Среди прекрасных русских женщин-художниц есть одна, чье имя до недавнего времени было почти совсем забыто, хотя талант, самобытность и уникальность ее дарования на самом деле заслуживают самого широкого признания, наравне со знаменитыми Зинаидой Серебряковой и Натальей Гончаровой. В конце 2016 – начале 2017 года в Музее русского импрессионизма прошла первая в Москве выставка ученицы И.Е. Репина Елены Киселевой, и ее имя наконец прозвучало и нашло отклик в сердцах многих зрителей.

Мягкий линейный контур, изысканная грация движений, сияние ярких, но не резких тонов, вибрация утонченных сочетаний цвета, дышащий, открытый, трепетный мазок. В портрете загадочной дамы, о которой известно только имя Маруся и то, что она была сестрой русского художника, поражает нас ее удивительный, глубокий и прекрасный образ. Это дама эпохи модерна, но без характерного надлома и экзальтации, задумчивая, но не трагичная, стильная, но не кокетка, невероятно обаятельная и притягивающая своим умом, достоинством и тихой прелестью.

Среди великих русских художников, признанных мастеров психологического портрета, ни один не изобразил так тонко и проницательно образ элегантной, скромной, интересной, прекрасно образованной светской женщины, которая олицетворяла собой невыразимую красоту уютного дворянского мира дореволюционной России. «Она была нетороплива, не холодна, не говорлива, без взора наглого для всех, без притязаний на успех…» — кажется, что именно эти строки Пушкина вдохновили Елену Киселеву на создание галереи великолепных женских портретов своей сложной и прекрасной эпохи, одновременно блистательной и хрупкой, унесенной войнами и революциями.

Разговор таких прелестных дам художница запечатлела в карандашном наброске «Сплетня» 1916 года. Три улыбающиеся очаровательные женщины, занятые милой безобидной светской беседой, восхищают своей спокойной грацией и безмятежной гармонией. Они притягивают к себе, с ними хочется познакомиться и поболтать, ведь их ум и тонкая ироничность соединены с удивительной доброжелательностью и теплом. Несколькими виртуозными линиями автор смогла передать хрупкий флер аристократизма и утонченности. Предмет их разговора скорее добрая шутка, а не сплетня, их голоса негромки, жесты изысканны и выразительны, но естественны, позы сдержанны, но свободны.

Любящим взглядом смотрит художница на своих моделей и окружающий их уютный мир. Рисунок «В вагоне» того же 1916 года прекрасен крепкой композицией, уверенностью штрихов, виртуозностью в передаче фактур — нежного кружева, плотного атласа. Но более всего он очаровывает своим доброжелательным, ласковым отношением, взглядом не критика, а восхищенного наблюдателя. Именно этот  взгляд с любовью и любованием, столь характерный для Елены Киселевой, составляет основную притягательную силу ее живописи.

Нежные, мягкие, остроумные, интересные, прекрасные, меланхоличные, радостные и задумчивые — ее образы всегда отчасти отражают душу художницы, тонкую, ранимую и удивительно гармоничную.

Такой она смотрит на нас с сохранившихся фотографий, такая она и на автопортретах. «Художница с зеленой вазой» — работа 1910 года, выполненная в собственной мастерской Елены Киселевой в Париже. Яркость палитры, локальные цветовые пятна, умелое изображение разных по характеру фактур — все эти приемы постимпрессионизма не затмевают глубины и внутренней тишины. Вдумчивый взгляд, изящный поворот головы, грация тонких длинных пальцев говорят об изысканной простоте и интересном содержании образа.

Жизнь длиной в век

Долгая жизнь Елены Андреевны Киселевой, как и многих ее современников, началась в уютном провинциальном имении, а закончилась в эмиграции, в Белграде.

Елена Киселева родилась в 1878 году Воронеже, в семье известного математика Андрея Петровича Киселева, и была одной из пяти детей, с которыми родители много путешествовали по Европе и проводили счастливые дни в любимом поместье в Плясове-Юрасове под Воронежем. С детства полюбив рисование, Елена Андреевна окончила Высшее художественное училище при Императорской Академии художеств и стала первой женщиной-художницей, получившей право на заграничную пенсионерскую поездку в Париж.

Этот город Елена Киселева полюбила, часто туда возвращалась, занималась живописью в знаменитых Академиях Рудольфа Жюлиана и Эжена Карьера, а позднее снимала там собственную мастерскую.

В Париже был написан и загадочный портрет Санди. До недавнего времени этот рафинированный андрогинный образ в белой рубашке с бантом считался портретом какой-то малоизвестной актрисы. Но сотрудница Музея русского импрессионизма Елизавета Новикова провела подробное исследование и выяснила, что за именем Санди скрывается шотландский художник Александр Стюарт-Хилл. До начала Второй мировой войны его мастерская в Челси была точкой притяжения лондонской богемы, среди его гостей бывали писатель Ивлин Во и популярная певица Флоренс Миллз. С будущей королевой Швеции, племянницей русской императрицы Александры Федоровны Луизой Маунтбеттен его связывали романтические отношения. Однако семьей Луизы не мог быть допущен мезальянс, и влюбленные вынуждены были расстаться. По воспоминаниям современников, Стюарт-Хилл был высок, строен и всегда очень изысканно одет и тщательно причесан (он мог прихорашиваться часами), а во всей его фигуре и манерах чувствовалось что-то кошачье. Эти черты Елена Киселева безошибочно уловила в своей работе.

