Когда я узнала, что мои калужские друзья ударились в «куклохобби», мне это показалось, мягко говоря, странным. Обычная семья, он — программист, она — домохозяйка, воспитывают двоих малышей. Молодые, воцерковленные люди, а главное — взрослые. И вдруг начали играть в куклы похлеще собственных детей. Не сразу друзьям удалось объяснить, а мне — привыкнуть, что существует целая субкультура кукольников, требующая от ее членов множества талантов: это и навыки художественной фотографии, и дизайнерское мастерство, и немалая фантазия. Любители коллекционных кукол создают с помощью своих пластиковых питомцев целые постановки, моделируют декорации, придумывают сюжеты для фотосессий, которые выкладывают затем на специальных форумах и в блогах. Словом, целый мир: от шитья одежды и написания произведений в различных жанрах до создания мастерских на дому и производства авторских кукол. Мир интересный, красочный — но совершенно мне не близкий. Я сразу решила для себя: я — не дизайнер, не художник и не модельер. Реальность, пусть зачастую и грубая, привлекает меня больше, чем лакированный пластиковый мир. В куклы я наигралась в детстве. Да и вообще, я работаю на нескольких работах, а для творчества мне не так уж и нужны подспорья в виде игрушек. Подаренную друзьями куклу я хранила лишь потому, что это подарок, но в моих руках она упорно не хотела «оживать». А потом было замужество, переезд в другую страну, неожиданно появившееся свободное время, огромное количество новых пейзажей для фотографирования, интерес к художественной фотографии, пробуждение задремавшего в прежней суете чувства прекрасного… и первая кукольная «фотосессия». Просто так. Для тренировки объектива. Для того, чтобы порадовать калужских друзей. Чтобы просто полюбоваться тем, как ясноглазая стройная пластиковая фигурка вдохновенно замирает между огромных на ее фоне цветов, поэкспериментировать с тенями и светом, получить эстетическое наслаждение от сочетания естественной и рукотворной красоты. А калужские друзья пошли еще дальше. Они начали писать сказки с философским уклоном, создавая вокруг своих кукол поистине роулинговские миры и рассуждая попутно о богословских аспектах творчества — сочетании воли Творца и особенностей индивидуальности персонажа. Мы говорили о том, что при создании книг начинаешь понимать, что такое Божий промысел, точно так же постепенно подводя своего героя к нужным выводам и не нарушая при этом логики развития его характера. Но могли бы, в сущности, всего этого и не говорить. К чему придумывать тысячи оправданий лишь для того, чтобы заниматься тем, что нравится делать? И какая, в самом деле, разница, что об этом подумают другие? Нет, мы не отрывались от реальности, напротив, порой были слишком увлечены происходящим вокруг. Да и трудно было не увлечься — о самых драматичных событиях наших дней я получала ежедневные новости, что называется, из первых рук. В украинском городе Краматорске рядом со Славянском живет славная девушка Маша. Мы познакомились с ней еще три года назад. Она работает в местном издательстве, не захватывает зданий и ни в кого не стреляет. Она не разбирается в политике и не участвует в общественной жизни. Она ни на йоту не виновата в том, что ей неожиданно выпало жить среди войны. Но уезжать Маше некуда. За моим окном шумит большой американский город. Я провожаю на работу мужа и начинаю разбирать письма. Вот друзья из Калуги пишут свой роман в стиле фэнтези. Там есть заброшенные замки и старинные свитки в полуразрушенных библиотеках. Иногда на их сказочный мир нападают оркообразные злодеи. Маша тоже пишет мне о злодеях. Она просыпается в четыре утра от звука бомбежек за окнами. С улицы раздается грохот, и ей очень страшно. Друзья присылают фотографии кукол. Маша присылает фотографии искорёженных зданий. — У нас правило, — поясняют калужские друзья. — Мы обязательно пишем каждый день, хотя бы понемногу. Одна фотография — один отрывок истории. Я тоже старалась писать Маше каждый день. Хотя бы понемногу. И разделять ее переживания. Один день — один отрывок трагедии. Вот, например, случайно погибла 21-летняя медсестра Юля от попавшего в грудь осколка снаряда. Ее хоронили как незамужнюю, в свадебном платье. Надели