Конечно, я нашла повод, чтобы ей позвонить. Искать причины и поводы – это вообще то немногое, что у меня особенно получается… Первые несколько минут Лиза была настороженной, задавала много вопросов, кто я, зачем звоню, откуда про нее знаю. Потом немного расслабилась, и мы, будучи совсем незнакомыми, проговорили почти полтора часа. Спустя несколько дней я приехала к ней в гости. Так началось мое знакомство с этой семьей. С мамой Лизой, с ее мужем Юрием и с их сыном Лешкой.

Пор Лизу я впервые услышала от своей дочки. Это было три года назад, Вика училась в одиннадцатом. В тот день на уроке русского языка учительница рассказала детям о том, как она в составе комиссии проводила одну переаттестацию. Подтверждать ту или иную квалификационную категорию наши учителя обязаны раз в несколько лет. От этого зависит их допуск к урокам и размер заработной платы. Одну из таких аттестаций проводили у Лизы, и в силу обстоятельств это происходило у нее дома.  Лиза, как дипломированный специалист, числилась учителем русского и литературы в одной из городских школ. Но занималась она лишь с одним ребенком – своим сыном, причем не только по этим двум, но и по ряду других дисциплин (за баснословные, кстати, деньги — 2 300 р/мес – этот парадоксальный факт выяснился намного позже).  40-минутные  уроки, домашнее задание, планы, учебники, тетради, конспекты, классный журнал – все по-честному! Каждый день на протяжении 10 лет. В общем, аттестацию Лиза сдала, причем баллов набрала намного больше, чем следовало… Но членов комиссии поразило не это. Видимо, в тот день им открылись еще какие-то стороны жизни этой семьи, потому что когда  Викина учительница заканчивала свой рассказ о Лизе стихотворением, по ее щекам текли слезы.

Я свяжу тебе жизнь
Из пушистых мохеровых ниток.
Я свяжу тебе жизнь,
Не солгу ни единой петли.
Я свяжу тебе жизнь,
Где узором по полю молитвы —
Пожелания счастья
В лучах настоящей любви.
Я свяжу тебе жизнь
Из веселой меланжевой пряжи.
Я свяжу тебе жизнь
И потом от души подарю.
Где я нитки беру?
Никому никогда не признаюсь:
Чтоб связать тебе жизнь
Я тайком распускаю свою…

Ее жизнь резко изменилась после того, как родился он. Лешка. Вообще, конечно, нет ничего удивительного в том, что жизнь женщины как-то меняется в связи с появлением на свет младенца. К своим 33 годам Лиза это уже проходила дважды. Третья беременность не пугала, наоборот, окрыляла. И даже тот факт, что у нее будет не девочка, а снова мальчик, не омрачал Лизиных размышлений о будущем… Ну, разве что с самого начала… как-то мимолетно… совсем чуть-чуть. А будущее виделось очень даже отчетливо: муж, она и трое их сыновей живут радостно, дружно, работают, учатся, лепят в десять рук пельмени по праздникам, летом едут отдыхать на машине к морю…

Своего третьего сына Лиза рожала в платной клинике. Заключила договор, оплатила услугу, почему-то им с мужем казалось, что так надежней, спокойней… Анализы у роженицы были в порядке, многочисленные обследования подтверждали тот факт, что плод растет и развивается согласно срокам. Когда мальчик появился на свет, первое, что она увидела – глаза принимавшего роды врача. В них читался плохо скрываемый ужас… «Как же так, — говорил ей впоследствии он, — вы такая красивая… такая молодая… такая здоровая… почему же это произошло…» Странная фраза… Но никакие слова на тот момент уже не имели значения.

Ребенок родился инвалидом. Его правая ножка была вдвое короче левой с уродливой полуступней, деформированная челюсть не позволяла ротику закрываться, обездвиженные кисти рук больше напоминали скрюченные куриные лапки, плюс к этому оказались вывихнутыми оба бедра…  Диагноз, которые поставили ему врачи, занимал почти полстраницы. Но это было уже потом, в московской больнице, куда мать и сын отправилась сразу же после выписки. А тогда, в небольшом киргизском городке, где они жили, Лиза потихоньку осознавала, что с этого самого дня у нее начинается совершенно иная жизнь.

