Доброй пятницы, дорогие сёстры, особый привет всем, с кем мы встречались в реале на прошлых выходных. Дни, которых я ждала целый год, позади, у меня такая куча ценного опыта и новых знаний, что разгребать буду долго.

Итак, моё долгожданное участие в выставке «Искусство куклы» состоялось. И я всё успела. Хотя, как выяснилось, успевать нужно было гораздо меньше и в другом направлении, но ведь я в этом деле впервые, так что немудрено.

Я совершенно зря думала, что выставка похожа на сцену. Совсем не похожа. Сидишь рядом со своими экспонатами, сама как экспонат, и уже никак не можешь повлиять на происходящее. Или почти никак.

Народ либо идёт мимо, бросив скучающий взгляд на то, на что ты убила год жизни, либо останавливается и говорит, как здорово у тебя получилось. Иногда завязываются беседы. Но, в целом, в первый день выставки я с ужасом думала о том, что мне тут торчать ещё целых два дня. На второй день я взяла с собой альбом для рисования и мужнину походную фляжку с коньяком. И вполне предсказуемо забыла карандаш.

Соседка одолжила мне ручку, и какое-то время мне удалось скоротать, нервно заполняя альбомные листы всякими… мнэ… рисунками.  Проходящие мимо, сфотографировав мои куклы, пристраивались у меня за плечом и наводили фокус на мою арт-терапию.

Удивлённые вопросы «ой, а вы ещё и рисуете?!» на, в общем, в чем-то художественной выставке уводили взъерошенную мысль в совершенно неведомые дали. Коньяк не понадобился.

Я, чтоб вы знали, на самом-то деле интроверт. Просто специально обученный для сцены. Для интроверта нет места прекраснее, чем сцена, поскольку на сцене он не просто один, а СОВСЕМ один, в идеальных случаях даже без себя самого, ибо представляешь собою персонаж.

На выставке ты — это ты, причём совсем голая (невзирая на специально пошитое платье и специально купленные французские расходники для рисования красивого лиТСа).

Охре… обалдевать я начала ещё накануне, на стадии монтажа. Выйти из ступора помогла одна японская дама с соседней линии, которая застыла перед моим Сэймэем в состоянии когнитивного диссонанса. Сначала она подумала, что встретила соотечественницу.

Мы разговорились… Хотя применительно к нашим уровням владения языком такой термин мало допустим. По-английски дама не говорила почти совсем, а русский только-только начала учить. Поэтому разговаривали мы всё-таки на японском. Мне хватило не столько лексики, сколько наглости рассказать ей про мою любовь к Номуре Мансаю и про то, как он в итоге всё-таки не получился. Помогая себе жестами, моя визави, чьего японского имени я так и не узнала, хотя и пыталась, уверила меня, что мой Мансай лучше настоящего. Японцы — очень вежливый народ.

Встретив меня на следующий день в очереди в кафе, леди меня не узнала, пока я не убрала со лба чёлку и не ткнула себя в грудь с воплем «Мира дэс!» (перед выставкой я сократила свой псевдоним ещё на один слог, а для японцев нарочно адаптировала непроизносимое «л» в имени). Впрочем, в накрашенном виде меня даже русские соседи не узнали.

Всего японок со мной на выставке случилось две. Сато-сэнсэй после долгой содержательной беседы, опять же, по поводу Номуры Мансая на прощанье сказала, что, если меня занесёт в Токио, я запросто могу заглянуть в гости… Во всяком случае, я решила, что сказала она именно это. Ибо сие следовало из контекста. Поскольку Сато-сэнсэй тоже не говорила по-английски, а по-русски знала только «спасибо». Мы, конечно же, обменялись визитками. Сато-сэнсэй спросила, читаю ли я иероглифы. Как хорошо, что в японском не приняты прямые односложные ответы. Всегда можно ответить «э… ну… чуть-чуть», что по-японски звучит как «э… ано… чотто».

Красиво оформив свой стенд, я, наивная московская девушка, решила, что двух БОЛЬШИХ и красивых плакатов со словом «СИЛИКОН» будет вполне достаточно, чтобы вопросов «а из чего это сделано» больше не возникало. Щаз.

Эти вопросы возникали так часто, что к концу первого дня, каждые минуты две повторяя «это подвижные скульптуры из силикона», я чуть не охрипла и чуть не сошла с ума. На следующий день я совершенно антигламурно пришпилила на благородный бархат листы, выдранные из альбома, на которых чёрным жирным маркером написала оную фразу и решила, что уж теперь-то…

Ага. Разбежалась…

Впрочем, к обязанности по-прежнему отвечать на вопрос о материале прибавилось некоторое количество посетителей, которые, прочтя слово «силикон», не давали себе труда понижать голос, произнося: «Фу, мерзость какая, пошли отсюда скорее».

Впрочем, случалось и наоборот. И пару раз мне приходилось пытаться утихомирить группу шарнироненавистниц, которые перед моим стендом довольно громко провозглашали, что вот она — настоящая кукла, совершенно как живая, в отличие от вот этих членистоногих.

«Членистоногие» стояли в 30 см на соседнем стенде, и мне приходилось толкать пламенные речи о том, что лично мне шарнирки очень нравятся. Между прочим, я не вру.

Справа от меня стояла статика. И мне приходилось убеждать некоторых посетителей, что это не «тупые неподвижные болванки», а просто другой жанр. Кстати, куда более востребованный коллекционерами, чем даже шарнирка…

В общем, три наших стенда всё равно так и не поссорились. В сущности, очень трудно поссориться, будучи прикованными к одному и тому же позорному столбу и огребая плетей примерно в равной пропорции.

Перед выставкой я больше всего боялась… себя. Я отлично знала, что очень завистлива, и приготовилась грызть локти, выслушивая комплименты, направленные соседкам.

Как выяснилось, зависть такого рода мучает первые минут 15. К концу выставки всех присутствующих мучил только один вопрос: «Сколько там еще, не пора ли валить?».

В общем и целом, я поняла, что выставки — это не для меня. Все, с кем я общалась на эту тему до, убеждали меня, что выставка — это как наркотик. Один раз попала — и всё, уже не остановишься.

А меня как-то не торкнуло.

В общем, хорошо, что выставилась. Я структуру люблю, чтобы галочки расставлены, вехи вбиты и всё такое. Экзамен я сдала. И с меня хватит. Как только меня перестанет тошнить от кукол (сейчас все френды утверждают, что непременно перестанет, иначе и быть не может), я снова тихо сяду в мастерской с пластилином и шпателями и будет мне щастье.

Пока же у меня жестокий отходняк. Вчера я даже пошла топиться. И оказалось, что в ластах я могу проплыть под водой аж до середины бассейна: то есть 25 метров. Раньше я выныривала подышать уже метров через 10…

Так что меня всё равно можно поздравить.

В материале использованы фотографии Алексея Машутикова.