Она с детства мечтала стать поэтессой. «Красавица из адвокатской семьи, ученица Гумилева, она очаровывала всех, включая самого учителя, талантливыми стихами, смолоду написанными мастерски. Ее стихи «Толченое стекло», «Извозчик» петроградская полуголодная богема заучивала наизусть», — писал о ней поэт Евгений Евтушенко.

«Нет, я не буду знаменита,

Меня не увенчает слава,

Я — как на сан архимандрита —

На это не имею права.

Ни Гумилев, ни злая пресса

Не назовут меня талантом.

Я маленькая поэтесса

С огромным бантом».

А ее учитель, чью студию «Звучащая раковина» она посещала, поэт Николай Гумилев, спорил с высказыванием своей ученицы: «Предсказываю вам — вы скоро станете знаменитой…»

Поэтесса и писательница Ирина Одоевцева (настоящее имя Ираида Густавовна Гейнике) родилась в 1895 году в Риге в семье присяжного поверенного, владельца доходного дома. По некоторым данным, это произошло 27 июля, но биографы поэтессы расходятся в указании точной даты ее рождения.

Она занималась с домашними учителями, окончила гимназию, короткое время была замужем за неким Поповым, а потом переехала в Петербург. Стихи она начала писать очень рано, и к моменту ее прихода в студию, где преподавал Гумилев, у нее уже были поклонники ее поэтического творчества.

«Кто из посещавших тогда петербургские литературные собрания не помнит на эстраде стройную белокурую юную женщину, почти что еще девочку с огромным черным бантом в волосах, нараспев, весело и торопливо, слегка грассируя, читающую стихи, заставляя улыбаться всех без исключения, даже людей, от улыбки в те годы отвыкших», — вспоминал поэт Георгий Адамович, впервые увидевший Одоевцеву в студии Гумилева, в ее «восемнадцать жасминовых лет».

Гумилев не просто благоволил к Одоевцевой, выделяя ее среди других студийцев — он уловил ее одаренность и предугадал то ее творческое своеобразие, которому ни в каких студиях научиться нельзя. Он так часто с гордостью представлял Одоевцеву знакомым: «Моя ученица!», что Корней Чуковский предложил ей повесить на спину плакат «Ученица Гумилева».

Было ли в их отношениях нечто большее, чем то, что обычно связывает учителя и ученицу? Сама Одоевцева, уже будучи в почтенном возрасте, опровергла подобные слухи: ««Если бы… я бы так и сказала. Как мужчина он был для меня не привлекателен».

Однажды, гуляя с Гумилевым по городу, Одоевцева увидела на противоположной стороне улицы куда-то спешащего человека. Ей запомнился ярко-красный рот на бледном лице и живые глаза, сверкавшие из-под черной челки до самых бровей. Гумилев назвал его имя — Георгий Иванов.

Позже учитель так представил Иванова своей ученице: «Самый молодой член цеха и самый остроумный, его называют «общественное мнение», он создает и губит репутации. Постарайтесь ему понравиться». Но тогда поэтесса решила, что ироничный сноб Иванов, который был старше нее на семь лет, не в ее вкусе.

… «Это вы написали? Действительно вы? Вы сами? Простите, мне не верится, глядя на вас», — повторял Иванов, услышав ее «Балладу о толченом стекле» на рауте у Гумилева по случаю приезда в Петербург Андрея Белого. А Одоевцева молча подала ему руку. Как она вспоминала, «без всяких предчувствий»…

И действительно, не верилось, что эта почти девочка написала такие сильные, пронзительные, мастерские стихи. Из-за ее юного миловидного облика трудно было принимать поэтессу всерьез. Дмитрий Мережковский, когда Одоевцева выступила с докладом в его литературном салоне «Зеленая лампа», признался: «Не ожидал…». «Такая хорошенькая, зачем она еще пишет…», — а эти слова принадлежат Владимиру Набокову, с которым она познакомилась в Нью-Йорке.

Теперь уже не Гумилев, а Георгий Иванов провожал Одоевцеву домой. Они влюбились друг в друга, и в 1921 году, несмотря на предостережения Гумилева, поженились. А на следующий год покинули Россию. К тому времени Гумилева расстреляли в застенках ЧК по обвинению в контрреволюционном заговоре, которого не было, а Александр Блок ушел из жизни. Ирина уехала в Латвию к отцу, Георгий — в командировку, «для формирования репертуара государственных театров». Встретились в Париже и больше уже не разлучались.

В эмиграции поэтесса, помимо стихов, начала писать романы. Первый ее роман «Ангел смерти» был издан в 1927 году и вызвал восторженные отклики как читателей, так и солидной зарубежной прессы: «… Изысканный и очаровательный аромат романа нельзя передать словами», — писала Times. «На книге Одоевцевой лежит безошибочная печать очень большого таланта. Мы даже осмеливаемся поставить ее на один уровень с Чеховым…» (Gastonia Gazette).

