В Новой Третьяковке открылась грандиозная выставка самого известного русского художника-баталиста и этнографа Василия Верещагина (1842 — 1904). Помимо знаменитых «Апофеоза войны» и «Дверей Тимура» в экспозиции представлено около 180 живописных и 140 графических работ, а также документы и интереснейшие артефакты, связанные с путешествиями прославленного живописца и запечатленные на его полотнах. На юбилейной выставке Верещагин предстает во всем многообразии своих дарований: как талантливый литератор, создатель исторических сочинений, сопровождаемых иллюстрациями, неутомимый путешественник, боевой офицер и, конечно, уникальный живописец, отчасти предвосхитивший черты искусства XX века.

В соответствии с богатой географией путешествий художника его произведения принято разделять на серии: туркестанскую, индийскую, балканскую, палестинскую, русскую, японскую. Отдельные темы составили полотна об Отечественной войне 1812 года и так называемая Трилогия казней, две масштабные работы из которой представлены на выставке, причем одна из них экспонируется впервые после продажи в Нью-Йорке в 1891 году, а вторая была специально отреставрирована к московскому показу. Местонахождение третьей остается неизвестным уже многие годы.

Центральное полотно и Туркестанской серии 1867 — 1874 годов, и всей выставки — «Апофеоз войны», произведение действительно уникальное и в то же время сочетающее в себе самые яркие черты философии и художественного языка мастера.

Задуманное как «Торжество Тамерлана», в процессе работы оно приобрело такую степень обобщения и эпической значимости, что почти утратило свои конкретные, временные черты. Гора обезображенных черепов, шокирующая своим щемящим безмолвием, поразительно контрастирует с теплым солнечным светом, заливающим пустынный пейзаж. Только вороны безразличным неторопливым движением напоминают здесь о мире живых, и старая крепость вдали своей воинственной неприступностью свидетельствует о том, что войны на этой выжженной солнцем земле не окончены. Не напрасно эту картину сближают с произведениями сюрреалистов XX века: ее минималистичная композиция и яркий символизм выходят далеко за рамки привычного реализма тех лет. Особенно пронзительно звучит посвящение работы всем великим завоевателям.

В Туркестане палитра Верещагина вобрала в себя особенно яркий и теплый солнечный свет и неповторимые среднеазиатские цветовые нюансы. Тщательность, с которой он выписывает выщербленные, залитые солнцем камни, красочные старинные изразцы, пестрые ткани, сродни дотошности малых голландцев и пришедшему в XX столетии «принципу сделанности» у Филонова, когда каждая точка живописного пространства, каждый мазок тонкой кисти несет в себе дыхание жизни и, подобно капле воды, отражение огромного мира. При этом художник смело использует выразительные монохромные плоскости: раскаленное голубое небо, залитая солнцем каменная стена придают композициям ту степень обобщения и отстраненности, которая каждый незамысловатый сюжет, каждую непритязательную жанровую сценку возводит на высоту эпического повествования, символа.

Подчеркнутая строгость и минимализм композиций и ясность колорита туркестанской серии обуславливают ее близость и к сюрреализму, и к абстрактному искусству последующих времен. Эти приемы как будто отстраняют автора от изображаемого им сюжета, кажется, что он бесстрастно фиксирует на полотне все, что видит: богатую резьбу замысловатых колонн, игру солнечного света на разных по фактуре поверхностях, гору отрубленных голов русских офицеров. С безошибочным чутьем талантливого драматурга Верещагин управляет впечатлением зрителя, усиливая остроту сюжета подчеркнутой отстраненностью повествования.

Продуманная тщательность, с которой художник передает особенности фактур и форм в изображении знаменитых дверей Тимура, подчеркнута изменениями характера живописной поверхности. С виртуозной уверенностью, свободными, широкими мазками написана плоскость оштукатуренной стены, тогда как детали костюмов стражников и мелкая, дробная деревянная резьба переданы тонкой кистью с ювелирным изяществом. Однако внимание к деталям не отвлекает зрителя от многообразной символической глубины изображения. Метафора замкнутости и недоступности восточного мира, этот строго и графично выписанный портал рождает бесчисленное множество ассоциаций и с античным значением двери как перехода в иной мир, иное пространство, и с христианской символикой, выходя далеко за рамки этнографического жанра.

