Заседание 133. «Старая опера», или Аукцион идей неслыханной щедрости!

Понеже Дорогая Редакция снова отказалась удовлетворить мою просьбу об отпуске, ничего не поделаешь, продолжаем заседать.

Насчёт «как там с лошадками закончилось?». Да никак не закончилось. В смысле тогда это вообще ещё только начиналось. Как-нибудь в другой раз снова предамся воспоминаниям и расскажу про один из самых счастливых годов моей жизни. Их, в общем, немало набирается, но тот был первый. А пока про сейчас.

Итак, сегодня ночью меня осенило. Пронзило. Можно сказать, озарило.

Я решила создать оперный театр под названием «Старая опера». Цели, задачи, репертуар, бизнес-план — всё есть. Правда, на данный момент не предвидится пары свободных миллиардов, чтобы всё это устроить. Но ведь у кого-то эта пара свободных миллиардов есть! А идей нет! А у меня даже и без этой идеи уже много других, так что дарю.

Итак, представьте себе оперный театр, где главным действующим лицом является… нет, не угадали. Не коммерческий директор. И не главреж. И даже не главный дирижёр. Я же говорю, это совершенно новаторская идея. Практически сенсация.

Оперный театр, основой существования и целью его же является… дробь малого барабана… опера!

Нет, вы только это себе представьте! Как, вы всё ещё не упали со стула? Значит, плохо представили. Потому что если бы вы себе представили это хорошо, вы бы упали даже с места пилота в вашем личном вертолёте, и никакие ремни безопасности не предотвратили бы этого.

Ну, я понимаю, идею в целом вообразить слишком сложно: масштаб. Можно по кусочкам вообразить. Так понятнее будет.

Ну вот, допустим, зачем далеко ходить, «Иоланта» Чайковского. Захотели вы в вашем оперном театре нового поколения поставить оперу «Иоланта». Все газеты написали, что готовится нечто потрясающее. Всё держится в строжайшем секрете, и даже имя режиссёра-постановщика, представьте себе, никому ничего не говорит. Во какая конспирация.

И наконец — день премьеры. Ложи блещут, партер и кресла — всё кипит, в райке нетерпеливо плещут, и, взвившись, занавес шумит…

Итак, занавес поднимается… поднимается занавес…

Шок!

Первая сцена в замке происходит… в замке!

Не в кабаре, не на пляже, не на горнолыжном курорте!

В обычном средневековом замке в горах! Вот чего никто не ожидал!

Зрители изумлённо замирают. Некоторые даже отключают сотовые телефоны. Пресса сидит с распахнутыми ртами. Их можно понять: они пытаются вспомнить слова «средневековый замок».

Но ещё большее изумление вызывают действующие лица.

Главная героиня, слепая принцесса Иоланта, одета не в мини-бикини, не в норковый палантин и не в авангардное кимоно, каким его себе при помощи известных сильнодействующих стимуляторов творческого воображения представил знаменитый американский дизайнер. Нет. Обычное средневековое платье обычной средневековой принцессы. Она даже тёмные очки не надела. Хотя и слепая. Это просто бомба! Дробный перестук падающих на пол челюстей. У прессы от неожиданности подвисают цифровые фотоаппараты.

Её кормилица Марта одета в обычное платье обычной средневековой кормилицы. И даже её служанки одеты в обычные платья обычных средневековых служанок обычной средневековой французской принцессы. Хотя фасон публика и пресса, возможно, заметили не сразу. Сначала они кое-как осознали тот факт, что служанки в принципе одеты. То есть не голые. Причём все.

Нет, вы только представьте: оперный театр, а хористки не голые! Да ваша постановка уже вошла в новейшую историю!

Два обморока среди прессы. У ребят реально потеряны ориентиры, они просто не знают, как это можно описать, чтобы понятно было.

Пока зрители без профильного образования в ступоре созерцают декорации и костюмы, зрители — вернее, слушатели — с профильным образованием замечают и вовсе неладное.

