Когда мои родители собирались на 20 лет выпуска из школы, они казались мне пожилыми людьми. Мне было лет 15, все, кому за тридцать, пребывали в моем понимании одной ногой в могиле. Родители привезли кучу историй, кто кем стал, чего добился. Встречи выпускников казались репетицией поминок с обязательной биографической частью.

В этом году наступили мои 20 лет окончания школы. Наступили внезапно и несправедливо. Во-первых, ни о каких поминках думать не хочется. Во-вторых, когда эти 20 лет могли наступить, вот же только года три прошло? Ну ладно, институт, дети, работа, еще учеба, еще работа, но откуда 20 лет, я вас спрашиваю? Мироздание молчит и подсовывает зеркало. Зеркало прищуривается. Потом вспоминает про морщины и расщуривается обратно.

Я помню, как на выпускной мама купила мне белый костюм. Такой, чтобы можно было потом иногда носить по торжественным поводам. Не надела больше ни разу, но на фотографиях выглядит прилично. Наряд немного портили растоптанные черные босоножки на платформе и кокетливая прядь посреди лба. Но суть выпускного — в последующем стыде за него. В этом смысле праздник удался.

В 1998 году выпускались школьники, старшие классы которых пришлись на лихие 90-е. В военном городке, где прошло мое детство, мы все так или иначе имели отношение к расквартированной рядом части. Зарплату там платили иногда издевательски маленькую, иногда крупой и тушенкой, а иногда не платили вовсе. Зато разочарований было в избытке, как и нереализованных амбиций. Мы питались этим молоком — в полном объеме.

Потом мы все поступали, и это казалось так важно — поступить: а кто поступил на бесплатное, а кто на платное, а у кого институт круче, а неужели техникум? Мы вырвались из детства и рухнули во взрослую жизнь. Неготовые, не умеющие и не знающие ничего, кроме того, что она страшная и интересная, что там есть приключения и веселье, а здесь — сплошь скука и замкнутый мир военного городка. Где все друг про друга знают настолько интимные подробности, что лучше сразу немедленно выпить и не приходить в сознание никогда.

Школьные приключения и проделки, когда-то такие смешные, 20 лет спустя выглядят скорее печально. Мы мыкались от безделья, запертые в военном городке, таскались кругами вокруг домов и ждали, когда же повзрослеем. Повзрослели. Продолжаем таскаться: работа, дом, школа, дача. О безделье остается только мечтать.

Насколько я знаю, все (или почти все) мои одноклассники работают со студенческой скамьи. Карьера сама себя не сделает! Да и денег у нас особенно не было. И жилья. Когда мы собрались в первый раз, через 10 лет после выпуска, один из важнейших вопросов повестки вечера был таков: кто уже купил квартиру? На 20-летие этот вопрос почему-то опустили. Набегались, напрыгались, наигрались? Надостигались.

Название компании, должность — это почему-то перестало быть важным. Я так и не поняла, где и кем работают большинство моих одноклассников, как сложилась их профессиональная жизнь. Частично это видно по соцсетям. Никто не привирает, слишком легко проколоться. Новая искренность: не по призванию, но по необходимости. Сравнивать уровень доходов и расходов в эпоху вездесущего фейсбука бессмысленно. Остается говорить о вечном. Катя мечтает о повторном походе в Тибет, но жалуется на соленый чай с молоком яка. Мы с Катей сидели за одной партой, гуляли часами и вели один дневник на двоих. Когда ссорились, Катя пугала меня старшим братом. Лена, яркая и уверенная в себе блондинка, несколько лет возит гуманитарную помощь на Донбасс. И работает в какой-то сложной технологической области. Наташа стала учительницей и, как многие учителя, полна скепсиса в отношении нынешней молодежи. Все хором благодарят Наташу за списанную некогда алгебру. Наташа краснеет. Командированный Сережка звонил по видеосвязи из Сочи и сокрушался, что он там под пальмами один, а мы тут в Москве — все вместе. Сашенька, мой лучший дружочек, сдержанно хвалился женой и детьми. Девочки умилялись и немного завидовали Сашиной супруге.

Успех многодетной матери в моем лице измеряется в часах сна, скорости засыпания и непринужденности просыпания. Маленькими шажками я двигаюсь на свою Фудзи. Сначала дети перестали поднимать мне веки руками. Потом отказались от практики запрыгивания с разбега. Иногда удается проснуться в одиночестве, а не в окружении людей, молча сверлящих тебя взглядом. О карьере в этой области было бы странно рассказывать на встрече одноклассников. KPI слишком неявные, презентацию не сваяешь. Хотя подумываю о маленьком бизнесе, который производил бы значки «Мои дети сами готовят завтрак», «Мой ребенок читал Достоевского в 5 лет», «Обнимаю детей 8 раз в день, а чего добился ты?». Вслух о таких свершениях говорить как-то не очень сподручно, а со значками и нарядно, и лауреат.

Никто из нас не говорит о квартирах-машинах-шубах-дачах-курортах. Быть материальным нынче не в моде. Или мы просто устали бежать за фантомом благосостояния, теряя по дороге себя. Присесть на обочине и разделить хлеб с попутчиками важнее. Поделиться чаем из термоса, свистнуть колбаску из бутерброда, переглянуться с пониманием и пойти дальше.

На выпускном в 98-м крепкий алкоголь обильно разливали в кустах за школой — на встрече выпускников в 2018-м мы с трудом осилили две бутылки вина. Кроссовки пришли на смену каблукам, общественный транспорт — личному автомобилю, нарядные платья — джинсам и футболкам. Сейчас мы гораздо больше похожи на подростков, чем тогда.

За 20 лет незаметно скопилось всякого. Шишки, ссадины, травмы. Юмор, щедро рассыпанный на душевные раны. Слезы, в которых застыла радуга. Мы выгребли это добро из карманов, сложили в кучку и подожгли. Под конец Вовка запустил парочку петард. Не получились у нас поминки, в общем.

А вот выпускной, кажется, получился.