В редакцию любимого журнала Матроны.РУ пришло письмо от читательницы, которая просит называть её Надеждой. Её история — про неудачную попытку убежать от одиночества и заслужить любовь. К сожалению, очень часто наши женщины не верят в то, что достойны её просто по факту своего существования. Любовь — это не то, что заслуживают, она может доставаться только просто так.

С меня при цифре «тридцать семь» в момент слетает хмель. Не скажу, что я имею какое-то отношение к алкоголизму. Никакого не имею. Но сейчас мне кажется, что я все эти тридцать семь жила под хмелем, иначе как объяснить ту жизнь, которую я влачила? Очень больно признавать, что лучшие годы жизни прошли вот так. И очень стыдно. Но я всё же это сделаю, я напишу эту историю. На этой неделе мне будет тридцать восемь, и пусть эта публикация станет такой жирной точкой.

Я уже полтора года читаю журнал Матроны.РУ, и многие публикации мне очень помогают в понимании моих проблем. Последней же каплей стала статья «Незримый бой: насилие в семье». Я прочитала её и удивилась. Действительно, я даже не замечала, что постоянно живу в насилии и его активно поддерживаю. Всю жизнь мне казалось, что это и есть настоящая любовь. Жертвенная.

С самого моего детства меня лишали права голоса и требовали благодарности за всё, что было сделано. Но я не могла её почувствовать, я просто играла в игру. Я просто выживала. Как можно чувствовать благодарность, если чувствовать вообще не умеешь? Это по крайней мере страшно.

Мой отец был известным в городе учёным, он полностью посвятил себя работе, а мама посветила себя ему, такая классическая жена научного мужа. Она работала на той же кафедре, где преподавал отец, и постоянно говорила, что не сделала научной карьеры ради него. Что в семье может быть только один великий учёный.

Отца я очень боялась, а он меня никогда особо не замечал. Кажется, его единственной любовью была наука, а к маме он был привязан, потому что она стала его руками, ногами, глазами и языком. Я должна была вписываться в их представление о том, какой должна быть девочка, и я очень хотела, но в ответ получала или молчание, или очень интеллигентные и начисто лишённые чувств замечания. Если я что-то делала хорошо, то это казалось нормой. Но не дай Бог было ошибиться… И с детства я вслушивалась в настроение старших, чтобы спрогнозировать, как себя вести.

Когда у папы было плохое настроение, он приходил с работы, излучая волны негодования. Если в семье случались гости, то они тут же под любыми предлогами сбегали, а я оставалась. Я пряталась в шкаф и сидела там, среди платьев и пальто, чтобы меня никто не заметил.

Мы жили в комнате с братом и бабушкой, которая вела домашнее хозяйство и смотрела за нами. Пожалуй, самые лучшие воспоминания детства связаны именно с бабушкой, она меня хотя бы замечала. Правда, и от неё часто доставались подзатыльники и оплеухи, я и ей не могла рассказать о своих проблемах во дворе или школе, но с ней можно было говорить о её детстве, о войне, о дедушке, которого я никогда не видела. Я внимательно слушала её рассказы, и мне было не так одиноко. А ещё, я ей очень завидовала. Её деревенскому детству, нормальному и свободному. У меня же не было друзей и не было никаких воспоминаний, кроме книг и фантазий.

Бабушка по-своему готовила меня к жизни. Она всячески требовала от меня помощи по дому и охала, что я такая болезная девка и кто ж такую замуж возьмёт? Брата она, наоборот, никогда не трогала, и ему я тоже завидовала. И за то, что он мальчик (мама очень хотела сына), и за то, что ему можно попросить любой подарок и ничего не делать по хозяйству.

