С  пятницей и с весной вас, дорогие дамы. Я рада, что она наступила в моё дежурство. В этот знаменательный день мне приходится вспоминать изрядно подзабытые навыки извлекать мысли из собственной головы, а не из голов щедрых собеседников. Ну что ж, вот и посмотрим, какое количество времени нужно человеку, чтобы разучиться думать самостоятельно.

О чём бы мне сегодня хотелось поговорить? А ни о чём. Если честно, то больше всего мне сейчас хочется писать сказку про принцев и рыцарей, но ничего не поделаешь. Хотя… если душа просит сказки, то почему бы и нет. Давайте про сказки.

Вот недавно сидим мы на клиросе перед Литургией, ждём владыку. Иподиакон уже обрадовал нас, что добрый владыка решил не мучить хор и облачается «дома» (это значит, нам минус минут десять пения). Мы обрадовались (кроме чтеца, который было сунулся, чтобы кто-то из нас его подменил, но был с негодованием отправлен читать дальше), а больше всех обрадовалось сопрано. Очень ответственная, недавно воцерковившаяся девушка. Она ужасно нервничала перед началом пения и была рада услышать, что оное начало откладывается. Слегка расслабившись, она  даже  разговорилась со мной на какую-то богословскую тему. Уж не помню каким образом, но мы тоже перешли на сказки.

— Сказки – это зло! – заявила сопрано со всем пылом неофитствующей души. — Меня с детства изуродовали этими сказками. Вот, например, «Золушка»…

Тут в храм вошёл владыка, и мы запели Встречу. Поэтому договорить сопрано не успела. Не успела даже прошептать «ой, мамочки, боюсь!»

Поскольку петь в хоре я могу, не приходя в сознание, я параллельно ходу службы задумалась, что, в общем, тоже не особенно люблю эту «Золушку»…

…………………………………………

Я вообще не люблю никакие сказки, где главный герой – не герой, а героиня. Ну, что поделать, прекрасные юноши нравятся мне больше, чем прекрасные девы. Поэтому не помню, чтобы «Золушка» когда-либо производила на меня сильное впечатление. Ну сиротка, ну добрая, ну фея вознаградила за долготерпение, ну за принца замуж вышла, с кем не бывает. Мораль чёткая:  будешь терпеливо нести скорби, будет тебе  и награда. Принц-не принц, но тоже что-нибудь полезное в хозяйстве.

В сущности, как-то это всё безрадостно.

По жизни Золушки делятся на два сорта: диснеевские и мосфильмовские. Скажу сразу: диснеевские мультфильмы вообще-то меня раздражают. Главным образом —  некрасивыми лицами. Почему-то в финале «Красавицы и чудовища» у меня острое сожаление, что такое милое пушистое чудище с трогательным хвостиком превратилось в довольно заурядного и не слишком привлекательного  блондина… простите, отвлеклась. В общем, Диснея я не люблю за многое, а старый Мосфильм и сказки Шварца – напротив, за многое люблю.

Диснеевскую «Золушку» можно посмотреть лет в семь-восемь с удовольствием, но лет в 14, пожалуй, мышиная возня уже покажется затянутой и назойливой, а общий смысл каким был, таким и останется.Мосфильмовскую «Золушку» можно смотреть в любом возрасте и каждый раз находить нечто новое. Ну вот я тут недавно опять посмотрела: спустя лет, пожалуй, пятнадцать прошло с предпоследнего раза…

Посмотрела и неожиданно подумала, что, будь у меня дочка, я бы предпочла, чтобы «Золушку» она смотрела в диснеевской версии – во всяком случае, до тех пор, пока не вырастет. А потому что американская Золушка – конечно, по нашим меркам примитив, но хотя бы весёлый. Да, сирота, да, служанка в собственном доме, но – просыпается с улыбкой, дружит с птичками и шьёт одежду мышам. Не жалуется — не потому что мужественно терпит, а потому что находит приятное даже в тяжёлой работе. Не мечтает о счастье, как о чём-то несбыточном, не вопрошает с печалью – ах, неужели, эта тяжкая доля навсегда? То ли доля не кажется ей тяжкой, то ли просто не сомневается в том, что всё будет хорошо, потому что это же сказка.

