые, легкие, веселые песни, чтобы люди отдыхали душой.

Русский фольклор, конечно, легче воспринимается. Французскую песню мы учили целых полтора часа, а русская схватывается очень быстро. На самых первых занятиях было пятьдесят-шестьдесят человек, постепенно это количество уменьшилось. Люди менялись — половина ходила «старичков», а половина новых людей. Слух о наших занятиях распространился по Москве. И уже через пару месяцев мне говорили, что кому-то на работе рассказали про группу «Нараспев», кому-то в институте, кто-то в очереди услышал и решил, что надо бы туда сходить. Надеюсь, что мы будем продолжать работать, если все будет хорошо.

Пение физически и психологически очень полезно для человека. Это радостный процесс, во всех аспектах, приносящий людям счастье, независимо от того, веселые мы песни поем, или грустные. Совместное пение объединяет и облагораживает людей. Очень хочется, чтобы в Москве таких мест было больше.

Беседовала Елена Ерофеева-Литвинская