Читайте также: Заседание 64. Интэлла. Глава вторая

Застигнутый на месте преступления, Лен был наказан. Дочка господина Магистра повела себя с ним совсем иначе, чем ее отец. Миллу, прогнав непрошеных гостей, заперла мальчика в темный чулан до ужина, пригрозив, что, если подобное повторится, то она обо всем расскажет господину доктору. Она считала, что поступила достаточно сурово.

Лен, впрочем, не сильно расстроился. Чулан был теплый и без мышей, а лишение обеда после сытного завтрака не казалось  большим несчастьем. К тому же, из слов Миллу наказанный понял, что на сей раз доктору Ивару не сообщат о его проделке. Лен плюхнулся на кучу старых половиков, и не заметил, как задремал, уютно свернувшись калачиком.

Анэ, хотя и не была наказана, просидела у себя  до самого обеда, за которым почти ничего не ела, так как за столом она увидела госпожу Миллу, которая, похоже, не собиралась идти домой. После обеда девочка снова заперлась в своей комнате. Она боялась, что строгая госпожа Миллу все-таки засадит ее за рукоделие. Наконец, наступил вечер, и девочку позвали ужинать. Анэ спустилась в столовую и увидела, что стол убран по-праздничному: на белоснежной скатерти благородно мерцал хрусталь, светилось серебро. За столом уже сидел причесанный Лен в чистой рубашке, величественная Миллу в дорогом вечернем платье и небритый Иолли, который, вместо того, чтобы восхищаться новым убранством, буравил горящим взглядом  ерзавшего на своем стуле Лена. Глаза у студента были красные, волосы всклокочены, руки тряслись.

Увидав вошедшую Анэ, Миллу с легким вздохом взглянула на часы (господин доктор задерживается!) и велела слугам подавать. При звуке ее голоса студент Иолли вздрогнул и, не отрывая взгляда от Лена, схватил нож и вилку. Еда была — пальчики оближешь. Проголодавшийся Лен уплетал за обе щеки. Анэ пыталась соревноваться с Миллу в соблюдении хороших манер и ела, не торопясь. Дочка Магистра искусно вела непринужденную  беседу, обращаясь то к Лену, который только мычал в ответ, то к Анэ, которая лишь напряженно  кивала.

— А вы, любезный Иолли, почему ничего не едите? —  неожиданно спросила Миллу у студента.

И впрямь, студент даже не дотронулся до великолепных яств. Нож и вилка в его судорожно сжатых кулаках по-прежнему сияли чистотой.

— Пусть Лен сначала скажет, — замогильным голосом отозвался студент, — пусть он мне скажет, каким образом ему удалось вылечиться!!!

К концу предложения голос Иолли сорвался на визг. Студент, словно безумный, потянулся через стол, будто  хотел съесть мальчика на ужин.

— Иолли, сидеть! — рявкнула Миллу, но тот не угомонился.

— Ты был неизлечим! — словно в бреду, бормотал студент. — Это невозможно! Я хочу знать, как! Как тебе это удалось?!

Лен прижался к спинке стула, потому что студент, не выпуская из рук ножа и вилки, уже полз к нему прямо по столу, и его безумные глаза горели голодным огнем. Миллу бешено затрясла колокольчик. В столовую прибежали  находившиеся на кухне слуги. Студента, ценой невероятных усилий, удалось скрутить и отнести в его комнату. Едва оказавшись у себя, Иолли перестал орать и драться. Чудесным образом присмирев, он со вздохом облегчения жадно схватил учебник.

— Скорее всего, он не найдет ответа, — произнесла Миллу, когда ей обо всем доложили, — но уж к экзамену подготовится как следует, это точно!

Стол был приведен в порядок, трапеза и беседа возобновились.

— Кстати, дорогой Лен, — промолвила  Миллу, — а что сказал по поводу твоего неожиданного выздоровления доктор Ивар?

— Ивар сказал: «Слава Небесам! Ты добрый мальчик, и Они сжалились над тобой!» — ответил Лен (сам он, конечно, думал точно так же: Анэ не рассказала ему о волшебных свойствах загадочного камня, хотя и велела никому его не показывать).

— Прелестно, — вежливо улыбнулась Миллу, — доктор Ивар любит красиво выражаться. Интересно, что он думает на самом деле, — проговорила она как бы про себя.

— То же самое, — сказал Лен.

— Ах, дитя мое, —  негромко и чрезвычайно деликатно рассмеялась дочка Магистра, — как вы еще наивны!.. Кстати, доктор  всегда приходит домой так поздно?