Оперный дирижёр не пытается гнуть солистов под себя, а тактично сопровождает и поддерживает пение, попутно умудряясь выражать в дирижировании не себя, а Чайковского.

Профессионалы не знают, что и думать. Это шутка? Это стёб? Что это? Так же не бывает! Дирижёр за пультом для того и есть, чтобы его было и видно, и слышно, и чтобы никто не сомневался, что именно он тут главный. Вместе с главным бухгалтером. И кто из музыкантов оркестра не согласен служить высокой цели его самовыражения, может немедленно писать «по собственному желанию».

Солисты, кстати, поют. Это ещё одна фишечка, которую я безвозмездно дарю. Как известно, оперный солист не должен петь. Он должен бегать по сцене, стоять на голове, лазить по сценическим конструкциям…

Конечно, петь — это труднее. Но вы не оставили артистам выхода. По стенам средневекового замка в платье средневековой принцессы — акробатикой особенно не займёшься. Вот бедной Иоланте и приходится красиво петь. Хотя ей уже совсем не 18 и даже не 25. Оперный голос в наших широтах дозревает до нужной кондиции годам к 30, поэтому опера — искусство, полное условностей.

Да, кстати! Учтите: это ещё одно ноу-хау. Условность в искусстве это не когда Иоланта в стриженой норке, потому что жена главрежа любит стриженую норку, и главреж  таким образом привнёс в постановку мысли о своей великой любви к жене. Условность — это когда все понимают, что в силу объективных причин балет… что, сложновато? Ладно, не балет. А, допустим, стриптиз. Высокое искусство стриптиза, да. Так вот, в стриптизе артистка хороша, пока молода. Попа, грудь, всё такое. А в опере там голос, а голос это с 30 до 50, потом начинается медленное угасание…

Ну, так я про что и говорю! Вы — новатор! Вы набрали в труппу не девах с формами, которые тут спели, а там не смогли, поэтому их пришлось раздеть, чтобы публика не заметила того, что не смогли, а настоящих оперных певиц. Типа со школой, всё такое… Ну, как ваш дирижёр, которого за пультом из-за Чайковского незаметно.

Да я же говорю! Никто так не делает! Вы первый!

Короче, народ в зале натурально офигел. Во-первых, все одетые, во-вторых, поют. В-третьих, на русском вроде бы языке поют, а все слова понятны, так что и краткое содержание пытаться читать не надо при свете гаджета. Даже хор понятно поёт… ну потому что в хоре тоже все петь умеют. Потому что на прослушивании вы их именно прослушивали, а не просматривали. Это балет и миманс вы просматривали — причём в зале, а не у себя на диване в кабинете по одной.

Ладно, я про это потом расскажу подробнее, а сейчас про спектакль.

Публика в оперный театр в наши дни просто так не пойдёт. Если ей там не предложат сильных ощущений испытать. Так вот, будьте уверены: на вашем спектакле никто попросту не успеет не то что соскучиться, а толком оклематься от одного потрясения, как ему на смену уже придёт другое.

Явление двух рыцарей Роберта и Водемона.

… Ох, мне прямо уже жаль тех людей, которые в зале. На всякий случай пусть около театра дежурит несколько нарядов скорой помощи.

Потому что, едва выйдя из ступора при виде одетой и поющей Иоланты, публика узрит двух рыцарей, которые  появляются на сцене… тадамм!… пешком.

Не на горных лыжах выезжают. Хотя замок-то в горах, и это было бы вполне естественно. И не на горных велосипедах. И не в спортивной форме. А в обычной одежде знатных молодых людей той эпохи. И даже на боку у них не автомат Калашникова в ножнах болтается. Нет. Даже здесь вы были безжалостны.

Ну вот. Из зала уже кого-то понесли. Культурный шок.

А ещё режиссёр спектакля не стал простраивать дополнительную любовную линию. И герцог Бургундии поёт свою блестящую арию о любви к прекрасной Матильде, не глядя страстно в сторону графа Водемона. И граф Водемон не выражает затаённого страдания от ревности, аккомпанируя арии любимого… любимого друга размерными ударами лба о бутафорскую стену замка.