«Меня очень поддержал тогда муж, — рассказывала Лиза в нашу первую встречу, — я ему благодарна».  Он сказал: «Лизонька, сейчас медицина такая всемогущая, мы обязательно его вылечим».

Спустя полгода, которые Лиза с Лешей провели в московских клиниках, стало понятно, что для лечения нужно много времени и очень-очень много денег. И что гарантий, конечно же, при этом нет никаких. О том, как жилось без нее это время мужу и двум малолетним детям, Лиза вспоминать не любит. Чувство долга перед одним до сих пор борется с чувством вины перед остальными. По возвращении было решено, что всем пятерым надо перебираться ближе к столице, потому что жить порознь нельзя. Продали квартиру. Купили билеты в один конец. И уехали, не оборачиваясь, к своему светлому… да, непременно светлому будущему!

На тумбочке, покрытой льняной салфеткой, — иконки, зажженная свечка, Библия, несколько православных брошюр.  Напротив спортивный уголок, рядом с ним пианино. В глубине, возле двери, пристроилась старенькая ДСП-шная прихожая. Коридору в небольшой квартире Михайловых отведена роль еще одной – третьей комнаты. В воздухе растворяется последний аккорд ноктюрна. «Леша, а сыграй нам Шопена», — просит Лиза.  Молодой человек открывает на нужной странице ноты. Звучит мелодия, от которой с детства по коже мурашки.

Подхожу к инструменту почти вплотную. Понимаю, что так неправильно, некорректно, но все равно иду на поводу у своего каприза-желания и пялюсь, словно неразумный ребенок, на стремительно бегающие по клавиатуре пальцы.

«Доктор, который оперировал Леше кисти, сказал, что нам надо  разрабатывать пальчики. Он ведь  раньше не мог ими даже шевелить. Посоветовал купить пианино. Инструмент нам отдали, а играть… мы даже не думали, что он сможет, мечтали, чтобы просто клавиши сам нажимал…» — заполняет шепотом непродолжительную паузу Лиза.

Мы  еще какое-то время стоим, слушаем, потом уходим на кухню и закрываем дверь, чтобы  не мешать Лешке заниматься.

«Учительницу мы пригласили три года назад, она частные уроки давала, — продолжает вспоминать Лиза. — Выяснилось, что у Леши слух неплохой, но в музыкальную школу его не взяли, сказали, что пианистов с такими изуродованными руками в принципе не бывает. А он играет… За два года с небольшим освоил пятилетний курс. Теперь вот к экзаменам в музыкальное училище готовимся. Видели синтезатор в Лешиной комнате? Его мы на премию губернатора купили. Леша год назад  гран-при областного конкурса выиграл. Техника сложная, но сын разобрался… теперь он музыку сам сочиняет, сам записывает, аранжировками пробует заниматься…»

Я слушаю Лизу и мысленно благодарю Бога за эту встречу, за то, что так нежданно-негаданно позволил мне в очередной раз соприкоснуться с Чудом – пусть опосредованно, в качестве свидетеля, наблюдателя — не суть. Потрясенная, я пребываю в неком ступоре и почему-то совершенно не могу говорить… Да и что можно сказать? Какие вы молодцы? Я молчу, и мне  кажется, даже пытаюсь спрятать за очками глаза, раскрытые на этот раз чуть шире обычного…

И Лиза все понимает… И еле заметно улыбается… И наливает по чашкам дымящийся, ароматный, с травами, чай…

Говорят, Господь не посылает человеку испытаний, которых тот не может преодолеть. Наверно, есть глубокий вселенский смысл во всем, что происходит вопреки нам, что переносится с болью…

Говоря о своем преодолении, Лиза не устает благодарить врачей, протезистов, медсестер, учителей – всех знакомых и незнакомых неравнодушных людей, которые им с сыном встретились за эти непростые годы. После нескольких операций Леша научился ходить (с протезом), самостоятельно кушать, писать (у него, кстати, очень красивый почерк!), закончил школу, освоил компьютер.

