Доброй пятницы, дорогие сёстры, уже думала, что сегодня с вами не встречусь, ибо из-за угла ко мне незаметно подкрался злобный зверь неписец, знакомый, вероятно, всем пишущим. Я посмотрела в его ленивые подслеповатые глазки и решила: ну, брат, раз пришёл, про тебя и напишем… Эй, куда?!

Короче, про неписца будет как-нибудь потом.

А сейчас поучаствую-ка в бегстве от реальности. Тут в теме про нарциссов (кстати, сёстры, будете создавать сообщество анонимных нарциссов – меня не забудьте позвать) что-то такое говорилось, что, мол, в ноябре мы бегаем. Тема эта для меня – с давних пор весьма животрепещущая.

Начиная эту статью, я, в лучших традициях собственных любимых писателей, понятия не имею, чем она закончится, и к какому выводу весь этот поток мыслевслуха принесёт меня (и вас) в итоге. Дело в том, что, сталкиваясь со стремлением к эскапизму – как с собственным, так и не очень – каждый день, я до сих пор не дала себе труда присмотреться к этому явлению повнимательнее. Испытывая на этот счёт широчайшую палитру чувств, практически не пыталась в них разобраться.

Значит, попробую теперь.

Эскапизм как феномен литературный лично мне известен со времён первого знакомства с Толкиеном. Этот писатель, будучи куда лучшим христианином, чем многие, кого я знаю, включая, разумеется, и меня саму, тем не менее, имел несколько нетрадиционный взгляд на жизнь. В частности (вдруг кто не знает), он говорил, что перед человеком не два пути – ад или рай, — но три: в ад, в рай и в «волшебную страну». Бегство от реальности Толкиен считал настолько же правомочным и справедливым поступком, как «бегство пленника из постылой тюрьмы».

До своего воцерковления я восхищалась этими словами и как могла им следовала. После воцерковления на заре туманной юности – решительно осуждала и как могла пыталась перестать хотеть к эльфам. Сейчас – просто размышляю: а что, собственно, значит это словосочетание «бегство от реальности»?

Для начала – а что такое «реальность» и зачем мы от неё бегаем.

Поскольку мне, как обычно, лень тянуться к полке со словарями, чтобы дать точное определение, я его и не дам. Одно знаю точно: реальность, с одной стороны, одна на всех, с другой – у каждого к ней настолько своё собственное отношение, что иногда, выслушав двух людей, рассказывающих об одном и том же, скажем, курорте, можно подумать, что один побывал в Диснейленде, а другой, в это же самое время, — по меньшей мере, в тюрьме. Пока вам не ткнут под нос два одинаковых буклета – и не догадаетесь. Рискнёте поехать туда сами – увидите что-то третье. Поедете ещё раз через год и в другом настроении – нечто четвёртое…

Объективная реальность при этом останется, скорее всего, без изменений. Эльфов в ней как не было, так и не будет. И куды бечь?

В годы моей первой любви к Леголасу я, несмотря на свой нежный возраст, вполне ясно понимала, что возможность попасть в реальное Средиземье примерно столь же велика, как встретить настоящего Деда Мороза. Не передать как меня расстраивал этот факт. Этот мир был мне отвратителен как по причине отсутствия Леголаса, так и по общей концепции. Особенно «доставало» фортепьяно и перспектива получения «вышки» в совершенно несвойственной мне области. Я, конечно, не могла не попытаться убежать от такой реальности.

Первым делом я разрисовала дверь своей комнаты (о, тогда у меня была отдельная комната, пусть размером чуть меньше стойла, но… эхх!), написав сверху «Скажи “друг” и войди». Потом соорудила на окне декорацию Лихолесья. И начала лепить эльфов в масштабе 1/20, хотя лепить толком не умела. И рисовать иллюстрации к «Властелину Колец», хотя и с рисованием никогда раньше не дружила. И сочинять песни на эльфийский лад, чего тоже никогда раньше не делала. Не скажу, что жить стало значительно веселее, но уж точно не так тоскливо, как раньше.

Мои родители, к счастью, относились к этому терпимо. Папа даже провёл в Лихолесье электричество, и Главный Дуб светился изнутри. Это было круто.

Ещё мы с братом делали себе мечи из плинтуса, плащи из занавесок и летом играли в эльфов в лесу с друзьями.

