В конце лета я обычно пишу список дел к новому учебному году — для себя и двух дочек-школьниц. Он длинный, и каждый раз кажется, что успеть все за оставшееся время невозможно. Два пункта в нем особенно пугают: «разобрать вещи в шкафах» и «купить вещи к осени». С одной стороны, это совершенно взаимоисключающие дела: первое подразумевает, что огромное количество одежды нужно перемерить, рассмотреть на предмет изношенности и каким-то образом утилизовать излишки, второе — что почти такое же огромное количество одежды надо приобрести. С другой стороны, понятно, что дети растут, вещи протираются, и никуда от этого круговорота свитеров и платьев не деться.

Оба пункта даются нам с огромным трудом, я трачу на них столько же сил, сколько на остальные двадцать. Первый происходит примерно так:

— Я не могу все это мерить, мне жарко! Я ненавижу натягивать лосины в жару!

— Сколько можно, мне ничего этого не нужно, давай все отдадим и освободим, наконец, шкаф!

— Я не отдам это платье, оно мое любимое! Не трогай его, и вот эту юбочку, и вот эти джинсы!

— Нет, мне совсем не мала эта кофта, и я не собираюсь отдавать ее Варе! (младшей двоюродной сестре)

— Почему ты перевесила этот кардиган в Настин шкаф? Ну и что, что он мне мал. Я не разрешаю ей его носить! (средняя дочка о младшей)

— Я все равно никогда не надену эту блузку, зачем она вообще мне, убери!

— Ну и пусть порвалось и дырки, я все равно это не разрешу выкинуть! Пусть лежит!

Скандирования бессвязны и противоречивы. Вещей много. Эти мы купили к школе год назад. Эти отдала двоюродная сестра. Эти подарили на Новый год родственники. Эти продавались с очень хорошей скидкой, чего бы не купить. Эти — дочки выпросили просто так, когда я на минуту потеряла бдительность. Эти — хранятся еще от старшего брата и сестры: «Не выкидывай! С этим свитером у меня столько связано!» Мне чисто физически тяжело перебрать такую гору одежды. Процесс растягивается не на один день.

Второй пункт этого процесса — утилизовать. Что-то совсем заношенное вынести на помойку, что-то хорошо сохранившееся — в пункты приема одежды, на приход, знакомым. До этого постирать, разложить по размерам. Что-то выставить на продажу в интернете: финансовое положение в последнее время нестабильно. Многие пакеты стоят дома по полгода — все не удается встретиться с теми, кому уже договорились их отдать. Мешки, мешочки, пакеты, курточки, штанишки, сапожки, варежки, почему-то больше всего шапок и шарфов, джинсы всегда рваные, кофты всегда с одной оторванной пуговицей, ааааа!

Второй пункт растягивается даже не на два, а подчас на 3-4 дня. Младшая дочка любит ходить по магазинам, средняя ненавидит (что люблю и ненавижу я, оставим за кадром). Через пару часов в торговом центре с массой народу и навязчивой музыкой начинают сходить с ума обе.

— Ты купила Арине три вещи, а мне всего одну!

— Я хочу эту рубашку, и ничего она мне не велика, я не выйду из примерочной и больше никуда не пойду!

— Мне ничего не надо, ничего. Я сейчас умру! Ну и пусть в школу не в чем идти, я ненавижу школу.

— Ой, какое миленькое платье с кошечками! Ну пожалуйста, мама! Ты мне обещала в прошлый Новый год и не купила!

— А почему эту куртку нельзя? Это единственное из всего, что мне понравилось. Вечно тебе дорого. Ты всегда говоришь, что у нас нет денег, а потом покупаешь кучу других вещей.

Ну и так далее.

Но, собственно, я увлеклась. Я хотела написать не о вредных детях и тяжкой материнской доле, а о вещах. Или вещизме.

Я не знаю, когда все это началось, но точно помню, что пока росли мои старшие дети, такого не было. Вероятно, у людей было меньше денег, а в стране — тотальный дефицит. Мои старшие редко что-то просили: без слов было ясно, что вот есть два платья и джинсы, и хватит. Помню, что и сама я была гораздо более неприхотливая — хотя всегда любила красиво и модно одеться. Летом я носила легкую куртку из оранжевой джинсовой ткани, а осенью и зимой — голубую удлиненную на синтепоне из «мятой» плащевки. Все. Больше верхней одежды у меня не было: не потому, что бедно жили, а потому что «есть в чем ходить, мне нравится, и зачем еще». Да, на сильные холода у меня была отданная мамой дубленка, но я ее не любила.