Их путь к светлому будущему еще не закончен. Он прошел уже через холодный полуразрушенный деревенский дом, где они впятером жили в течение нескольких лет после переезда, через два года добровольного Лизиного заточения в одну из клиник, где сыну делали операции, через непростое общение с чиновниками, через нищету, через бессонные ночи, через непонимание, отторжение…

И вряд ли найдутся силы, способные изменить это направление вектора. Вектора, заряженного целью приспособить сына к жизни в обществе, которое так и не смогло приспособить себя к жизни в нем таких, как он.

Вот уже 10 лет, как Лиза является членом благотворительной организации «Озарение». В ней состоят волонтеры, женщины из многодетных семей, мамы детей, чьи физические или умственные возможности ограничены. Вместе они занимаются устройством акций, поездок, экскурсий, праздников, мастер-классов для тех, кто в силу своих особенностей большую часть времени вынужден проводить дома. Сейчас «Озарение» поставило перед собой задачу добиться от местных властей строительства специализированного детского центра. Эта тема – первое, с чего начинается наш сегодняшний разговор.

— Лиза, а зачем вам центр? Ведь эти детки, ограниченные отчасти в каких-то возможностях,  не ограничены в своих правах. Они могут посещать любые досуговые учреждения наравне с другими ребятами.   

— У нас много психически больных детей, много колясочников, которые сами себя не обслуживают. Не все досугово-образовательные учреждения для них приспособлены. Разве что те, которые строились совсем недавно. Но там нет педагогов.  Хотелось, чтобы мамы имели возможность привезти и оставить ребенка со  специалистами, несмотря на тяжесть недуга, — хотя бы на час, на два, чтобы с этим ребеночком нормально занимались. Вообще, чтобы что-то организовать, нужны средства. Вот мы и ходим по организациям, по депутатам, просим, объясняем, убеждаем. С каждым годом спонсоров найти все труднее…

—  Последнее время много говорится о том, что общество не должно разделять людей с ограниченными возможностями и обычных.  Положа руку на сердце, мы все в чем-то ограничены природой (кто-то петь не умеет, кто-то подтягиваться…)  Сегодня для «особенных» людей строятся пандусы, лифты, внедряются программы интеграции. Но по большому счету, люди все равно не готовы к такому соседству. Сначала надо что-то менять внутри себя… в сознании, в сердце… Отношение к вам людей – оно было одинаковым до рождения сына и после?

— Изменился взгляд. Они стали отводить глаза. Многие… И постепенно стало возникать ощущение некой убогости, что ли… ущербности… А ведь я никогда себя такой не чувствовала. Наоборот, считала себя молодой, красивой, уверенной, полной сил… А они с такой жалостью на меня смотрели… Вот и я тоже стала смотреть на себя их глазами. Долго смотрела. А сейчас, когда у Лешки такие успехи, когда он лауреатом конкурсов разных уже более 10 раз становился, причем тех, на которых про его инвалидность даже не знали,  мы с ним воспрянули духом! И теперь все эти жалостливые взгляды меня не задевают.

— А что хотелось бы прочесть на тех лицах?

— Когда я шла по улице одна без Алеши и видела женщин с такими же больными детишками, я улыбалась им: маме улыбалась, ребеночку, они как бы своими становились для меня, что ли… Сострадание я и так все время чувствую к больным детям, но оно действенным должно быть, в конкретной помощи выражаться, а жалость унижает человека. Мне кажется, у этих людей и так не все в порядке с самооценкой. Наверное, хотелось, чтобы взгляд приободрял что ли. Ну или просто был добрым…

— Я знаю, что Вы — человек верующий, православный.  А как давно Вы пришли к вере?