платье на уже неживую Юлю, как на куклу. Сфотографировали… В один из выходных мы с мужем ходили в местный музей, где очень качественно и художественно был воссоздан быт первых американских иммигрантов. На лицах почти не отличимых от людей манекенов читалась смесь усталости и ностальгии. От декораций веяло странным сочетанием бедности и уюта. Музей действительно погружал в другой мир как в сказку. Да, здесь можно было бы придумать неплохую сказку — например, о кукольной фее, бродящей по снам из прошлого, чтобы найти разгадку одной из тайн индейского племени. А почему бы и нет? Ведь рано или поздно у меня будут свои дети, и нужно тренироваться, а то я, неисправимый реалист, совсем не умею придумывать сказки… Для меня огромной неожиданностью было узнать, что Маша, оказывается, тоже увлекается куклами. Сейчас ни о каких покупках игрушек речи не идет: нет ни денег, ни возможности доставки заказов. Даже гуманитарных коридоров для людей до недавнего времени не было. Но ей нравится хотя бы разглядывать в сети фотографии изящных фарфоровых авторских «коллекционок». Они символизируют для нее красоту и мир, тихий ритм жизни, в котором есть только одно обязательное правило: нужно писать хоть немного, но каждый день. И подбирать фотографии под текст. Мне нравится фотографировать куклу на фоне роз. Маше тоже очень хочется проверить розы, которые она выращивала, но они находятся за аэродромом, а вокруг него постоянно идут бои. Без нужды местные жители на улицы не выходят. Маша живет очень близко от аэродрома, и все перестрелки хорошо слышны в ее квартире. Я пишу ей, что розы не стоят того, чтобы ради них рисковать жизнью. Она обязательно посадит новые розы. Потом, когда война кончится. Потихоньку у меня начала получаться сказка. Правда, оторваться от привычного реализма еще очень сложно. Сны первых эмигрантов — это все же не замки средневековых рыцарей. Да, это тоже фантазии, но еще очень просто стоящие на «взрослой» почве. Ходя по снам, моя кукла пока ощущает слишком сильное притяжение земли, где мистика становится лишь фоном, мостом между кусками вполне привычной реальности. Но писать все равно надо. Каждый день… Молодой человек, который нравился Маше, погиб совсем недавно — на этот самом аэродроме, сражаясь на стороне ополченцев. Почему он сунулся туда, какую правду надеялся найти на войне — этого мы уже не узнаем. Маше о его смерти сообщил друг погибшего. Он же первым опознал тело. Маша вспоминала слова своего друга. Он говорил ей, что она — лучик света в темном царстве, что сейчас из «гражданских» он общается в основном только с ней. Она плакала несколько дней — а потом тоже захотела писать сказку про кукол. Писать каждый день без перерыва, когда у тебя пропадает то вода, то свет — сложно. Но когда есть возможность, она все равно пишет, и мы теперь тем более не можем от нее отставать. За окном грохочут взрывы, по улицам ходят вооруженные люди, близкого человека больше нет рядом. От мирной жизни в таких условиях остается, пожалуй, лишь одно — полуразрушенный замок, свитки из старых библиотек, алхимические зелья, эмигрантские сны, индейские заклинания, а главное — традиция. Каждый день хотя бы понемногу погружаться в мир, в котором нет войны. В котором добро побеждает зло. В котором возможны самые настоящие чудеса. Что, в самом деле, еще можно сделать, когда вокруг бушует война, а остановить ее мы не можем? Только созидать вопреки ей мир. Добрый, сказочный, вечный. Созидать для себя и друг для друга. Когда люди начинают ненавидеть и убивать друг друга, главными борцами за мир на земле становятся хрупкие пластиковые фигурки с вечно удивленным взглядом стеклянных глаз. Надо только обязательно писать. Каждый день — в Америке, Калуге или Краматорске. Молиться и писать. И жить, жить вопреки бушующей вокруг смерти. — Маша, подожди — вот закончится война, я приеду и подарю тебе куклу. Какую ты хочешь? Так, день за днем, мы переживаем войну и, даст Бог, переживем ее окончательно. Мы увидим небо в алмазах, Маша проведает свои розы, алхимики найдут Грааль, фея узнает тайны индейцев. И неважно, кто и что об этом подумает. Важно, что мы научились любить жизнь. Творить. Созидать. Верить. Беречь друг друга. Вопреки всему.