Одоевцева и Иванов прожили в большой любви 37 лет, до самой смерти Георгия Иванова в 1958 году. А смогла ли Одоевцева до конца понять своего любимого человека? Она писала, что нет, не смогла. Иванов всю жизнь казался ей «одним из самых замечательных» встреченных ею людей, удивительной, необыкновенной одаренной личностью, загадку которой она так и не разгадала.

«В нем было что-то совсем особенное, не поддающееся определению, почти таинственное… Мне он часто казался не только странным, но даже загадочным, и я, несмотря на всю нашу душевную и умственную близость, становилась в тупик, не в состоянии понять его, до того он был сложен и многогранен».

Одоевцева боготворила мужа, заслужив от Бунина прозвище «подбашмачной жены». Заподозрив у себя чахотку, пыталась умереть, отказываясь от еды, чтобы не быть обузой мужу. Но к счастью, это была не чахотка. На почве переутомления — работала она на износ — у Одоевцевой развилось малокровие и воспаление легких.

Ее вылечили, и она опять принялась за работу, чтобы создать условия для творчества своего обожаемого мужа, объявленного первым поэтом русской эмиграции. Поэтесса преданно служила мужу, принимая его таким, какой он есть, забывая о себе. Он нигде не работал, спал до полудня, читал детективы, пил и писал гениальные стихи, многие из которых были посвящены жене, которую он любил до самой смерти. «Я даже вспоминать не смею, какой прелестной ты была…»

А она сочиняла пьесы, сценарии, романы и зарабатывала деньги для семьи. Одним из ее сценариев заинтересовался Голливуд, но договор так и не был подписан. В своей книге «Курсив мой» Нина Берберова так писала об Иванове: «Г. В. Иванов, который в эти годы писал свои лучшие стихи, сделав из личной судьбы (нищеты, болезней, алкоголя) нечто вроде мифа саморазрушения, где, перешагнув через наши обычные границы добра и зла, дозволенного (кем?), он далеко оставил за собой всех действительно живших «проклятых поэтов»…». Почему-то самоотверженная любовь жены не спасла его от алкоголя…

После смерти мужа поэтесса прожила двадцать лет в одиночестве, сохраняя память о нем. В возрасте 83 лет она вышла замуж за писателя Якова Горбова, но через четыре года тот скончался.

Одоевцева обладала феноменальной памятью. Она была прекрасной собеседницей, которой доверяли самое сокровенное, почти исповедальное, очень чутким, сострадательным человеком. И очень скромным. Воссоздав удивительно живые портреты своих знаменитых современников в своих замечательных мемуарных книгах «На берегах Невы» и «На берегах Сены», она почти ничего не сообщала о себе и о своей жизни с Георгием Ивановым. Рассказывать о себе Одоевцева не любила. «Я пишу не о себе и не для себя … а о тех, кого мне дано было узнать «На берегах Невы»», — подчеркивала она в предисловии к своей первой книге мемуаров.

Уезжая из Петербурга в 1922 году, Одоевцева предвидела: «Такой счастливой, как здесь, на берегах Невы, я уже нигде и никогда не буду». И все-таки на закате своей жизни ей суждено было вернуться в город своей юности. В Париже ее, прикованную к креслу после перелома бедра, разыскала журналистка Анна Колоницкая и сделала все, чтобы помочь Одоевцевой вернуться. Она опубликовала в «Московских новостях» и «Литературной газете» очерки об Ирине Одоевцевой. В прессе пошла волна воспоминаний, и поэтессу пригласили вернуться на Родину.

Одоевцева приняла приглашение с восторгом, чем вызвала бурю волнений в эмигрантских кругах. Многие не одобряли решения поэтессы. Только Андрей Седых, секретарь Бунина, сказал: «Одоевцева едет? Ай да девка, молодец!» Колоницкая предложила престарелой поэтессе ехать поездом, на что Одоевцева возразила: «Анна, я еще прекрасно летаю!» И вот в апреле 1987 года рейсом «Париж — Ленинград» поэтесса прилетела в свой любимый город после 65 лет жизни в эмиграции.

Ей предоставили квартиру, организовали медицинский уход. Вокруг нее завертелся водоворот литературной жизни — встречи с читателями, издание невиданными тиражами ее книг, передачи на радио и телевидении… И в старости красивая, элегантно одетая, благоухающая французскими духами, вдохновенная, живая и остроумная, Ирина Одоевцева самим своим присутствием в северной столице воссоздала атмосферу Серебряного века, словно соединив начало ХХ века и его конец.

Но когда улеглась первая волна восторгов по поводу ее возвращения на родину, поэтесса опять осталась одна, окруженная лишь несколькими почитателями… Она ушла из жизни 14 октября 1990 года в Петербурге, не дописав третью книгу мемуаров — «На берегах Леты». В этой книге Одоевцева собиралась рассказать «… с полной откровенностью о себе и других»…