Многие православные люди, придя к вере, начинают искать духовника, подчас считая таковым любого священника, которому время от времени исповедуются. Может быть, оно так и есть, не знаю. Однако я не спешила никого назвать своим духовным отцом, мне казалось, это слишком сильная, слишком родственная форма отношений, до которой, во-первых, нужно дозреть, а во-вторых, сильно поискать, кому же я могу доверить самое драгоценное, что у меня есть – мою душу…

Так получилось, что я стала молиться о том, чтобы нашим духовником стал о. Николай, игумен Троице-Сергиевой Лавры, после того, как поняла, что после исповеди у него или просто беседы в голове проясняется, мозги встают на место, а мрак душевный уходит, уступая место какой-то небывалой легкости и радости. 

Как могла, я выполняла его советы, иногда просто признаваясь себе, что этого я исполнить еще не могу, не доросла… Однако самое главное послушание было исполнено – мы поехали жить на приход. Вчера разговаривала со своей подругой, уехавшей на ПМЖ в Словению, она спрашивает, неужели я ни разу не пожалела о переезде, не соскучилась? И я честно ответила себе: «Нет, ни разу».

Я много, очень много приобрела. Но поначалу о. Владимир меня очень удивил своей нестандартностью.  К чему мы привыкли, общаясь в православной среде? «А вы читали Отца такого-то? – О, да! Великолепно!» А всероссийский дьякон, а такой-то профессор, а то, а сё»… — Слова, слова, слова… Мало кто готов признать, что, собственно, с христианством-то  его и связывает только чтение православных книг (как участников клуба любителей фантастики).

В один из первых дней батюшка ошарашил меня словами о том, что чтение православной литературы, да даже Евангелия, бесполезно! Тут, конечно, нужно прояснить позицию батюшки. Поскольку сказать, что я была удивлена, значит, ничего не сказать, батюшка стал очень верно и точно говорить мне, как бы о ком-то другом, но на самом деле о моем духовном состоянии. «Прочитали столько, что на всю жизнь уже должно хватить», «Ну и что, помогает»?

Я попыталась откинуть обычную, хорошо усвоенную точку зрения и понять его, мысленно соотнося его слова со своим опытом. Вот я читаю очередной православный бестселлер, хожу два-три дня потом оглушено-восхищенная, мне кажется, что я никогда уже не буду прежней, буду парить над обыденностью, над греховными страстями, непременно побеждая их с помощью вынесенных из этой книги знаний. Но проходит неделя, месяц, и где эти знания? Они были поверхностными, плоскими, чужими, рожденными не от опыта, а потому так и не стали моими…

И вот потихоньку я стала привыкать не к теоретической жизни, а к практической, тем более, что у о. Владимира и его матушки, родителей десятерых детей, было чему поучиться. А жизнь на приходе непростая, начинаешь открывать в себе много нового: например, когда батюшка отказался от того, чтобы мы заплатили за свет, правдиво заметив, как мы, москвичи, привыкли не быть никому ни за что должными. Замечу также, что общинная жизнь служит чем-то вроде буфера в семейных отношениях: не то, что ссориться стало неудобно при посторонних – мы очень быстро перестали строить из себя правильных, да это и невозможно при таком тесном соседстве, а то, что при любой нашей ссоре батюшка разговаривает с нами обоими, увещевает,  заставляет задуматься каждому над своим вкладом в сложившуюся ситуацию…

Сейчас, когда я пишу эти строки, батюшкин 15-летний сын играет в мяч с моими мальчишками в нашей большой и шумной трапезной, мастерски организуя с ними подвижные игры. Я периодически призываю их к тишине, втайне все-таки радуясь, что дети имеют возможность играть  с более старшими по возрасту.

Я пытаюсь вспомнить сейчас простые, бытовые моменты, которые не были бы возможными в нашей городской жизни. Помню, как у нас не было денег на празднование двухлетия нашего сына – батюшка приехал с двумя тортами и огромной машинкой, и праздник удался. Как мне очень хотелось в лес за грибами, но муж был в Москве, и мне не с кем было оставить свою грудную дочку, и матушка попросила посидеть с ней свою дочь; как мы вместе чистили, резали и сушили невероятное количество грибов на зиму; как весело квасили капусту; как однажды я огорчилась, что не смогла  из-за службы приготовить детям поесть, как в ту же минуту матушка принесла пироги; как мы ездили на шашлыки, рыбалку, престольные праздники в соседние храмы, собирали всем миром деньги на колокола, а потом их вешали; как принимали владыку и искали денег в преддверии отопительного сезона на новый котел отопления, как боялись не успеть и радовались, что все-таки успели;  как вместе лепили вареники и заливали горку, как мечтали, радовались, огорчались, и все это было общим!

Еще давно мне пришла в голову мысль, что мы как-то неправильно живем: каждый залез в свою норку и вылезает из нее для недолгого общения с себе подобными норкожителями, и вот теперь я понимаю, как нелепо на самом деле выглядит жизнь в четырех стенах этой своей норки! Наши родители, однако, не хотят проститься с мыслью, что однажды мы наиграемся в деревенскую жизнь и вернемся назад. Свекровь даже думает, что мы переехали сюда из-за денег: муж не так много получал в Москве, говорит: «Ах, если бы Женя устроился на хорошую работу, вы могли бы вернуться», но, честно говоря, я даже в страшном сне не хочу видеть себя заточенной в двухкомнатной квартире с единственной отдушиной в виде мамского клуба с детскими занятиями. И как все далеки там друг от друга… У людей свои неотложные семейные или рабочие  проблемы, а мне всегда казалось непременным атрибутом дружбы способность вскочить по первому зову друга в такси и приехать… А здесь и ехать никуда не надо: достаточно прийти, попить чаю и рассказать, что случилось. Вот такая она, жизнь на приходе!

Главная фотография: http://fotki.yandex.ru/users/vika-uj