— Я росла и воспитывалась в верующей православной многодетной семье… Мама глубоко верующей была. Прабабушка моя в Иерусалим пешком ходила. Мы и посты соблюдали, и праздники христианские праздновали. Жили небогато, но дружно. Муж мой тоже из многодетной семьи. Тоже человек верующий, но где-то в глубине души. А так чтоб открыто, на людях… Когда особенно трудно становится, он все шутит больше, шутник он у меня, с юмором, а жаловаться кому-то, просить ни за что не будет. Мы в церковь с Алешей ходим.

— А что чаще приходится делать: просить или благодарить?

— Я вам сейчас случай один расскажу. Стоим мы как-то с Алешей в храме. Я перед иконой молюсь, он рядом. И вот говорит он мне, когда я закончила: «Мам, а зачем ты что-то все время просишь у Бога?  Ты его просто благодари». И так он это сказал, вроде и без упрека, по-доброму, а  мне неловко как-то сразу стало. А ведь и вправду, ведь Господь столько уже мне всего хорошего дал, столько радости! Лешеньку вот… Мне тогда за сорок уже было, а Леше 15. А он вот мудрее меня оказался…

А тут вот недавно Леша снова меня удивил. Мы с ним на конкурс молодых композиторов ездили, в Москву, он закончился немного раньше, чем ожидалось, и Лешка и говорит: «Мам, пойдем, я тебе кое-что покажу». И приводит меня в храм, он неподалеку был. Кажется, Семиона Столпника. Лёша там присел в уголок и сидел долго-предолго, а потом говорит: «Мам, мне здесь так хорошо!» А потом выяснилось, что этот святой лечит все костные болезни.  А он интуитивно в него пошел, заприметил, когда в ту сторону шли. Мы из храма этого  водички взяли, Леша ее пьет.

— Когда случается трагедия, одна из первых мыслей, которая формируется почти у каждого: «Господи, за что?»  Когда родился Лешка, было ли ощущение того, что это наказание? Ну, хотя бы сначала?

— Был шок. А потом был голос, какой-то внутренний, который говорил: не бойся, все будет хорошо, ты сможешь это все преодолеть. И как-то тепло от этого голоса становилось, не страшно. Так что как наказание я это, наверное, все-таки не расценивала. Был вопрос  «почему?». Мы с мужем не пьем, не курим, в отличие, например, от наших соседей прежних. Но у них ребенок родился здоровым… И слава Богу!  Вопросы были: как помочь моему мальчику, как его вылечить, что надо для этого сделать. Вопроса «за что?» не было, наверное, еще потому, что я почти что сразу увидела его глаза. Знаете, я в них утонула. Они были огромные, и в них столько было искреннего  удивления, и вместе с тем мольба была какая-то, что ли… Нет, он никогда не был моим наказанием, он был Любовью.

— А вот такая всеобволакивающая забота не делает сына эгоистом?

— Нет! Нет! Нет! Не делает! Леша очень добрый. Когда у нас были сложности с деньгами, папе не платили зарплату, Леша, услышав о наших проблемах, отдал все сбережения, которые он скопил от пенсии. И еще несколько месяцев свою пенсию отдавал нам до тех пор, пока ситуация не наладилась. Он может быть эгоистичен, когда у него постоянно просят списать — ребята, студенты, с которыми он учится… Иногда они не ходят на занятия, гуляют, и он, бывает, даже один сидит на уроке, а потом у него просят списать. Вот тут он может и отказать в помощи. А так, чтобы только брать, брать и брать и ничего не давать никому, этого у него нет.  Он вообще все очень тонко чувствует. Сразу улавливает, если меня беспокоит что-то, спрашивает, мы с ним можем разговаривать очень долго, за жизнь, о том, что происходит вокруг …

И я всегда буду благодарить Бога за то, что он дал мне Лешу, такого понимающего человека рядом.

P.S.:  Сегодня Леша — студент второго курса музыкального училища. Учится с удовольствием и очень успешно.  Старший сын Лизы закончил с отличием один из престижных московских вузов, второй заканчивает свое обучение там же. А Лиза… продолжает вязать одну жизнь и распускать другую и сожалеет лишь об одном: что не смогла распределить пряжу на три равные части…