Он даже не танцует и вообще не привлекает к себе внимания — вот что самое удивительное! Настоящая режиссёрская находка! Ведь предполагается, что во время слушания арии одного героя и публике, и остальным героям не хватает движухи. Поэтому граф — теоретически — должен бегать вокруг, качаться на сценических конструкциях, отрабатывать приёмы сценического фехтования, на худой конец — сопровождать арию герцога смешным сурдопереводом.

Но он просто отошёл в сторонку и внимательно слушает. Из-за этого Роберту тоже приходится не скакать козлом и не танцевать гоу-гоу, а — невероятно! — петь. Просто петь. К счастью, он это умеет. Да, как оперный певец, он не владеет многим, чем должен владеть артист его профиля в наши дни: не садится на шпагат, не жонглирует канделябрами, не прыгает с парашютом. Бедняга умеет только хорошо петь, хорошо играть и красиво двигаться по сцене. Но не беда! Превратим баг в фичу, то-то все удивятся!

Пресса рвёт на себе волосы. Пресса не владеет необходимым лексическим арсеналом, поскольку в наши дни он утрачен за ненадобностью. Но не волнуйтесь, у меня этот арсенал в сохранности, отправляйте всех ко мне. О расценках договоримся.

Итак, публика в очередной раз поражена. Какая интрига! Все-то думали, что граф и герцог — просто любовники, а они — страшно вымолвить — друзья!..

Тут, конечно, надо осторожнее. Как-то помягче намекнуть на их настоящие отношения. Ну, пусть хотя бы один раз обнимутся, что ли… Там будет драматический момент, где можно: граф умоляет герцога признаться отцу Иоланты в нежелании жениться на принцессе.

Кстати, явление Иоланты перед рыцарями тоже нужно обыграть неординарно. Все-то будут ждать, что уж во второй-то раз она выйдет на сцену в своём истинном облике. Ну, в том, какой на самом деле имел в виду композитор, только противные цензоры не дали ему вписать это в партитуру. Ведь любому образованному режиссёру в наши дни известно, что в искусстве ничего простого не бывает. И что главное там — Фрейд и психология, а не музыка там какая-нибудь.

То есть вполне естественно, что принцесса появляется перед рыцарями не для того, чтобы невинно обрадоваться гостям. Я вас умоляю: в её возрасте и невинная… Смешно. Вот и у кормилицы её, Марты, муж имеется — неспроста же! Ружьё просто так на стену не вешают. Любому режиссёру ясно, что все персонажи на сцене находятся в любовной связи друг с другом. А также с ружьём, стеной и системой Станиславского.

Но мы их удивим. Всех. До предынфарктного состояния.

Принцесса Иоланта — да никто и представить себе такого не мог! — просто слепая невинная девушка, которая по-детски рада гостям. И вино она им вынесет не как официантка в закрытом клубе для сексуальных гурманов. Да, у нашего режиссёра слишком мало опыта в подобных делах. Как следствие — бедное воображение, что не прибавляет ему популярности среди коллег. За это мы его и взяли! Он наша «тёмная лошадка»! И эта лошадка «сделала» всех по полной программе! Смотрите, как народ безмолвствует! Про прессу и говорить нечего. Пресса уже дала зарок и поклялась на любимом айпаде, что, если доживёт до финала, навсегда бросит ругаться матом. Даже в печатных изданиях. И даже пойдёт на курсы по изучению русского языка.

Хотя финал суждено будет пережить не всем. Потому что, вопреки всяческому здравому смыслу, во время пения о торжестве света, осветители дадут на сцену полный свет. Хотя любому режиссёру ясно, что, когда поют про свет, в зале должно быть темно, как в погребе.

Ну как вам моя идея?

Вижу, проняло.

Что ж, дело за малым: парочка миллиардов. Поверьте, это самая маленькая из проблем, которую в наше время нужно решить, для того чтобы в наши дни в театр можно было спокойно привести детей.