В то время как шварцевская Золушка – натура сложная, глубокая. Осознаёт всю несправедливость и тяжесть собственного положения, всю беспросветность своего бытия. Умудряется при этом не озлобиться и не повеситься. Настоящая русская героиня. Если первую Золушку лично мне вообще не жаль,  то вторую не просто жаль: вторая вызывает глубокое чувство сопричастности. А ведь есть ещё в ней это детское трогательное:

— Добрые люди, а, добрые люди?.. Где же вы? .. Ах, как я хочу, чтобы люди обо мне узнали! Но я хочу, чтобы они узнали обо мне без моих усилий. Ведь я ужасно гордая…

Я уже давно и без сожалений простилась с условно-благочестивой привычкой придираться к словам с церковнославянской точки зрения. Гордая – и ладно. Кто не гордый? И кто из нас сомневается в том, что «очень вредно не ездить на бал, если ты этого заслуживаешь»? И кому никогда в жизни не хотелось однажды утром выйти в Интернет и вдруг узнать, что его повесть получила Букеровскую премию — несмотря на то, что единственный экземпляр нетленного шедевра надёжно заперт в столе автора, и поэтому ни одна собака не сможет упрекнуть гения в нескромности и подлом самопиаре?

Вот был у меня недавно День Рождения… спасибо, спасибо, и вам того же… Так вот. И захотела я его отпраздновать не только дома, в кругу семьи, но и в кругу некоей группы по интересам. В этой творческой группе я не так давно, и в ней есть несколько людей, к которым я отношусь с большим трепетом. Это в других местах Дунаева дверь с ноги открывает. А там она робко жмется к стеночке, счастливая уже тем, что её пустили в такую шикарную компанию.

Разумеется, Дунаевой до смерти захотелось показать всем тамошним небожителям, что и она чего-то стОит. Уж хотя бы в кулинарном плане. И решила она не мелочиться, а испечь настоящий торт своими руками. И вот, накануне ДР она весело взбивала тесто для бисквита, потом взбивала настоящий сливочный крем.

«Небось, в магазине такого не купите, — думала она, — тут всё натуральное!..»

Торта получилось два (бисквит из десяти желтков, скажу я вам, это очень много). Один ТУДА, один домой. Всё было бы хорошо, да вот не учла я, что с тех пор, как я в последний раз увлекалась изготовлением домашних тортов, в магазинах появились не менее вкусные и не менее натуральные изделия. В общем, мой торт, как выяснилось в процессе дегустации, ничем не отличался от лучших представителей магазинной выпечки.

Сказать, что я расстроилась, – ничего не сказать. Простым смертным не понять, но коллеги-перфекционисты не удивятся, что я была просто раздавлена. Праздничного настроения как не бывало. Я сняла с себя передник, ушла в спальню и разревелась. Размышления о неудачном торте развивались, по всем законам психологии, вглубь и вширь, трансформировались и мутировали столь стремительно, что уже через несколько минут я  перешла на личности. В смысле, на личность.

«Дура, — думала я, хлюпая в подушку. – Что, похвастаться хотела, выпендриться, чтобы тебя заметили и зауважали? Держи карман… Разве не видела, как у них празднуются дни рождения новеньких? Ну, два-три человека в каптёрку заглянут, хлебнут чайку чисто из вежливости, дежурно пожелают счастья и убегают. А ты – торт! Самодельный!..Показушница фигова. Ведь на посмешище себя чуть было не выставила…»

На тот момент я твёрдо решила в день рождения никуда не ходить, а молча горевать дома. Что толку? Там я никто и звать никак, и про мой ДР там вообще никто не знает. А значит, не будет встречи с цветами и шампанским, подарков, комплиментов и всего прочего, чего мне так нестерпимо хочется. А значит – зачем я вообще старалась. На что надеялась? На добрую фею с волшебной палочкой?