В своих путешествиях Василий Верещагин с большой чуткостью и вниманием изучает особенности местной изобразительной традиции. В Японском цикле отчетливо видны черты японской эстетики в построении композиций и использовании линии как яркого выразительного средства. Более свободная манера письма умело передает эффект влажного, порой туманного воздуха этой островной империи.

Русская тема интересна очень теплой и душевной серией «портретов незамечательных людей»: крестьян, нищих, стариков, прекрасных своим обаянием и подкупающим простодушием.

Самые трагические и эмоциональные полотна Василий Верещагин выполнил во время Русско-турецкой войны, куда он счел своим долгом отправиться, оставив успешную мастерскую в Париже. Жестокость боев, героизм русских солдат и офицеров и потеря двоих братьев затронули его особенно глубоко. Воспоминания о пережитом и увиденном сопровождают каждую написанную картину. После выигранной битвы под Шейново художник стал свидетелем того, как генерал Скобелев объезжал войска. «…Мы выехали из дубовой рощи, закрывавшей деревню. Войска стояли левым флангом к горе Св. Николая, фронтом к Шейново. Скобелев вдруг дал шпоры лошади и понесся так, что мы едва могли поспевать за ним. Высоко поднявши над головою фуражку, он закричал солдатам своим звонким голосом: “Именем отечества, именем государя, спасибо, братцы!”. Слезы были у него на глазах. Трудно передать словами восторг солдат: все шапки полетели вверх, и опять, и опять, все выше и выше. Ура! Ура! Ура! без конца».

В изображение этого события Верещагин включил тела погибших, расположив их на первом плане картины, как будто напоминая о тех, кто заплатил самую высокую цену за эту победу, и делая их главным участниками победного смотра.

Живописным реквиемом звучит масштабное полотно из Балканского цикла, которое изображает священника и солдата, служащих панихиду над бескрайним морем убитых. Мрачное темное небо проясняется только над творящими молитву, внося в скорбный эмоциональный строй работы просветление и надежду. Как и в других картинах этой серии, вся фабула отнесена здесь к краю полотна, а передний план занимают обнаженные тела, сливающиеся по цвету с сухой землей, укутанные, как саваном, тонкими былинками. Пронзительностью и высотой этой метафоры «Панихида» созвучна строкам Анны Ахматовой о земле:

…Но ложимся в нее и становимся ею,

Потому и зовем так свободно своею.

Храбрый офицер и участник сражений, Верещагин отправился на Дальний Восток в преддверии Русско-японской войны. Однако на театре военных действий он не успел исполнить ни одной картины. 31 марта (по старому стилю) на вражеских минах подорвался броненосец «Петропавловск», на борту которого погибли адмирал С.О. Макаров и Василий Васильевич Верещагин. В экспозиции представлены фотографии этого трагического момента, а также кадры с посмертной выставки работ художника в Санкт-Петербурге.

Большая юбилейная экспозиция в Третьяковской галерее рассказывает нам увлекательную историю об очень сильном и мудром человеке, чей талант и художественная интуиция восхищали современников и впечатляют зрителей полтора века спустя. Многогранность и эпический размах его произведений намного превосходят стереотипные представления о художнике-этнографе и баталисте. Подробная картина жизни и творчества великого русского живописца разворачивается в его масштабных полотнах и миниатюрных эскизах, в строках переписки с семьей и друзьями, в фотографиях и путевых зарисовках. На выставку стоит пойти, чтобы увидеть все это впечатляющее наследие, собранное воедино из многочисленных музеев и частных собраний, и последовать за ходом мысли выдающегося человека, что несомненно есть «наука самая занимательная».