— Иногда и вовсе не приходит, — сказала Анэ.

— В таком случае я, пожалуй, пойду к себе, — Миллу сложила салфетку и встала из-за стола.

— Вас проводить? — спросил Лен.

— Не стоит, мой друг, — снова рассмеялась Миллу. — Дорогу на второй этаж я, пожалуй, отыщу и сама.

— На второй этаж? — не поняли дети.

— Разумеется, дорогие, я ведь остаюсь в этом доме насовсем…

*   *   *

…Она не шутила. На следующий день она поставила доктора Ивара в известность относительно своих намерений. Госпожа Миллу  сказала Ивару, что ее отец желает помочь своему молодому другу в нелегком деле воспитания двоих сирот. Магистр считал что она, Миллу, справится с этим как нельзя лучше.

— Лен хочет учиться, — сказала Миллу, — а Анэ мечтает вырасти благородной дамой. Да и вообще, господин доктор, вашему дому не хватает женских рук… Но я это поправлю.

К удивлению всех, кто присутствовал при этом разговоре (вернее, подсматривал в дверную щелку), Ивар, услыхав такие речи, вспыхнул, как девушка и ужасно смутился.  С невероятным трудом подбирая слова, он в чрезвычайно осторожных выражениях отвечал, что он, конечно, не может противиться воле хозяина этого дома, каковым является господин Магистр. Однако, не считает ли сама госпожа Миллу и ее уважаемый отец, что жизнь в доме одинокого мужчины может бросить тень на доброе имя молодой девицы?..  Миллу выслушала его с немалым удивлением.

— Господин доктор! — сказала она, когда Ивар, опустив голову, умолк. — Мне кажется, что вы отстали от времени… самую малость, лет этак на сто-двести!.. Кому нынче это может показаться постыдным?.. Да, кстати, неужели вы не знаете: врачи доказали, что одиночество вредно для здоровья!

Тут Анэ, не сдержавшись, громко хихикнула, и дальнейшего разговора дети не слыхали. Убежав в сад и спрятавшись за сараем, они долго потешались над толстой Миллу. Вся Интэлла знала, что у бедняжки всего-навсего один жених, да и тот — доктор Эоннес, который безуспешно сватался к ней уже несколько лет. Хитрый доктор не нравился ни Миллу, ни ее отцу. Наверно, Магистр подумал, что его дочка сумеет очаровать Ивара…

— Все говорят, что у Миллу железная воля, — заметила Анэ.

— Ивара голыми руками не возьмешь! — твердо заявил Лен.

— Они бы поженились, мы стали бы считаться внуками самого Магистра и переехали бы жить в его  Дворец! — размечталась Анэ.

— Мне и здесь неплохо! — буркнул Лен.

И на всякий случай, он начал потихоньку следить за старшим другом… но вскоре совершенно успокоился: с той поры, как Миллу поселилась в их доме, Ивар стал появляться в нем так редко, как только возможно.

А госпожа Миллу, между тем, завела в доме свои порядки. Она не терпела никакого шума и беготни. Она не выносила громких разговоров. Она ненавидела расстегнутые пуговицы и складки на скатерти. Первым делом, она запретила Лену общаться с уличными мальчишками и лазить по деревьям. Она наняла ему учителей по нескольким предметам, заставляла дважды в день менять рубашки и ходить с прямой спиной. Анэ должна была теперь ежедневно проводить два часа за вышиванием, два часа за клавесином и два часа в танцевальном классе. Ездить верхом детей дважды в неделю водили в Школьный манеж. А за непослушание запирали в чулан или лишали сладкого.

Лен знавал гораздо более тяжелые времена, а вот Анэ приходилось туго. Конечно, девочка давно мечтала жить так, как жили благородные девицы. Теперь она поняла, каково им было! Одно дело — распевать песенки, когда захочется, и совсем другое — выслушивать замечания учителя пения.  Да и прыгать козой под дудки и барабаны деревенских музыкантов было куда приятнее, чем тянуть носок и выворачивать пятку под строгим взглядом танцмейстера. Езда верхом в манеже и вовсе оказалась сущим кошмаром, не говоря уж о вышивании.

Магистр, по-прежнему навещавший дом Ивара, заметил, что его дорогая маленькая Анэ стала бледной и печальной. Послушный Лен тоже выглядел неважно: ему не разрешали встречаться с новыми друзьями, а значит, он больше ничего не мог узнать о подвигах Черного Рыцаря. Это  несказанно огорчало мальчика.

