Вчера в Музее русского импрессионизма открылась новая интересная выставка с совершенно особенным, очень личным и интимным взглядом на искусство. Портрет жены художника — уникальный жанр, ведь именно в портрете спутницы жизни, музы автор совершенно свободен в своих художественных экспериментах и в то же время максимально близок к модели, к нюансам ее внутреннего состояния, миру ее души и ее особенной красоте, иногда не заметной отстраненному, чужому взгляду. И, в свою очередь, кто как не жены художников ближе всего стоят к тайне творения, к мукам и озарениям творчества и к перипетиям жизни своих отмеченных гениальностью мужей.

Представленные на выставке портреты охватывают самый, пожалуй, сложный период русской истории и в то же время эпоху ярчайших событий в отечественном искусстве — с конца XIX до середины XX столетия. Женские образы этого времени, дополненные строками воспоминаний и дневников, помогают нам не только ближе познакомиться с историческими реалиями прошлого, но и увидеть, почувствовать тот интимный семейный мир, на жизни которого так или иначе отразился трагический слом эпохи.

Можно ли как-то обобщить образ «жены художника», найти во всех этих женщинах какие-то особенные, обязательные для всех черты, или их яркие индивидуальности так же не похожи, как их судьбы, происхождение, социальное положение и семейные истории? Выставка скорее задает эти вопросы, чем подсказывает ответы. Несомненно только одно: познакомиться с этими незаурядными женщинами очень интересно и ценно, и часто их портреты, запечатленные любящей рукой, могут рассказать больше, чем страницы жизнеописаний и исторических трудов.

Имена многих из них померкли в тени славы знаменитых мужей. Одни оставили свои занятия живописью или литературой, став центром и сердцем большой семьи, другие перешагнули границы амплуа хранительницы домашнего очага и применили свои способности в самых разнообразных областях.

Оперная певица Надежда Забела-Врубель, художница Варвара Степанова, хореограф Надежда Надеждина и разведчица Маргарита Коненкова вписали свои имена в летопись истории. Елизавета Григорьева, Лола Браз, Елизавета Потехина и Надежда Псищева так и не стали известными художницами, посвятив себя исключительно роли музы и опоры мужа.

Одна из ярких и немного одиозных героинь выставки — гражданская жена Ильи Ефимовича Репина, Наталья Борисовна Нордман, писавшая повести под псевдонимом Северова. Женщина свободных взглядов и убежденная вегетарианка, она установила в знаменитых репинских Пенатах свои порядки. К удивлению гостей, в этом доме садились за стол вместе с прислугой, подать пальто посетителю мог только Илья Ефимович, но не слуга. Мясные блюда заменили «сенные» похлебки и котлеты, а вместо шубы Наталья Борисовна в самые лютые морозы носила тонкое пальто с подкладкой из того же сена. Прожив вместе с известным художником 15 лет, она тяжело заболела и отправилась умирать в швейцарскую больницу для бедных, отказавшись от любой помощи. Надо отметить, что после ее кончины Илья Ефимович упразднил в своем имении все нововведения жены.

Роскошный портрет своей молодой жены оставил Михаил Васильевич Нестеров. В письме другу он так описывал их знакомство:

«Раз, недели три тому, я узнал, что ко мне собирается, просит разрешения посмотреть картину одна классная дама института, мною не виденная ранее, — молодая, красивая, любимица графини Коновницыной (начальницы Киевского института благородных девиц) и прочее. Я дал свое согласие… И вот теперь эта девушка страстно, до самозабвения полюбила меня — а я влюбился, как мальчишка, в нее. Она действительно прекрасна, высока, изящна, очень умна и по общим отзывам дивный, надежный, самоотверженный человек. И если по дурной привычке своей я не выпрыгну в окно, то через месяц наша свадьба…».

Вопреки опасениям близких, свадьба состоялась, и с большого парадного портрета на нас смотрит красивая, утонченная молодая дама в сияющем синем платье. Легкая голубая дымка распространяется вокруг ее изящной фигуры, линии веток и листьев повторяют абрис силуэта, вся природа, вся красота пейзажа как будто служит обрамлением ее полнокровной, светящейся, торжествующей красоте.