Знаете, ну ОЧЕНЬ понимала я в тот момент шварцевскую Золушку. Как же мне хотелось, чтобы меня заметили без усилий с моей собственной стороны! Ну, чтобы, например, руководителя клуба вдруг осенило, что «а Людмила-то у нас какая хорошая, просто замечательная, что бы мы без неё вообще делали? И как я раньше этого не понимал? Это потому что она ещё и очень скромная! Ну-ка посмотрю я, когда там у неё День Рождения… батюшки, уже завтра, а у нас ничего не готово! А ну, свистать всех наверх!»

Нарисовав в воображении эту заманчивую картинку, я горестно застонала. Во-первых, так они обо мне и вспомнили! Во-вторых, паспортных данных я в клубе не оставляла. Ну что ж. Значит, нужно проявить благоразумие. Не будет у меня праздника, такого, как я хочу, значит, не будет. Чудеса, балы, принцы, танцы, восхищение – не для меня.  Они для избранных (непонятно за какие такие достоинства) счастливчиков. А я буду молчаливо страдать, надраивая сковородки в свой День Рождения. Потому что я ужасно гордая. И мне хочется чуда, настоящего, а не самодельного, как этот паршивый торт, а без чуда мне не надо ничего.

Однако вместо того чтобы успокоиться и взять себя в руки, я почему-то расстроилась ещё больше. Даже больной кот пришёл из-под батареи посмотреть, что это со мной такое. Потрогал меня лапой, помяукал, ничего не понял, и на всякий случай улёгся рядом. Единственное существо, которое меня пожалело! Потому что правда жизни, представшая передо мной, пока я по-детски беспомощно и, несомненно, трогательно и беззащитно давилась соплями, была, как всегда, сурова и нелицеприятна.

— Дорогуша, — сказала она тоном, в котором не было ни капли жалости и уважения к моим страданиям. – Ты, конечно, как хочешь. Можешь никуда не идти и драить сковородки, как и собиралась. И уныло вопрошать Мироздание – где же те добрые люди, которые, гады такие, никак не хотят тебя замечать? А можешь пойти и устроить добрым людям хороший праздник с тортом и «Ламбруско». Только не играй в застенчивость, тебе не идёт. Ори громче: все за стол, у нас сегодня такой праздник, самый главный праздник на свете – мой День Рождения!

… В общем, послушалась я тогда. И заявляю со всей ответственностью: чудо «своими руками» совершенно идентично натуральному и абсолютно соответствует всем стандартам настоящего волшебства. Во всяком случае, за столом народ веселился от души, а для меня даже подарки откуда-то нашлись.

Нет, конечно,  если у меня будет дочка, я не стану лишать её знакомства с лучшими произведениями советского кинематографа. Но обязательно объясню, что можно сидеть и ждать фею, а можно и самой этой феей быть. И не только для себя. Разумеется, кто-нибудь обязательно скажет, что это ужасно нескромно. Но скажет, скорее всего, за глаза, а за глаза мы ведь и сами, увы, иной раз чего не ляпнем, а потом ужасно расстраиваемся.

…………………………………………

Регент раздала ноты какой-то новой Херувимской, и сопрано схватилась одной рукой за них, а другой за сердце.

— Люда, как тебе удаётся быть такой спокойной?! – с отчаянием спросила она, когда я сонно махнула рукой, отказываясь от личного экземпляра: подсмотрю к соседу.

— Молча, это же не соло, — зевнула я. – Вот ты, когда выходишь на сцену Большого театра в главной партии, очень волнуешься? Я бы так сразу от страха померла…

— Да ну, чего там волноваться-то, — удивилась сопрано и даже слегка успокоилась, — работа и работа…

— Это же не в хоре петь! – добавила она и снова побледнела.