И, да, меня заставляли делать уроки. Я училась в спецшколе, где все знали моего отца, и, конечно, должна была соответствовать высоким стандартам качества. Потому мама внимательно проверяла все мои задания, а если я чего-то не могла понять или вдруг приносила плохую оценку, то могла не разговаривать со мной по неделе. Пока я не подойду и не попрошу прощения. Я обязательно должна была сказать, в чём я виновата, иначе никак. Так что я могла целую неделю думать о том, в чём же я, по мнению мамы, провинилась, и не дай Бог мне было ошибиться.

Мама всегда называла меня чёрствой девочкой, которая совершенно не умеет чувствовать других. И тоже сокрушалась, кто же возьмёт замуж такого урода.

Я писала стихи и хотела быть поэтессой, но пошла, конечно, на факультет, где преподавал отец. Там я познакомилась с моим будущим мужем, который покорил меня просто элементарным вниманием.

Это было самое начало новой России, и отцу из США присылали посылки с гуманитарной помощью какие-то его коллеги. Я ходила в американских шмотках, которые подшивала на бабушкиной машинке. Я выделялась для него из череды студенток и одеждой, и фамилией, и чем-то ещё. Мне кажется, рядом со мной он чувствовал себя очень полезным и значимым. А я, будучи уверенной в своём моральном и физическом уродстве, смотрела ему в рот и была очень благодарна.

Он был первым человеком, кому я рассказала и о детстве, и об отношениях с родителями. Я показывала ему свои стихи, а он делал замечания и правил их.

Родителям молодой человек вроде бы даже понравился, и мы сыграли свадьбу. Студенческую.

Я сразу стала стараться изо всех сил, чтобы стать примерной женой, которую не бросят. Бабушка часто делала упор именно на этом. Как надо вести себя женщине, чтоб муж… Нет, не любил. А – не бросил.

Времена были тяжёлые, грянул кризис 1998 года, я устроилась работать учительницей в школе, а после уроков репетировала детей. Все деньги я отдавала мужу, считала, что так и надо. Он откладывал на машину, а я не могла несколько лет купить себе даже новое платье на рынке. Мне казалось, что именно это и называется любовью. Терпеть и отдавать всё, что есть. Он же поймёт, как он мне дорог, и не оставит меня наедине с моим одиночеством.

От мужа я часто слышала то же самое, что и дома. Что я недостаточно хороша, что у друзей жёны весёлые и гостеприимные, красивые и ухоженные, а я слишком привыкла к хорошей жизни, которую обеспечивал мне мой папа-профессор. Что я бездуховная, не ценю его вклада в семью. А я переживала и пыталась делать ещё больше. Не ценю, да. Он-то меня, дуру, замуж взял. А я…

Иногда мне хотелось выть или наглотаться таблеток, но я терпела, как могла. Ходила в школу, встречалась с новыми детьми, слушала об их жизни и пыталась помочь всем. Мои школьники и сейчас приходят ко мне в гости. И рассказывают о себе. И я слушаю. Говорить о себе я так и не научилась.

Я рассказываю об этом не потому, что жалуюсь. Я надеюсь, что и вы не будете меня жалеть, мне не это надо. Я сама часто жалела своих подруг, а на самом деле я пыталась в их историях услышать подтверждение собственной нормальности. Я цеплялась за свой мир и всячески внушала себе, что я счастлива. Но чем дальше, тем меньше я верила себе самой. И я совсем перестала писать стихи.

Я хотела немного рассказать о своём детстве, чтобы вы поняли ту атмосферу, в которой я росла. И неудивительно сейчас, что я так относилась к себе. Меня не научили иному, и я даже и не знала, что иначе бывает. Мои подруги были в общем-то такие же унылые тётки, которые жаловались мне на своих мужей и детей. Я их слушала даже тогда, когда хотелось орать в трубку или вылить на голову чай, мне хотелось кричать, что мне тоже плохо. Но как я могла сказать такое о себе?

Так что, дорогие мои, не верьте своим подругам, если они показывают красивую жизнь. Они просто играют на публику и хотят, чтобы вы им завидовали. Как я заметила, по-настоящему довольные своей супружеской жизнью люди могут сказать о том, что и у них есть проблемы, и им нелегко. Они открыты. А я была закрыта со всех сторон и играла роль счастливой жены. Прежде всего для себя самой.

