Детство и молодость моей бабушки были нелёгкими: раннее сиротство, побег в Иркутск из дома от злой мачехи, арест и гибель мужа в 38-м году, смерть от скарлатины её старшей дочери. В общем, жизнь, полная лишений, хлопот и труда до самой глубокой старости. Даже в восемьдесят пять она не ведала и не хотела покоя, продолжала по мере сил помогать младшей дочери, моей маме, по хозяйству.

Пережив войну, когда даже кусок хозяйственного мыла казался богатством, она неукоснительно следила за тем, чтобы в доме были «стратегические запасы», как в шутку выражался папа. По ящику хозяйственного и «лицевого» мыла (типа «Кармен», «Земляничного» или «Дегтярного»), по мешку сахара-песка, муки и соли. А ещё в холодном сарае, обёрнутые в целлофан («штобы не отволгли»), лежали в большой клеёнчатой сумке спички.

«Если, в случае чего, не дай Бог, начинётся война, всё главное у вас ужо будет в достатке. Ничо не будете бегать искать», – резюмировала бабуля. Папа удивлялся: «Баба Надя, да какая, к лешему, война? Вы чо панику понапрасну наводите? По-моему, не стоит жилище в склад превращать». (Дело было в середине 70-х годов, в брежневскую эпоху).

Помнится, килограмм сахара тогда стоил 90 копеек, мыло туалетное – 10–15 копеек, а коробок спичек обходился покупателю вообще почти задаром – в одну копеечку!

Помимо этих «стратегических запасов», по мнению бабули, в доме обязательно должно было быть в достаточном количестве кастрюль и вёдер, оцинкованных и эмалированных, комплектов постельного и нижнего белья, одежда для дома и «на выход». «Неча в одном и том же в люди выходить и дома оболокаться! – говорила она. – Для дома доложна быть своя одёжа, похужей, не така новенька, как одёжа для улицы али на выход там. Раньше как ведь говорили – “плохово не носить, хорошево не видать”. Следоват такжа смотреть за тем, штобы одёжу моль почём зря не почикала, штобы она не отволгла (то есть не отсырела)».

Следуя этому наказу, мама в жаркие сухие дни лета доставала и вывешивала на проволоку в огороде для просушки и жарки всю верхнюю одежду (пальто, куртки, шапки), меховые изделия, ковры, подушки, одеяла и матрацы, периодически поворачивая их «лицом к солнцу».

В целях же экономии бабуля требовала от мамы «вовремя чинить одежонку», то есть штопать порванные чулки, носки, сама же мастерски ставила заплаточки на износившихся кофтёнках (там, где локти «проели дырку»). Мама приходила в ужас от такой сверхбережливости, но ничего поделать не могла, поскольку бабулю переспорить было невозможно. Та не терпела иного мнения. «Хто в дому старший, того и слушайте! Лутше не вякайте, девки, супротив меня, не несите чо попало, а то я живо вам оглобли-то заверну да отбуцкаю как надо!» – шутя грозила она мне с мамой пальцем.

Всегда прямая и открытая, страшно не любила людей лживых, хитрых и изворотливых. Про таких говорила: «Ох, и змеюка она, однако, язва така! Без мыла в одно место залезет, коли ей надо. А потом, как свово добьётся, морду воротит, дескать, не знат она никого!»

Разиням и лодырям приговор её был не менее суров: «Сидит, полоротая, раскрылатилась, рот раззявила, расхлебянила, кабуть дома у ей делов нету, а то и лясы ходит по суседям точит. А у самой робяты не кормлены, коровы в стайке ревут, дома гадко. Чо потрескать (поесть) и то никавды на столе нету, а уж ето последнее бабское дело. А всё чо-то ходит выкомыриват из себя, всё чо-то  выкаблучиватся, выкобениватся!»

Или ещё: «Не будьте, девки, такими халдоватыми, как наша Ульянка (жена её старшего брата Василия). У той растяпы ни на чо тяму нету: ни хлеб испекчи, ни на стол собрать-накидать не умет. Руки откудова-то неоттудова растут, даром што семейска (то есть из семьи староверов, семейских, у которых женщины всегда славились своей хозяйственностью). У тех бабы как бабы, а Василий-то свою распустил, вот она ему на шею-то и села, змеюка. Уж он, бедный, хлешшется, хлешшется цельный день на работе, домой придёт, а у ей хоть шаром покати, даже молока иной раз нет, чай забелить и то нечем!»

Помню, как мы однажды поехали с ней из Слюдянки в Улан-Удэ, где жил её брат Василий, на жутком поезде «Иркутск – Наушки». Поездка происходила летом, когда мест в плацкарте не хватало (купейных вагонов в те годы на этом маршруте вообще не было). Места нам достались в жёстком вагоне, да и те сидячие. Изрядно намучившись, в пять утра мы были в Улан-Удэ, где на вокзале нас радостно встречал любимый дядя Вася.

