Заседание 117. Когда Бог молчит

Доброй пятницы, дорогие сёстры. Вот и заканчивается моя сладкая жизнь: от сказки осталась последняя глава, а потом будет сплошная проза жизни, которую мне придётся писать каждую (!) неделю. А я уже совсем отвыкла так много работать. Ужас.

Ладно, буду потихоньку привыкать обратно. Главное — не резко. Поэтому сегодня давайте про сказки. Чтобы переход был плавным.

Когда я была маленькая, я многого не понимала. Например, про музыку. Однажды на уроке учительница, предлагая мне выбрать, какую пьеску я хочу разучивать, сыграла мне несколько на выбор. Допустим, я вообще ничего не хотела разучивать, в гробу я видала пианино. Но кроме этой мысли в процессе прослушивания у меня возникла ещё одна: ой, оказывается, музыка не обязательно бывает красивой!

Я уже не помню, что мне играла учительница. Возможно, это был какой-нибудь «Ёжик» Кабалевского или что-нибудь простенькое другого современного автора. Тогда я ничего не могла сказать, кроме того, что музыка была некрасивая. Сейчас я могу прибавить, почему она была такова: она была написана оригинально и остроумно, но в ней не было того, что идёт не от ума, а от сердца.

Я и до сих пор подобную музыку не выношу. Хотя мне пришлось пройти, в рамках получения высшего музыкального образования, и современную гармонию, и современную музыкальную литературу. Я даже увлеклась музыкой Карла Орфа. Потому что меня восхитила «Кармина Бурана». Её вступительная часть вам всем знакома, хотя вы можете не знать, что это она.

Разумеется, я начала искать, что этот композитор написал ещё. Нашла. Оказалось, что «Бурана» — одно из сравнительно ранних произведений, поэтому её не просто можно слушать, а её можно слушать с удовольствием. Дальше шло то, что просто можно слушать, а под конец уже и то, что слушать невозможно.

Собственно, дальше шла именно современная музыка: много концепций разной степени остроумности, много изобретательности… Короче, музыка не для ушей, а для интеллекта. Лично я бы её музыкой не назвала, но многим, знаю, нравится испытывать удовольствие именно такого рода.

В среде молодых продвинутых музыкантов (в кругу коих я вращаюсь иногда и до сих пор) принято много разговаривать о концепциях. Принято фыркать, например, на «Хогвартский вальс» (и целиком на саундтрек к «Гарри Поттеру», хотя это не просто хорошая музыка, а очень хорошая): мол, примитив. Проблемы у данного контингента начинаются тогда, когда они сами пытаются сочинить нечто подобное: простое и мелодичное. Не выходит, и всё тут.  Додекафония — пожалуйста. Атональность — пожалуйста. Да они вам звуки слива в унитазе нотами записать могут, ибо гении. А вот чтобы красиво — никак.

Помню, на госэкзамене по этой самой современке я пять с плюсом получила не за то, что что-то там знала. Или могла отличить на слух позднего Шнитке от Шёнберга. Не могла и не хотела. Вы оперу Шнитке «Жизнь с идиотом» слушали? Я со второго акта смылась. Кто досидел — сказали, что правильно сделала. После прослушанного в ВУЗе курса я поняла только одно: в наше время принято всякую свою шизофрению — вместо чтобы лечить — облекать в звуки и, выставив на всеобщее обозрение, нарекать чем-то великим. Пьеска ли это из трёх нот или цикл из ста симфонических поэм.

Я на экзамене так и сказала комиссии: основополагающей чертой всего современного композиторского искусства лежит тяготение к симфоничности, вне зависимости от жанров и форм.

Это всё, что я сама поняла за год изучения предмета. В основном я, конечно, спала на задней парте. Или сказку писала — вот ту самую, которая у нас на Новый год заканчивается.

Ну не могла же я на госэкзамене сказать, что сегодня каждый уверен, что главное — не музыка, а личность композитора со всеми её тараканами. Что симфоничность у нас сейчас — наизнанку. Что классическая симфония — один из способов структуризации и гармонизации сознания через звуки, и прежде всего — сознания самого композитора. То есть, композитор, как его ни крути, был слугой искусства. А современная симфония ― это наоборот, когда каждый композитор принимает и выдаёт всё, что, вошло ему в не слишком здоровые уши, за вселенскую гармонию. То есть, мнит себя повелителем искусства. И тем расшатывает нервную систему не только свою, но и слушателя.

Но на экзамене я этих подробностей не сообщила. Сами понимаете.

Оказалось, однако, что до меня до такой формулировки никто не додумался. У меня даже спросили разрешения впредь использовать её на лекциях.

А мне что, жалко? Главное, до угадайки дело не дошло. На слух попробуй отличить одного додекафониста от другого. Мне проще самой сесть за рояль и наимпровизировать в их духе пару-тройку часов (при угрозе жизни чего не сделаешь!) Я, кстати, так развлекалась иногда: делала умное лицо в кругу незнакомых со мной студентов-теоретиков и начинала опускать руки на клавиши в случайном порядке. Ребята реально слушали и реально верили, что это плоды моих долгих раздумий. Сами они это ещё и нотами могли записать — уважуха и респект… Но как они это запомнить-то умудрялись?!