Чем же меня потрясла эта статья про насилие? Когда я её прочитала, я не могла долго прийти в себя, перечитывала ещё и ещё раз, силясь понять, чем она меня так зацепила. А потом поняла…

Я вдруг ясно осознала, что просто боюсь боли. Я не могу позволить себе почувствовать то ужасное и тяжёлое одиночество, которым я была придавлена с детства, как каменной плитой. И чтобы не сознаваться себе в этом одиночестве, я играю эту отвратительную роль. Роль мать Терезы. Я и правда верила, что спасаю своих близких и окружаю их любовью. А на самом деле я просто ими манипулировала. И разбаловала их до того, что они перестали меня уважать. Я сама дала им эту возможность.

Мой муж два года назад стал бывшим — ушёл от меня к другой женщине, на прощение вылив на меня ушат помоев. И я верила, что я и правда такая, какой он меня видел. Я смотрела на себя его глазами. Хотя, может, я к себе не относилась вообще никак. У нас есть дочь, ей 10 лет, и я боюсь, что передам ей этот пример – как быть слабой и неуважающей себя женщиной, которая не умеет ни дружить, ни любить, а только заискивающе смотрит на любого, кто к ней подошёл. И готова терпеть любое насилие, только бы не быть брошенной.

Я вспомнила один эпизод, который произошёл со мной в начале нашей семейной жизни. Я очень боялась секса и не могла понять его прелести, я постоянно была зажатой, а мужу очень часто хотелось. Однажды он просто заставил, хотя я плакала и умоляла, что не хочу. Мне было очень страшно, а он вёл себя как какой-то зверь, сорвавшийся с цепи. Думаете, я считала это насилием? Нет! Я же жена, мало ли чего я хочу. Мне даже не приходило в голову, что это как минимум жестоко.

Мне не приходило в голову, что существует экономическое насилие. Что забирать у меня всю зарплату, а потом выделять копейки на еду – это экономическое насилие. Что не разрешать мне снизить нагрузку и не брать больше учеников – это тоже насилие. Что обзывать меня и принижать – это тоже насилие. Как насилием было и то, что мама не разговаривала со мной по нескольку дней.

И самое главное, что меня никто не заставлял так себя вести! Я делала всё это сама. Я сама отдавала деньги, я сама слушала эти потоки гадостей. И никогда не думала, что я заслуживаю лучшей доли, что я имею право возразить или даже выгнать из дома человека, который мной нагло пользуется, а потом уходит, вытерев об меня ноги. Ту машину он, кстати, забрал с собой. И вещи тоже делил.

Мне сейчас очень мерзко, что я разрешала поступать так с собой. И даже не догадывалась, что у меня есть выбор.

Я пишу вам это письмо с несуществующего ящика. Я очень боюсь, что меня кто-то может узнать. Но я хотела бы подписаться именем Надежда. Это как раз то, что у меня так и не смогли отнять.

Я надеюсь, что ещё научусь любить и дружить. Что я встречу человека, который будет уважать меня, а я смогу ему доверять и общаться с ним на равных. Я надеюсь, что моя дочь сможет построить какую-то свою жизнь и быть счастливой. Пока я только срывала на ней своё негодование, и мне за это очень стыдно.

Я надеюсь, что кто-то из читательниц, прочитав мою историю, поймёт, что мы все достойны нормального человеческого отношения. А ещё – что выход есть из любой ситуации.

Долгое время я не видела выхода и думала, что это судьба. Сейчас я стала понимать, что эту судьбу я поддерживала сама. А если так, то кое-что от меня зависит. И я надеюсь, что я смогу изменить этот привычный способ существования.

Кажется, в сорок лет жизнь только начинается? У меня ещё есть пара годиков, чтобы всё хорошенько обдумать.