Магистр сокрушенно качал головой.

— Дорогая, — сказал он как-то раз своей деятельной дочке, — не слишком ли сурово ты с ними обходишься?

— Я воспитываю их так, как ты воспитывал меня, отец, — отвечала Миллу, — строгость укрепляет характер!

— Девочка моя, — вздыхал Магистр, — я уже не раз пожалел о своей строгости… Частенько я ловлю себя на мысли — может быть, я воспитал в тебе слишком сильный характер?

— Я понимаю, на что ты намекаешь, — хмурилась Миллу,  —  ты думаешь, что молодые люди не хотят на мне жениться из-за моего характера? Во-первых,  дело не в характере, а в том, что я толстая. А во-вторых — ну и пусть не хотят! Меня это ничуть не расстраивает!

При этих словах Миллу обычно отводила глаза и отворачивалась. Магистр снова вздыхал, качал головой и шепотом обещал бедным детям «что-нибудь придумать».

…Но, как бы там ни было, а кое в чем суровая госпожа Миллу была просто незаменима. Лишь она одна (кроме Ивара, конечно) не боялась иметь дело со студентом Иолли. Только Миллу  могла иногда заставить студента поесть или переодеться. Только на нее он не бросался с кулаками, когда она отрывала его от занятий.  Грозный вид домоправительницы приводил студента в трепет. Поэтому он безропотно покорился ей, когда, в день переэкзаменовки, она собственноручно побрила и причесала его, а потом, за руку доведя до Школы, впихнула в аудиторию и захлопнула за ним дверь.

Экзамен Иолли сдал блестяще.  Даже доктор Эоннес  не смог, как ни старался, задать студенту такой вопрос, на который тот не смог бы ответить. Получив оценку «отлично» с двумя плюсами, Иолли вернулся домой и, проспав почти двое суток, встал совершенно здоровым. Поначалу он, правда, пугался, не узнавая своей комнаты, но потом, сдав в библиотеку все книги, вздохнул свободнее. Мнительный студент еще некоторое время тревожно прислушивался к себе, но, к его великому облегчению, странного желания почитать учебник у него больше не возникало.

Тем временем у Магистра, ломавшего голову над тем, как порадовать своих юных любимцев, возникла блестящая мысль. За торжественным ужином, устроенным в честь успешной переэкзаменовки Иолли, Магистр объявил:

— Через неделю я  устрою в Интэлле большой праздник. Я подумываю о костюмированном бале,  с фейерверком и угощением. На балу будут  призы за самые хорошие костюмы, а еще мы устроим состязание талантов… Я и сам  с удовольствием принял бы в нем участие,  вместе с Анэ. Она может спеть, а я — сыграть на лютне…

Надо ли говорить, что после такого известия праздничные кушанья были позабыты? Лен проносил ложку мимо рта, представляя себя в костюме… впрочем, в каком — это пока тайна. Анэ грезила наяву, думая о публике, поклонах и рукоплесканиях. Иолли блаженно жмурился, чувствуя, что впервые в жизни он сможет повеселиться со спокойной совестью. Лягушка Жабита, сидевшая, в честь праздника, в хрустальной салатнице, раздумывала — кем бы ей нарядиться? Старый Магистр, глядя на всех них, слегка улыбался с чрезвычайно довольным видом. Потом он повернулся к стоявшему по правую руку креслу Ивара.

— Друг мой, как вы считаете… — начал было Магистр, забыв, что молодой врач уже покинул веселое застолье, так как его срочно позвали к больному.

— Он совершенно не думает о себе, — вздохнул Магистр, глядя на пустое кресло.

— Не вижу в этом ничего необычного, — проворчала Миллу (она одна не обрадовалась грядущему празднику, потому что не любила балы: молодые люди никогда не приглашали ее танцевать). — Это вполне естественно — забывать о себе ради благородного дела!

— Конечно, — подтвердила из своей салатницы Жабита. — Это как в сказке. Если герой думает о себе, он не сможет совершить ни одного приличного чуда… Рассмотрим, к примеру…

— Очень мило! Мне только урока литературы не хватало! — буркнула дочка Магистра, и Жабита смущенно умолкла.

…Проводив отца, Миллу велела всем ложиться и, обойдя дом, погасила  свечи. Лен и Анэ притворяясь спящими, ждали, когда их строгая наставница тоже уляжется в постель. Едва в доме все стихло, дети, как у них было тайно условленно после ужина, тихонько пробрались в комнату студента Иолли, чтобы обсудить последние новости.