Ответ на моё недоумение я получила из уст тогда ещё будущего мужа. Как-то раз собрали их на халтуру: спеть в Большом зале Консерватории произведение современной композиторши. Репетиции, как водится, не оплатили. Поэтому ноты ребята увидели за десять минут до выхода на сцену.

Ну, допустим, наш брат певчий с высшим светским музыкальным (если только он не вокальный факультет заканчивал) любую музыку с листа поёт… если это музыка, конечно. То, что им выдали, было… ой. То есть некоторые ноты показались певцам знакомыми. Но расположены эти ноты были таким образом, что привычная логика чтения не срабатывала, да и чисто вокально… кхе-кхе. Да, современные композиторы, гордо властвуя над всеми инструментами, включая человеческий голос, в большинстве случаев совершенно не в курсе их возможностей и невозможностей. Раз я написал — значит, вот так и пойте. Мне плевать, что сопрано не поёт в четвёртой октаве.

Итак, третий звонок, хор готовится упасть в обморок. Но мой будущий — калач был тёртый уже тогда. Спас всех, по своему обыкновению. Сказал: спокуха, народ, не паримся. Поём слова и примерно — ритм. На любую мелодию. Кто как хочет.

Так они и поступили. Выперлись на всемирно известную сцену с каменными физиономиями и начали, кто во что горазд, орать про «и червецы в моём мясе» (современные композиторы очень любят русскую народную духовную поэзию, особенно про Страшный суд и адские муки: оно и понятно, про райское блаженство надо что-то красивое, а оно никак).

Концерт прошёл с грандиозным успехом, композитор вне себя от восторга расцеловала хористов, крича, что именно это она и слышала внутри себя, когда писала.

Говорят, известный профессор Мясоедов, автор учебников по теории музыки, предваряя курс лекций по современной гармонии, просто садился на клавиатуру и, пока звук кластера затухал в недрах рояля, торжественно изрекал: вкратце это всё, что можно сказать о современной гармонии. Но мы будем говорить об этом подробно весь следующий год, ибо так написано в учебном плане учебного заведения.

Не знаю, что ждёт нас в плане музыки дальше, я вообще-то хотела, кажется, о сказках. Мысль, заставившая меня переключить направление, в целом была общая для музыки и литературы: в детстве, ходя вдоль книжных полок и суя нос во все книжки подряд, я сделала также открытие, что как музыка может быть некрасивой, так и книжки могут быть неинтересными.

Потом я подросла и сменила мнение относительно многих из этих книг. А потом ещё подросла — и доросла до того времени, когда у нас начали печатать всё без разбора. И тогда оказалось, что да, книжки — даже детские или даже фэнтези — могут быть неинтересными.

А я тут одну простую вещь поняла. Иногда Богу нужно нам что-то сказать. Например, про дружбу или про любовь — и так, чтобы пробрало. Тогда Он — раз! — и обращает внимание одной несчастной женщины с неудавшейся личной и профессиональной жизнью на мальчика в круглых очках. И она исписывает тонну бумаги, потому что не может не писать, точно так же, как беременная, когда пришло время, не может не рожать.

А Ваня Манин, видя, каким тиражом печатаются и расхватываются книжки про мальчика в круглых очках, сидит и страдает. Яжписатель! Это у меня всё от лени. Вот возьму сейчас, ноут включу и…

А Бог молчит.

Шестнадцатилетняя девушка совершенно случайно написала песню «Bésame mucho». Потому что вот само написалось. А потом до конца жизни старательно писала симфонии. Потому что онажкомпозитор. Вы знаете о том, что она писала симфонии? Слушателей на концерты заманивали при помощи всё той же «бесамемучо»: мол, послушайте новое произведение автора знаменитой песни… В сущности, печальная судьба.

Между прочим, я тоже пару раз пыталась писать, потому что яжписатель. На редкость хорошо получалось, надо сказать. Всё грамотно выстроено: композиция, сюжет, герои, поглавный план. Читать, правда, невозможно. Но книжки же могут быть неинтересными…

А вот некрасивую музыку профессиональные музыканты называют «интересной». И это вроде как бы считается похвалой. О, смотрите, как остроумно автор применил здесь приём энгармонической замены! А как удачно вкропил хроматизм! Какая интересная задумка! Что? Некрасиво? Вы что, слушаете музыку для удовольствия? Фи, да вы дилетант!

Вам показать диплом?

Новости искусства: в Испании сотрудница музея, уборщица, уничтожила инсталляцию стоимостью 10 000 долларов, ибо приняла её за мусор.

Ну а что, что, скажите, делать художнику, если «тыжхудожник», а Бог молчит?

Нет, не верю я в то, что Он молчит. Беда в том, что я сама слишком часто не хочу немножко помолчать и послушать.