Богослужебный круг, церковный год: утреня, час первый, третий, шестый, литургия. Рождество Богородицы, Христово Рождество, Великий пост, Пасха. Со стороны (а иногда и изнутри) кажется, что мы ходим по кругу. Повторяется то же, что было в прошлом году, на прошлой неделе, вчера. Повторяется, временами будто бы и не задевая нас самих. Круг отдельно, а мы — отдельно, и эта мысль навевает тоску.

Тем не менее, как сказал античный философ, в одну реку нельзя войти дважды — и это правда.

Теперь, когда время в ограде Церкви приближается к десяти годам, я вижу, что не бывает двух одинаковых времен, двух одинаковых лет — даже если они идут согласно одному и тому же календарю. Мы-студенты, после долгих внутренних терзаний осеняющие широким крестом стол университетской столовой, не похожи на нас тридцатилетних, произносящих про себя в ресторане тихое: «Господи, благослови» — и остающихся совершенно спокойными. Мы — неукротимые неофиты, спешащие вступить в спор с любым инославным или даже каким-то не очень похожим на нас православным и выдающие цитаты из мудрых книг со скоростью пулемета, не похожи на теперешних нас, в безмолвии стоящих перед всяким другим человеком с мыслью: «Господи, Ты веси». Никакие из прежних нас не похожи на нас-родителей. Мы – сторонники великопостной службы без сокращений не похожи на нас, засчитывающих бессонную ночь возле младенца за всенощное бдение. Мы, готовые стоять с молитвословом до полуночи, не похожи на нас, засыпающих после третьего повтора: «За печкою поет сверчок».

Были времена, когда я могла едва ли не жить на клиросе и читать, читать, читать наши прекрасные, глубокие богослужебные тексты, такие, что всего одна строчка, а внутри отзовется, как малый благовестник, и звучит в сердце еще долго.

Раньше, когда наступала Страстная седмица, я брала отпуск вплоть до отдания Пасхи, на две недели, чтобы ходить на все службы. Чтобы быть на последних в году Преждеосвященных, на литургии в Великий четверг, чтобы слушать 12 Евангелий и нести домой свечку в стеклянном фонарике, быть на погребении плащаницы, на вечерне Великой субботы и, конечно, на ночной Пасхальной службе.

А про тех, кто так не делал, я втайне даже от самой себя думала (ха-ха!), что это все от недостатка усердия. Ну, подумаешь, отпроситься с работы, это ведь ради Господа, что такого. Я не учитывала тогда, что малые дети, престарелые родители, пациенты, покупатели, ученики, подчиненные и многие, многие люди, которым нужно есть, пить, летать на самолетах, чинить машины, лечиться, учиться и так далее – это все тоже Господь, а «ангелоподобиться за чужой счет», как сказал авва Иоанн Охлобыстин, нехорошо.

После рождения ребенка я стала мастером дистанционного переживания праздников. Собираешь цветные стеклышки: вот проповедь с просторов интернета, вот забежать вечером на десять минут в храм, вот песнопения на плеере, вот строчки на память — получается мозаика события. Помню пасхальную ночь в роддоме, когда стихиры крестного хода для меня пели братья Успенского подворья Оптиной пустыни, а я, лежа в наушниках, вспоминала прошлую Пасху: колокольня, звезды, северное сияние.

Теперь я, как и многие, не могу быть на всех службах. Если честно, иногда я не могу быть даже на одной. Я несу свои торбы и торбочки, у меня сложный маршрут и список дел, которые не сделает никто, кроме меня. Делать их — моя ответственность. Все в порядке, конфликта нет. Но, огибая очередную лужу, краем перегруженного своего сознания, двигаясь в потоке людей и транспорта, среди магазинов, автобусов, рекламных щитов и киосков с кофе, я стараюсь хоть где-то увидеть, услышать отсвет, отзвук того, что происходит в церковном мире.

Мы идем с колясками по дорожке у школы, и я рассказываю подруге о том, как мы будем праздновать Пасху. Мимо нас идет мужчина, он недоволен тем, как мы располагаемся в пространстве и, проходя, некрасиво нас ругает. В одно мгновение я оборачиваюсь и отвечаю ему точно так же некрасиво. Ловлю себя: Катя, ты вот собралась праздновать Пасху, а чего хамишь? Шел бы себе человек дальше. Думаю: все, если завтра мне нахамят, то я возьму и промолчу! Ради Бога промолчу. На следующий день в магазине мне хамит женщина, а ей — в ответ. Еще и хуже. Катя, Катя, прежде чем возгласит петух, ты ровным счетом ничего не сделаешь ради Бога и не промолчишь даже перед женщиной в магазине! Ой вэй, узнаю себя во всех малодушных и невместительных сердцем. Долго еще растить нас до ума, но и для нас есть еще надежда.

В других частях мира иначе, но к нам на Север именно с Пасхой приходит настоящая весна. На Страстной с реки уходит лед, завывает пронзительно ветер, и холод пробирает до костей. Я видела снежную бурю в Великую Пятницу, видела белый безмолвный город, укрытый снегом, как плащаницей Иосифа: да молчит всякая плоть — вот и город молчит. Видела, как утром Великой Субботы снег тает на солнце, а под ним — первая зеленая трава, победа жизни, победа весны.

Я помню службу погребения плащаницы, крестный ход, и я на колокольне, звоню погребальный перезвон. Это мерные удары в колокола по одному, от большого к малому, так пронзительно и печально — люди хоронят Бога. Кажется — удар за ударом — что время подходит к концу, вообще все земное время кончается возле Голгофы, возле гроба, высеченного в скале. Но за скорбным перезвоном, вдруг, после страшной этой печали — трезвон, как на праздник. И солнце выходит из-за тучи, и светит в проем колокольни. Это великая скорбь говорит о великой надежде, и о победе и о Любви. К нам любви — даже до смерти крестной.

Может быть, одно из самых важных для нас умений — не делить свою жизнь на церковную и мирскую, а воспринимать ее всю как откровение, как продолжение священной истории Бога и человека. Тогда не будет «неправильных» праздников и «неудачных» постов. Тогда каждый день — действительно Божий. И если житейская волна выбросит нас за борт храма, мы не будем так мучительно терзаться из-за всех служб, пропущенных нами. Во всяком случае, эти терзания не отнимут у нас грядущей Пасхи.

Страстная неделя. Бог идет нам навстречу, и мы замираем, слыша Его шаги. Знаете, куда Он идет? Он идет прямиком в наши непостоянные, малогабаритные, из глины земной — сердца. Идет, чтобы в них зажечь свет Своего Воскресения. Он проходит сквозь ад, и побеждает его, и выводит нас — тебя и меня.

Никогда не поздно открыть свое сердце для праздника, да и нет никакого другого для праздника места, кроме сердца человеческого. Оно стучит приглушенно, тук-тук, но вот его задевает Господь — и оно вдруг звучит, как малый благовестник, чистой и ясной нотой. И если у нас на душе было темно, то вот, совсем скоро из-за горизонта появятся лучи Воскресения. Это и есть праздник. В этом и есть смысл.