Первым делом Лен сообщил, что хочет быть на балу в костюме Черного Рыцаря. Он рассказал студенту и Анэ историю нового таинственного героя, после чего Иолли тоже захотел нарядиться Черным Рыцарем.

— Нужно будет раздобыть черный плащ, черный платок и меч… — вслух размышлял студент. — Вот будет потеха!..

— Так нечестно! — заявил Лен. — Я первый придумал!..

— Да ладно тебе, не жадничай! Давай нарядимся рыцарями вместе!..

— Это неинтересно!..

Молодые люди подняли такой шум, что разбудили Миллу и, вместе с Анэ, остались на три дня без конфет. Девочку суровая воспитательница за руку отвела наверх, уложила в постель и еще раз отругала. Анэ, к удивлению Миллу, не произнесла ни слова в свое оправдание. И вообще, она была непривычно тихой. Миллу даже испугалась — уж не заболела ли она?

Но Анэ была здорова. Просто за ужином она услыхала нечто такое, что совершенно неожиданно навело ее на очень важные размышления.

«Кажется, я разгадала тайну желтого камня, — думала девочка, вспоминая сказанные за столом слова Миллу и Жабиты, — раз он волшебный, значит,  он  действует по сказочным законам… то есть, он творит чудеса только если хозяин забывает о себе… Ну, конечно! Когда я достала его в первый раз в саду, наутро после пожара, я вообще ни о чем не думала, мне просто было холодно — и солнце выглянуло. Когда я достала его во второй раз, я хотела удивить жену кузнеца —  чтобы она поняла, что я все-таки не простая девочка, и ничего не вышло. Потом, на кладбище, я уже не надеялась совершить чудо, просто очень пожалела дедушку… Я забыла о себе, и солнце появилось. А в дороге я снова хотела всех удивить. Когда я дарила камень Лену, я не знала, что он целебный, а когда пыталась вылечить Подарка — знала и снова захотела прославиться!..»

Сначала Анэ обрадовалась. Она решила завтра же еще раз попытаться вылечить Подарка. Но…

«Нет, ничего не выйдет! — огорчалась она, — Ведь я не смогу не хотеть,  чтобы мной восхищались!..»

До самой полуночи Анэ беспокойно ворочалась на постели, вздыхая, что ей, наверно,  никогда не удастся стать волшебницей. Вместе с первыми сновидениями к ней пришла мысль, что Подарка может вылечить, к примеру, Лен… но тут Анэ заснула.

Накануне объявленного Магистром праздника Интэлла преобразилась. Дома украсились разноцветными гирляндами. В парке, выбранном главным местом гуляний, деревья были увешаны фонарями, которые предполагалось зажечь в праздничную ночь.  Горожане от мала до велика были заняты изготовлением костюмов.

Начальник Скурондской Стражи Интэллы изъявил свое горячее желание поучаствовать в подготовке гуляний. Он вызвал в Интэллу еще несколько отрядов стражи — для поддержания порядка, а кроме того, учредил   приз «За лучшую маску».

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Магистр.

— Это наш долг, — ответил Начальник Стражи, — всеми силами укреплять узы дружбы, связывающие Восток с Западом…

— Но статую королевы убрать не дам! — предупредил его Магистр.

— А разве я прошу об этом? —  молвил, откланиваясь, скурондец.

Готовясь к празднику,  Анэ без конца репетировала песню «Горе луковое», и из-за этого Миллу разрешила ей оставить на время прочие занятия. Лен выпросил у слуг старую занавеску и еще одну тряпку поменьше, и покрасил их чернилами в черный цвет (чернил в доме не осталось ни капли), а потом принялся за изготовление меча. Едва ли не каждый час он прибегал к студенту Иолли, чтобы тот перевязал ему очередной порезанный палец.  Несмотря на это, мальчик был в прекрасном настроении:  Иолли, похоже, раздумал наряжаться Черным рыцарем.  Кажется, он вообще  не собирался идти на праздник.

— Скучно мне на этих балах, — говорил студент, зевая, — да и костюм некогда делать… Мне вон, еще Жабите надо помочь…

У лягушки выбор был невелик, и она решила нарядиться заколдованной принцессой. Иолли вырезал ей корону из золотой фольги и сделал плащик их носового платка.