Небольшое полотно Виноградова носит совсем другой, непарадный характер. Эта незамысловатая интерьерная сценка как будто подсмотрена случайно. Тихая нега тенистых, наполненных воздухом комнат в яркий солнечный день передает нежное и интимное, домашнее настроение.

Сложный и многообразный образ воплотил Борис Григорьев. Тонкость, нежность, эмоциональная близость матери и розовощекого ребенка с серьезными умными глазками сочетаются с тревожной погруженностью в свои мысли у обоих персонажей. Теплые чистые тона и выразительная угловатость объемов заостряют этот впечатляющий контраст. Елизавете Григорьевой, урожденной Элле Марии Антонине фон Браше, пришлось не только оставить свои занятия живописью, но и разделить с мужем тяготы эмиграции, а после его кончины взять на себя заботы о его наследии.

Также в эмиграции нашла свое пристанище и семья Фешиных. Однако в Соединенных Штатах супруги развелись, и идиллическая картина семейного чаепития осталась только воспоминанием. Но на полотне 1925 года еще царит атмосфера тепла и уюта. Жар самовара, пряные цвета фруктов и сладостей, свободными импрессионистическими мазками разбросанных по белой скатерти, кажется, служат основными художественными акцентами картины. А жена и дочь автора изображены в нежной прозрачной дымке на дальнем плане, что создает удивительное настроение интимности, сокровенности любимых и дорогих художнику образов, как будто спрятанных от чужих глаз.

Выставка в Музее русского импрессионизма дополнена неожиданной деталью: некоторые экспонаты сопровождают ароматы, подобранные специально к картинам. Полотну Николая Фешина, например, добавляет очарования сладкий запах булочек с корицей, который мгновенно стирает границу между зрителем и пространством картины и как будто приглашает всех нас присоединиться к чаепитию.

Советские художники часто изображают своих муз не нежными утонченными видениями, а стойкими боевыми подругами, готовыми строить светлое будущее или разделить с мужем нелегкую судьбу «врагов народа».

Александр Дейнека изобразил свою гражданскую жену Серафиму Ивановну Лычеву монументальной, почти статуарной. Любимый художником взгляд снизу, крепкие объемы фигуры сочетаются с пронзительной остротой взгляда. Глубина и сложность внутреннего мира модели так хорошо знакомы и близки автору, что ему удалось удивительно тонко и проницательно воплотить на полотне богатство оттенков ее души.

Портрет второй жены Веры Василий Шухаев написал как эскиз к картине «Тройной портрет». При всей кажущейся простоте этого изображения его эмоциональная наполненность потрясает. Необычный ракурс, взгляд сверху, чуть вздрогнувшие брови, прикрытые глаза выдают любящий взгляд близкого человека, который знает наизусть и тщательно выписывает на холсте все складки и морщинки на лице, все завитки непослушных волос, характерный абрис губ, как будто стараясь зафиксировать любимые черты. Он чувствует ее боль как свою и радуется ее радостью. В частых касаниях тонкой кисти просвечивают все будущие испытания, выпавшие на долю четы Шухаевых. Вера Федоровна, художница и модельер, окончила высшие женские (Бестужевские) курсы, знала четыре европейских языка. В 1914 году во время путешествия по Италии познакомилась с Василием Ивановичем Шухаевым и в 1919 стала его второй женой. Через два года пара эмигрировала в Финляндию, однако в 1935 году вернулась на родину, где их обоих ждало обвинение в шпионаже и восемь лет лагерей. Воссоединиться им удалось только в 1947 году. И в Париже, и в Москве, и в магаданской ссылке Вера Федоровна работала модельером одежды и театральным художником.

Такие разные и непохожие, образы жен известных художников наполнили залы музея совершенно особенной атмосферой. Как бы ни сложилась в дальнейшем их судьба, написаны эти портреты были любящими и любимыми авторами. Красивые и с непримечательной внешностью, радостные и строгие, робкие и властные, они все прекрасны, потому что увидены глазами самого близкого творца. И собранные вместе, они рассказывают совершенно разные истории, но объединенные общим эмоциональным колоритом, который и составляет главную ценность этой очень нежной, камерной и очень личной выставки.