А потом американские проповедники, которых, оказывается, в 90-е годы «колбасило» не хуже нас, выдали мне листовку про Конец Света (кстати, тут 22 февраля снова намечается, можно я не буду дежурить, а то у меня на следующий день зачёт?). В общем, я крестилась в близлежащей церкви и вскоре, облачившись в длинную юбку и самый чёрный платок, какой смогла найти, вовсю обличала ненормальных, которые выстругивают себе мечи из плинтуса и шьют эльфийские плащи из занавесок.

Мы с братом сделали себе кадило из консервной банки и аналой из подручных материалов. Окружающая реальность нас по-прежнему не устраивала, на сей раз – потому что кругом все были какие-то неправославные.  Я решила лично исправить этот прискорбный факт и ринулась распространять свет истины с таким рвением, что от меня стали шарахаться. Что только подтверждало мои ощущения того, что я родилась не там и не тогда, когда следовало бы.

Сказать по секрету, мне всё это совсем не нравилось. У меня были соратницы, которые хотя бы увлекались русской архитектурой или русским народным творчеством, поэтому в церкви им нравилось хотя бы это. Я же тщетно убеждала себя в том, что мне очень нравятся и длиннющие службы, и теперь уже полное отсутствие выходных, поскольку и суббота, и воскресенье теперь тоже рабочие – на клиросе, – и обязанность «вычитывать» правила, и исповедоваться каждое воскресенье, и пытаться сохранять приличное выражение лица, когда на приходских посиделках народ чинно веселился, распевая под гитару благочестивые песни.

Я изо всех сил пыталась полюбить всё это, поскольку моя тогдашняя реальность заключалась в том, что я подспудно понимала, что никогда не смогу стать «правильной» православной женщиной и не хотеть к эльфам, и, разумеется, бежала от этой реальности со всех ног. Ну, потому что в ад не хотелось. В рай, как его описывали в многочисленных благочестивых рассказах, впрочем, тоже не очень…

Потом было ещё много попыток: побег в замужество от ощущения никому-не-нужности. Попытка побега в материнство от ощущения внутреннего одиночества и отсутствия смысла жизни…

Каждый новый виток того, что мне казалось развитием, уводил меня от правды всё дальше и дальше… пока всё вдруг не встало на свои места. Потому что, к счастью, Бог действительно не критик, а Творец, а это две вещи практически несовместные, если вы понимаете, о чём я толкую.

И однажды я вернулась к своей двери с надписью «Скажи “друг” и войди». И я вошла. И поняла, что это не выход из реальности, как я думала когда-то, а вход в неё. Вход в реальность – вход в мастерскую. Хочешь увидеть эльфа? Слепи или нарисуй. Хочешь поговорить с ним? Напиши сказку. Хочешь сама побыть им? Вот плинтус, вот занавеска. Вот лес, вот друзья. Вот их маленькие дети-эльфята: если на старости лет с воображением стало неважно, они тебя научат правильно преображать этот мир.

Мне больше нет нужды врать, будто мне нравится церковная служба. Мне не нравится. Как, впрочем, не нравится отрабатывать на тренировках технику: это тоже долго, скучно и никакого чувства просветления.  Я вообще не люблю напрягаться, просто иначе изменить реальность не получится, и от неё придётся бежать. Но увы: имея слишком практический склад ума, я понимаю, что единственный известный мне способ реально сбежать от реальности – это полёт с 15-го этажа.

Но тогда уже точно – никаких эльфов, а меня это не устраивает. Потому что, несмотря на житейский опыт и склад ума, я всё ещё надеюсь: а вдруг…

Начал начала – цветные сны:
Хоть скоро – сорок,
Но снова крылья мои сильны
И ветер дорог.

Больны несбыточной синевой,
Горят высоты,
Долин ладони полны весной,
Как мёдом соты, 

Цветок закона, души узда,
Твой тонок стебель:
Пылает северная звезда
На южном небе.

О, сердца северного кристалл,
Сквозь жаркий полдень
Росою искренности Креста
Мой миг исполни!

Идущим сушей и по водам
В глухой обиде,
Всем душам сущих одна беда:
Любви не видеть.

Когда истлеет греха печать
На ветхом древе,
Придёт ли кто-то меня встречать
К заветной двери?

О, Длань, вмешавшая кровь святых
И злато в зори!
О, боль несбыточной красоты
В предвечном взоре!

Л. Дунаева. Август 2011