Пони Подарок тоже хотел поучаствовать в маскараде.  Он не стал ломать себе голову и нарядился Самой Красивой Лошадью. Он решил, что для этого ему будет достаточно  голубой с серебряными звездами  попонки. Из всех попонок — а их у пони было восемь — эта была его любимая. Перед праздником пони без конца требовал, чтобы его купали, причесывали и полировали ему копыта. Конюхи Школьного Манежа, где жил Подарок вместе с Дымкой и Ветром, тоже с нетерпением ожидали праздника  — в надежде, что тогда капризная лошадка, наконец, угомонится.

И вот, долгожданный день наступил. С самого утра весь город в радостном волнении ожидал вечера. В шесть часов пополудни на городских улицах появились нарядные трубачи и пригласили интэллийцев пожаловать на Школьную площадь, где должен был начаться праздник.

В шесть часов к дому доктора Ивара подъехала белая карета. Из нее вышли сам Глава Интэллы и доктор Ивар, которого  Магистр едва ли не силой вытащил из библиотеки.

Лен как раз пытался надеть свой черный плащ, но не знал, чем его закрепить. Наконец, мальчик догадался заколоть занавеску булавкой. Когда Лен, завязав лицо,  вышел из своей комнаты, он увидел слегка принарядившуюся, но все-таки мрачную Миллу, дрожащую от волнения Анэ  и… Иолли в  ночной рубашке, колпаке и шлепанцах на босу ногу.

— Лягу сегодня пораньше, — зевая, говорил он Ивару, — что-то я устал.   Знаете, доктор, такая суета целый день… То одно, то другое…

По лицу Ивара было заметно, что он не верит ни единому слову.

— Ну, все готовы? — жизнерадостно спросил Магистр.

— Да! — отвечали Лен, Анэ, Миллу и Жабита.

— НЕТ! — вскричал вдруг Ивар так громко, что все подпрыгнули на месте и уставились на него.

Взгляд Ивара был устремлен на Лена, — вернее,  на его черный платок.  Молодой врач побледнел, гнев и ужас отражались на его лице.

— Что с вами, вам дурно? — испугался Магистр, хватая доктора за плечи.

Доктор  вырвался из объятий Магистра и, шагнув к Лену, сорвал с его лица черную тряпку. К счастью, она была ветхой и порвалась, когда Ивар дернул ее изо всех сил, не заботясь о том, что может причинить мальчику боль.

— Как… как ты мог?! — прерывающимся голосом заговорил Ивар. — Как посмел?!.. Нарядиться скурондцем?!..

— Ивар, успокойтесь, — промолвил, загораживая собой перепуганного Лена, Магистр, — я вас не понимаю… Что плохого в том, что мальчик нарядился стражником?

— Я не стражником нарядился! — пропищал Лен. — А Чё-о-о… — договорить он не смог, потому что заревел.

— Все равно. Только злодеи прячут лица, — сказал Ивар, отбрасывая от себя черную тряпку.

— Ты сам надевал скурондскую маску, мне Жабита рассказывала-а! — не сдавался обиженный Лен.

— Но господин доктор надевал ее не для развлечения, — возразила Жабита, сидевшая на ладони Миллу, — он должен был спасти…

Внезапно прихожая наполнилась звоном и грохотом: кто-то неистово колотил в дверь, одновременно обрывая веревку колокольчика. Миллу сдвинула брови и распахнула дверь. На пороге стоял человек без карнавального костюма, задыхающийся, растрепанный и с такой мольбой во взгляде, что слова неодобрения замерли у Миллу на устах.

— Доктор! — воскликнул неизвестный, увидав Ивара. — Какое счастье, вы здесь!.. Помогите!..

— Что случилось? — Ивар отвел посетителя в сторонку, и тот что-то взволнованно заговорил ему на ухо.

— Идемте, — сказал ему Ивар и обернулся к друзьям,  — к сожалению, мне опять нужно вас покинуть!..

На сей раз — увы! — его уход никого сильно не огорчил. Ивар попрощался, и только Жабита грустно квакнула в ответ «До свидания»…

…Чтобы не портить праздник, Магистр предложил забыть  досадную размолвку. Он сказал, что Ивар, скорее всего, сильно переутомился, и на него не следует обижаться. Послав лакея из своей свиты во дворец за черным платком, Магистр пригласил Миллу, Лена и Анэ занять места в карете.