Илья Ефимович Репин очень высоко ценил свою ученицу и ее, по его словам, «огромный талант», картины Елены Киселевой неоднократно выставлялись на престижных выставках Академии, Союза русских художников, Нового общества художников, печатались в журналах «Аполлон» и «Столица и усадьба». Но были и неудачи, которые молодая женщина очень болезненно переживала. Эскиз конкурсной картины «Парижское кафе» в 1904 году был отвергнут Академией, что, по словам самой художницы, лишило ее почвы под ногами и подорвало веру в себя. После этого Елена Андреевна обратилась к изображению крестьянских девушек и через год выполнила полотно «Троицын день», за которое получила звание художника и право на пенсионерскую поездку.

До наших дней дошли подготовительные работы для этой картины, выполненные Еленой Киселевой в имении матери.

Для масштабного полотна «Невесты» художнице позировали местные крестьянки, достоверно известны даже их имена. Мягкие плавные линии в композиции напоминают нам о размеренном ритме хороводов. В осанке, взглядах и жестах девушек заметно их достоинство и глубинное народное понимание лада, порядка и красоты. Обилие оттенков красного в пышных праздничных юбках и венцах, как и всегда у Киселевой, смягчено нежными коралловыми и розоватыми переливами. Технически блестяще художница передает белые оттенки рубашек и приглушенные тона пейзажного фона. Никогда эти сложные цвета не бывают у нее грязными или скучными.

Даже ставя себе сложную задачу изобразить черные одежды на темном фоне, Елена Андреевна виртуозно с ней справляется. В жанровой работе «Ревность» художница изобразила свою сестру и ее мужа в том же родительском имении. Темный колорит, резко диагональная композиция и световая акцентированность помогают ярче выразить сюжет картины. Оттенки настроения персонажей, их сложные и неоднозначные переживания удались художнице, которая в этой работе использовала полотно очень большого размера. И такой монументальный формат оказался ей вполне под силу.

Елена Киселева экспериментировала не только с размером, но и с техникой своих работ. «Портрет Лизы» (Елизаветы Карякиной, урожденной Федяевской, подруги детства художницы) выполнен на холсте пастелью, передающей особенную хрупкость образа. Нежный, проникновенный, пронзительный образ молодой женщины — один из самых выразительных в портретной галерее Киселевой. Богатство души, сопереживание, светлая печаль и гармония, задумчивость и увлеченность, ум, кротость и сердечность соседствуют в этом интимном, камерном изображении. Здесь в полной мере отразилась уникальная способность автора тонко подмечать душевные нюансы своих моделей и талант видеть тихую прелесть и неброскую красоту в повседневности.

Со своим вторым мужем, профессором Антоном Билимовичем, Киселева жила некоторое время в Одессе, но в 1920 году при приближении Красной армии семья с уже родившимся маленьким сыном Арсением была вынуждена эмигрировать в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев и поселилась в Белграде. Пережитые волнения, невозможность в первое время наладить переписку с семьей настолько угнетали Елену Андреевну, что на какое-то время она забыла о живописи. В переписке с Репиным она жаловалась на тоску и ностальгию. «Писать — счастье, наслаждение, а о каком наслаждении можем мы теперь, оплеванные, думать?».

Когда жизнь вошла в более спокойное русло, художница вернулась к любимому занятию и создала ряд чудесных зарисовок сербских городов и типажей. В это же время она обратилась к религиозной тематике и выполнила несколько икон для часовни святого Владимира в словенских Альпах.

Женские образы по-прежнему оставались излюбленной темой в ее творчестве. «Композиция или пейзаж были мне мало интересны, — вспоминала Елена Андреевна. — Я всегда была портретисткой и страстно любила изображать красивых интересных женщин». Моделей для своих работ она находила и среди своих новых соотечественниц. «Прекрасные дамы» завораживают своей изящной прелестью, внешней и внутренней гармонией, красотой душ и открытостью умов. Для это парного портрета характерны редуцированная палитра и акцент на совершенных в своей красоте линиях, изящество рук и хрупкость образов.

В 1925 году был написан великолепный портрет сына Арсения. Нежный и трогательный образ мальчика роднит эту работу с лучшими детскими портретами кисти Серебряковой и Серова. Розовый румянец, чистые, серьезные глаза изображены с безграничной любовью матери, подмечающей все дорогие сердцу черты маленького героя.

После пережитой трагедии — смерти единственного сына в 1944 году — художница больше никогда уже не брала в руки кисть. Во время Второй мировой войны Арсений Билимович попал в немецкий концентрационный лагерь и вернулся оттуда смертельно больным. По свидетельствам очевидцев, последней ее работой стал портрет сына на смертном одре, который Елена Андреевна повесила над своей кроватью и закрыла занавесом от чужих глаз. По ее завещанию, портрет был сожжен вместе с ее прахом.

По счастливому стечению обстоятельств, в родном городе художницы вспомнили о ней в 1967 году. Сотрудник Воронежского художественного музея Маргарита Ивановна Лунева разыскала адрес Елены Киселевой в Белграде и написала письмо, которое положило начало переписке, а потом и передаче в музей большого количества картин в дар от благодарной художницы. «Приятно, что хоть кто-то помнит мое имя в России. А я сама себя забыла», — написала она в одном из писем. Примечательно, что и среди племянников и других родственников Елены Андреевны никто не вспоминал о ее творческих успехах, пока кто-то из детей не увлекся рисованием, — тогда вспомнили, что была уже в семье художница.

Поражает скромность и кротость этой талантливой женщины, большую часть жизни находившейся в тени мужа, пережившей трагедию эмиграции и горе потери сына, самой о себе забывшей.

Елена Киселева прожила 95 лет. С поздней черно-белой фотографии на нас смотрит очаровательная старушка с чистой, радостной улыбкой на лице. Ее картины несут в себе эту улыбку до сих пор. С этими картинами не хочется расставаться, ведь когда смотришь на них, незаметно для себя начинаешь так же безмятежно улыбаться, в каждом лице замечаешь мягкий свет внутренней красоты, а в душе поселяется тихая радость.