Бабушка обожала его за спокойный нрав и добрый характер. Да и он с такой любовью и нежностью глядел на свою младшую сестрицу, аж прослезился, когда увидел её, спускающуюся с гостинцами по ступенькам поезда. Обвешанная узлами и баулами, бабуля поспешила к нему, долго обнимала и целовала, крутила-вертела из стороны в сторону, оглядывая придирчиво: чисто ли одет, не оторвались ли пуговицы, не «дыровата» ли одежонка-то, не отощал ли он от жизни с такой «халдовитой» женой.

Надо сказать, что дядя Вася женился после войны на женщине много себя моложе. Взял её «с довеском», как говорила бабушка, с дочкой, которую она родила в девках. Девочка и отчим очень быстро подружились. Да иначе и быть не могло, ведь дети всегда чувствуют настоящую, непоказную доброту и человечность. Едва ли не с первых дней общения Галя стала звать дядю Васю папой.

Желая облегчить жизнь жены, которая родила ему двух сыновей, Мишу и Васю-маленького, он освободил её от работы на производстве. Днём работал слесарем-наладчиком на тонкосуконном комбинате, а по ночам сторожил на входе (жена только числилась сторожем, а трудился за неё он сам).

Войдя в братов дом, бабушка нахмурилась, но стерпела. Позже, приехав к себе домой, рассказывая о жизни брата подругам, она распалилась: «Ведь така молода ишо Ульянка-то. Кажись, люба работа у ей доложна кипеть и спориться в руках. А у ей нигде пошто-то порядку нету: ни в избе, ни в огороде.

Пыль да грязь кругом, посуда немыта стоит, заскорузла да засохла вся, а ить ей за водой никуда далёко ходить не надо. Колонка-то прямо у крыльца стоит! Как быдто бы переломится, квашня, ежели воды в избу наносит да приберётся. Полки и лари в чулане ломятся от крупы всякой, макаронов, в холодильнике мяса полно.

А у ей ничо пошто-то не сварено! Хоть шаром покати. Знай носют из магазина батоны, молоко и колбасу по два двадцать. Вот и вся их еда! Ни шчи не сварит, ни второе там не изготовит, ни постряпушек не напекёт. Ох ти мне-ечиньки, до чего же братца-то жалко!  Ой, паря-девка, и хто её тока к порядку-то приучал?! Ничо беспутна баба не умет и не хочет делать пошто-то».

Засучив рукава, кипя про себя от негодования, с трудом сдерживаясь от праведного гнева, не желая обижать и расстраивать брата, она стала наводить порядок в доме. Дала посильную работу всем детям. Напуганная её активностью, Ульяна не посмела перечить.

Сразу после уборки взялась за готовку. Наварила любимых братом щей, напекла блинов, оладушек по просьбе детей. Поставила дрожжевое тесто для булочек. (А ведь бабушка за ночь в поезде даже не вздремнула!) К вечеру дом было не узнать – Ульяна с Галей перемыли всю посуду в серванте, окна и двери, ребята перетрясли все дорожки и половички.

Когда дядя Вася вечером пришёл с работы, он просто ахнул. Что и говорить, приятно всё же войти в дом, где чисто и уютно, где тебя ждут как самого дорогого гостя.

За неделю, что мы были у него в гостях, преобразился и двор: овощные грядки были чисто прополоты, подрыхлены все растения, вошли в стадию плодоношения огурцы в парниках, которых дети дяди Васи долго не могли дождаться. Всё, к чему прикасалась бабушка, преображалось прямо на глазах. Растения ведь тоже живые существа, научно доказано, что они чувствуют человека, который их любит и заботится о них. И наоборот, боятся того, кто может сломать ветку или оборвать цветы.

Дядя Вася никак не хотел нас отпускать, просил погостить ещё недельку. Да и вся его семья, включая и Ульяну, была рада таким активным гостям, о которых не надо заботиться, ведь они сами всё делают, хозяевам помогают.

Накануне отъезда бабушка по-хорошему разговорилась с женой брата. Просила её быть хозяйкой в доме, объясняла, что семейное счастье во многом зависит от каждодневного труда и усилий женщины. Что муж никогда не уйдёт от жены, если она хорошая хозяйка, если в доме у неё всегда чистота и порядок, приготовлено поесть. Что далеко не всякий мужик будет терпеть «халдовиту» бабу. «Не забывай, однако, Ульяна, что мужик-то ноне на вес золота! Хорошего мужика завсегда с руками-ногами други-то бабы оторвут, если увидют, што у него жена беспутна. А у тебя ишо ведь дети таки маленьки, таки маленьки, их ростить и ростить ишо, пока они самостоятельными-то станут!» – напутствовала она невестку.

Прощаясь с роднёй, ещё раз хозяйским взглядом окинула чистенький домик брата, довольная своим трудом, хорошими отношениями с новоявленной роднёй и тем, как тепло её здесь встретили.