Карета медленно двигалась по аллеям, приветствуемая радостными возгласами горожан. Праздничный шум, улыбки, наряды и всеобщее веселье развеяли остатки мрачного настроения Магистра и его спутников. Один Лен вдруг тяжело вздохнул и, сняв с лица только что принесенный шелковый платок,  отвернулся от окна: в пестрой праздничной толпе он насчитал еще семь или восемь мальчишек, наряженных Черными Рыцарями!

Прибыв на Школьную Площадь, Миллу с Жабитой, Лен и Анэ следом за Магистром поднялись на помост, где были приготовлены места для почетных граждан. Жабиту госпожа Миллу усадила на подлокотник отцовского кресла, чем очень порадовала лягушку. Магистр восседал на возвышении, так что Жабите было прекрасно видно всю площадь. Сама Миллу поместилась по левую руку своего отца. Место справа было приготовлено для Ивара, и Магистр усадил туда старенького профессора астрономии. Рядом с Миллу уселись Лен и Анэ, около них  конюхи поставили пони Подарка, а вокруг расположились прочие почетные гости, в основном, ученые.

Произнеся, по обычаю, несколько приветственных слов, Магистр дал знак музыкантам, и праздник начался.

Бал должен был открыться в сумерках, при свете фонарей и фейерверков, поэтому сначала был концерт. Перед собравшимися выступили лучшие артисты Интэллы. Следом за ними свои таланты показывали простые горожане. Песенка «Горе луковое» так понравилась публике, что Анэ пришлось спеть ее дважды. Магистр прекрасно играл на лютне, аккомпанируя юной певице.

В состязании костюмов победила одна из бывших подруг Анэ, ей подарили фарфоровую куклу. Несравненному пони Подарку был единодушно присужден второй приз —  шоколадная медаль — за остроумие.

В церемонии награждения принимал участие Начальник Интэллийской Стражи. Вешая на шею Подарка медаль, он неожиданно сказал:

— До меня дошли слухи, что ты некогда принадлежал нашему знаменитому  певцу, Хризолитовой Хризантеме. Это правда?

— Конечно, неправда! — возмутился пони, но тотчас спохватился:

— Конечно, принадлежал!..

— Ты умница, — стражник отошел от озадаченной лошадки, чем-то очень довольный.

Лен и Анэ следили, как скурондцы выбирают среди нарядов лучшую маску, и им отчего-то было не по себе. Костюмов с масками на площади было немного. Скурондцы велели ряженым выстроиться в шеренгу, после чего Начальник, при гробовом молчании, прошелся вдоль нее и, выбрав победителя, вручил ему… большой кошелек золота.   Все ахнули, двое музыкантов уронили свои инструменты. Народ на площади завистливо зашептался.  Праздничное настроение как-то померкло. Магистр был весьма недоволен.

— Мне кажется, это слишком! — произнесла Миллу.

— По-моему, господа стражники воспринимают все чересчур всерьез, — заметил ее отец и нетерпеливо махнул музыкантам. — Впрочем, будем к ним снисходительны, — тотчас добавил он, — Их народ отвык веселиться за века унижений…

Музыка возобновилась. Поскольку уже достаточно стемнело, Магистр повелел начинать бал. Анэ тотчас попросила разрешения идти танцевать, за ней — от нечего делать — поплелся все еще расстроенный Лен.

Миллу рассеянно смотрела на площадь. Магистр вздыхал, поглядывая на дочь.

— Что же ты не идешь веселиться, дорогая? — спросил он, наконец. — Ты чем-то огорчена?

— Нет, отец… — отозвалась Миллу. — Знаешь, мне жаль, что ты так редко играешь. Ты прекрасный музыкант!

— Благодарю, доченька, — улыбнулся Магистр, — я рад слышать такие слова… Но тут, конечно, многое зависит и от инструмента…

— Та лютня, на которой ты только что играл, — промолвила  Миллу, — если не ошибаюсь, это работа королевы Гали?

Девушка взглянула на стоящую посреди площади статую. Даже среди всеобщего веселья белая фигура древней королевы казалась одинокой и печальной.

— Ты угадала! — кивнул Магистр, поглаживая широкий гриф старинного инструмента. — Это ее творение… как говорят, не самое лучшее.

— В это трудно поверить, — молвила Миллу, — звук просто волшебный!..

— Свою лучшую лютню она подарила своему мужу, королю Ооле Каллистэ Первому, — продолжал Магистр, — инструмент хранился в королевском дворце. Сто лет назад он был вывезен из Мертвых Земель вместе с другими ценными вещами. К сожалению, с тех пор об этой лютне никому ничего не известно…