Сейчас у меня есть летний льняной жакет, цветной бомбер, джинсовая курточка, ветровка, летний плащ, плащ на более прохладную погоду, тонкая стеганая куртка, стеганая куртка потолще, стеганая куртка другого цвета, два драповых пальто (одно старее, другое новее, оба в хорошем состоянии, пусть будут), короткий пуховик, длинный пуховик, джинсовая парка с искусственным мехом. Это не считая двух старых ветровок, спортивной куртки и пуховика, которые «живут» на даче, — я переодеваюсь в них, когда туда приезжаю. Но мне очень хочется новый плащ (те уже давно надоели), и непромокаемое пальто, и новую ветровку, и летний пиджак с подкладкой. И я давно не могу себе этого купить: то нет денег, то нет времени, то нет нужного размера или подходящей модели. Иногда я чувствую себя от этого несчастной.

То есть две куртки супротив четырнадцати, и я немного несчастна. Четырнадцати! Для хранения от 6 до 14 единиц одежды для каждого члена семьи из пяти человек (то есть это 30-50 единиц одежды) нужно огромное количество шкафов, полок, вешалок. Мы раздражаемся, перекладываем, перевешиваем, «зачем ты забрал мои плечики», «не вешай сверху на мой пиджак свое пальто, он мнется», «уберите уже зимнюю одежду в кладовку, июль на дворе», сдаем в химчистку, стираем, покупаем приспособления для хранения одежды, учимся японской системе уборки, читаем в интернете статьи и советы по расхламлению.

Мне иногда приходит в голову сравнение моей жизни с рассказом Курта Воннегута «Виток эволюции». Люди, давно научившиеся жить без тел, входили в них только по какой-нибудь своей прихоти, как главный герой рассказа, который не мог расстаться с делом своей жизни — сетью платных туалетов. Раз в месяц он выбирал в телохранилище какое-нибудь подходящее тело, чтобы войти в него и привести в порядок свое «королевство», давно ставшее никому не нужным. Просто по привычке.

Мне кажется, если бы у нас было десять вещей, а не пятьдесят, нам было бы легче дышать в доме. Возможно, вместо времени, проведенного в выполнении пунктов 1 и 2, мы бы смогли прогуляться в парке, покормить уточек или белок. Посадить семь розовых кустов и познать самое себя. Но я снова и снова хочу пойти в магазин, чтобы «купить что-нибудь новенькое», так же, как мои юные дочери. Я лет пять мечтаю о легкой цветастой курточке, но ее надо «искать», поэтому у меня ее по-прежнему нет, и хуже мне от этого явно не становится, да и голой я не хожу. Возникает в голове простой вопрос: а зачем? Что гонит меня опять за новой вещью? Почему бы мне не носить то, что есть, и не множить энтропию?

На самом деле я люблю старые вещи, и мне — как и моим детям — жалко с ними расставаться. Несмотря на отсутствие места в шкафах, у нас по-прежнему хранится конвертик, который моя мама сшила к рождению моей старшей дочки. Связанная той же мамой кофта цвета морской волны. Шерстяные носочки, которые любила всем дарить моя свекровь. Детский костюмчик с Бэмби моего племянника, которому недавно исполнилось 24 года.

В старших классах школы — когда все было дефицитом, а одеваться красиво и модно, конечно же, хотелось, — я часто перешивала что-то из родительских вещей. Из папиной трикотажной рубашки в клетку я сделала, как сейчас называют, лонгслив (а тогда называли «пуссер»). В мамином голубом «с люрексом» костюме, подшив юбку, я ходила на школьные дискотеки (мода повторяет себя каждые 20 лет, вы знали?). Да что там школа, я перешила пуговицы на пиджаке мужа и весьма эффектно в нем выглядела! В этом году я нашла сохранившийся у мамы сарафан в горошек родом из семидесятых — и он стал у меня «дежурным» и любимым: не жарко, не мнется, почти не пачкается! А еще мне нравится в ответ на комплимент «как тебе идет это платье», шокировать подруг, шепнув на ухо: «Я шила его в 10-м классе».

Мне хочется думать, что эти вещи помнят прежние времена. Это платье помнит прикосновение мальчика, в которого я была влюблена. Швы на нем не обработаны: таких машин не было еще в домах. Пришитая с обратной стороны кокетки белая ткань отрезана от простыни: основного материала не хватило. Я помню, что купила к этому платью «золотые» балетки, когда мы ездили с классом в Москву, и как стильно в них выглядела.

Мне нравится красиво выглядеть, я считаю внешность человека неким душевным (а иногда и духовным) выражением его личности. Но я хотела бы стать немного свободней от того, что занимает так много места в моем шкафу… и моей жизни. Хотела бы не думать о лейблах, когда выбираю себе куртку. Хотела бы ходить в одном и том же, как Перельман. Но пока я, как Мэдж из рассказа Воннегута, по-прежнему люблю побыть в каком-нибудь красивом теле.

…Недавно я общалась с внучкой священномученика Философа Орнатского. Несмотря на послевоенное время, ее крестили, как положено, на 40-й день. «Вот и крестик этот я до сих пор ношу», — сказала она, улыбаясь… Один нательный крест с 1947 года! Своим детям, постоянно теряющим крестики, я купила их уже штук двадцать, и каждый раз мы выбирали, сомневались, советовались. Интересно, сколько кустов роз могла бы я посадить за это время?